Легитимность
Жан-Луи Кермонн, Жан-Люк Шабо
От редакции. Еженедельник «Аргументы и факты» привел строки из письма читателя, который, несколько раз услышав фразу «президент после референдума имеет легитимность», решил, что речь идет о какой-то «болезни». И действительно, в последнее время термин «легитимность» — одно из самых сложных, с богатым теоретическим содержанием, несводимым к «законности», понятий политической науки — к месту и не к месту используют деятели и комментаторы от политики. Они нередко забывают (или вообще не знают?), что за каждым научным (в данном случае—политологическим) концептом стоит конкретная сущность.
Мы предлагаем выдержки из параграфов о легитимности двух учебников французских авторов — Ж.-Л. Кермонна и Ж.-Л. Шабо. Этот материал, разумеется, опирается прежде всего на французские реалии, в частности, на историю президентства Ш. де Голля, позволяющие проиллюстрировать разнообразный политико-философский и исторический смысл рассматриваемого термина. В целом о легитимности и процессах легитимации существует большой свод политологической и теоретической литературы, несколько названий из которого приведены в конце рубрики.
О принципе легитимности
Сначала предварительное определение: принцип легитимности состоит в соответствии политической власти какой-либо страны ценностям, на которые опирается режим, чью деятельность этот принцип обеспечивает. М. Дюверже добавляет еще одну характеристику: легитимен всякий режим, с которым согласен народ. Последнее требование вписывается уже в демократический подход к легитимности. И в данном смысле легитимным признавался бы режим, не только действующий сообразно собственным ценностям, но также и тот, который отвечал бы, по меньшей мере в неявной форме, народным устремлениям. Проблема определения легитимности, таким образом, усложняется. Для ее прояснения необходимо сослаться на признанного теоретика легитимности - немецкого социолога Макса Вебера. Он предложил различать три «идеальных типа» - сегодня мы сказали бы три модели - легитимности.
В первую очередь, традиционная легитимность. Она опирается на совокупность обычаев, сила действия которых признана с незапамятных времен, и на укорененную в человеке привычку придерживаться таких обычаев. В данном смысле легитимность могла бы быть проанализирована как верность традиции. Неудивительно, что именно в этих рамках находят оправдание легитимности монарха. При Старом режиме во Франции (т.е. до 1789 г. - Ред.) для обоснования легитимности королевской власти ссылались на традиционный принцип наследования в качестве исторического прецедента. До недавних времен во французском языке концепт легитимности использовался только в указанном аспекте. «Легитимистами» называли сторонников старшей ветви Бурбонов, считавших, что только ее представители, в силу исторической традиции, могут отправлять королевскую власть, в их отличие от «орлеанистов», приверженцев графа Парижского. (В российских энциклопедических словарях до сих пор «легитимность» ассоциирована исключительно с защитниками свергнутых династий. - Ред.)
Второй «идеальный тип» - харизматическая легитимность. Ее разъяснение позволяет лучше понять сегодняшнее содержание данного концепта. По Веберу, этот тип легитимности характеризуется всецело личной преданностью субъектов (подданных) делу какого-либо человека и их доверием только к его особе в силу того, что она выделяется необычайными качествами, героизмом или иными образцовыми свойствами, которые «делают» лидера.
Немудрено, что во времена «голлистской республики» многие авторы обратились к веберианскому понятию харизматической власти для объяснения феномена ее персонализации генералом Ш. де Голлем. Разумеется, Вебер имел в виду прежде всего лидера-победителя, призванного историческими обстоятельствами основать новую династию. Однако де Голль был первым во Франции, кто с момента учреждения в стране III Республики (1870 г.) вообще использовал понятие легитимности в отношении политической власти. До 1940 г. предыдущие Республики отказывались от легитимности в пользу концепта легальности. Исторически легальность - это республиканское понятие и сам де Голль до того, как образовать в Париже в августе 1944 г. временное правительство, принял ордонанс (указ), возвещавший о восстановлении республиканской легальности. Но принцип легальности ограничен необходимостью формального соответствия нормативных актов политической власти и управления действующему позитивному праву*.
Таким образом, де Голль ввел в республиканский политический словарь понятие легитимности с его «монархическим» происхождением. Вначале он пользовался этим словом в негативной «форме», постоянно заявляя о нелегитимности правительства Виши (1940 - 1944 гг.). Затем, когда вернулся к осуществлению верховной власти, в радиотелевыступлении 29 января 1960 г., обличавшем организаторов мятежной «недели баррикад» во французском Алжире и призывавшем граждан проявить солидарность с антинационалистической позицией президента, он употребил данный термин в позитивном смысле: «Я обращаюсь к Франции... В силу мандата, доверенного мне народом, и легитимности, которую я воплощаю более 20 лет, требую ото всех поддерживать меня, чтобы не происходило». Естественно, что «легитимностью, воплощаемой более 20 лет», де Голль не мог обладать по итогам выборов. Президент говорил о легитимности как результате истории и того «харизматического влияния» своей личности в стране, из-за которого предыдущее правительство было вынуждено вновь призвать его к руководству Францией в тяжелейшие дни политического кризиса 1958 г.** И напротив, в речи, произнесенной по поводу путча генералов в 1961 г. глава французского государства, казалось бы, дал легитимности иное обоснование: «И сегодня, и завтра я утверждаю себя в пределах той французской легитимности, которую даровала мне нация, и я буду настаивать на своей позиции, чтобы не случилось». Тем самым де Голль указывал на убедительные результаты всенародного референдума в пользу предлагавшейся президентом политики алжирского самоопределения. То есть референдум усилил его демократическую легитимность.
Значит, теперь речь зашла о третьем «идеальном типе», выделенном Вебером: рациональная легитимность. Она проистекает из соответствия политической власти уже не традиции или актам исключительного исторического персонажа, но рациональному принципу, с помощью которого установлен правовой порядок действующего политического режима. Однако какой из режимов не претендует ныне на определение «демократический»?
На практике такая легитимность выражается через соответствие происхождение и действий политических властей требованиям демократии. В этом смысл рациональной легитимности. Подобное ее толкование в неявной форме присутствовало в текстах, легших в основание демократии, - от английской Великой хартии вольностей 1215 г. до американской Декларации о независимости 1776 г. и французской Декларации прав человека и гражданина 1789 г. Рациональная легитимность в своем законченном виде сформулирована ныне в декларациях и преамбулах всех существующих демократических конституций. А с недавних времен такая легитимность санкционирована запретом на пересмотр некоторых правовых текстов: республиканская форма правления не может быть предметом ревизии, - заявляют французские конституции с 1884 г., а статья 79 Основного закона ФРГ запрещает изменение принципиальных положений, заявленных в статьях с 1 по 20, которые включают фундаментальные права граждан республики.
Нередко бывает так, что традиционная, харизматическая и рациональная легитимности сочетаются и взаимно усиливают друг друга. Подобное было во Франции, когда принятие ее конституции, основавшей V Республику в 1958 г., личный престиж Ш. де Голля и два референдума 1961 и 1962 гг. позволили главе государства решительно положить конец алжирскому конфликту. Однако эти же формы легитимности могут иногда и вступать в противоречие.
Ж.-Л. Кермонн
(Quermonne J. -L. Les regimes politiques occidentaux, P., 1986, p. 12 - 16)
Основные типы легитимности
Легитимность политической власти - это смысл ее существования, подтверждение ее правомочности, ее решающее обоснование. Откуда берется всегда политическая власть? Почему миллионы людей подчиняются нескольким? Во имя чего одни приказывают, а другие повинуются? Подобные вопросы столь же стары, как и жизнь человека в обществе. Они по преимуществу философского порядка, т.е. требуют рационального, значит, научного подхода, где предметом осмысления является реальность политической власти /... /
Если эта проблема смысла существования политической власти - ее легитимность - может исследоваться в единственном ракурсе с выделением первопричин или главных целей, то подтверждение правомочности власти требует уже нескольких легитимностей. Чтобы упростить дело, мы рассмотрим некую тетралогию: четыре типа легитимности, сгруппированных по два в соответствии с тем, относится ли данный тип легитимности непосредственно к политическим акторам или к парадигме политического действия.
I. Легитимность, связанная с политическими акторами
Определяющий элемент феномена власти - отношение приказание/ подчинение; отсюда и два главных актора - управляемые и управители. Политическая власть легитимизируется прежде всего относительно них: она должна соответствовать волеизъявлению управляемых (демократическая легитимность) и сообразовываться со способностями управителей (технократическая легитимность).
Демократическая легитимность. - Это свойство нашей доминирующей культуры по своим истокам и по своему распространению. Понятие демократической легитимности восходит к английской революции XVII в. (в том, что касается власти представителей народа и их свобод), американской и французской революций XVIII в. (в том, что относится к общепринятости системы выборов и к провозглашенным правам и свободам личности), и такая легитимность распространилась по всему миру умеете с европейской культурой. В сущности, демократическая легитимность - это перенос на все общество механизма принятия решения индивидом: выражение свободной воли, но в том смысле, что данная коллективная свободная воля проистекает от индивидуального проявления свободного суждения. Для операционализации перехода от индивидуального к коллективному используется простой арифметический механизм: мажоритарный принцип (принцип большинства). Его применение в pe-жимах, называемых демократическими, универсально - как для выбора представителей народа, так и для голосования законов или принятия решений в рамках коллегиальных исполнительных структур.
Эта социальная и политическая математика нуждается в дополнительном освещении (кроме ранее изложенного механизма переноса свободного волеизъявления с человека на общество); о ней нельзя сказать, что она безупречна или защищена от ошибок. Ясность результата и понятность механизма не обязательно означают очевидность решения. Есть немало примеров того, как демократические механизмы, с помощью, разумеется, определенных исторических обстоятельств, способствовали утверждению авторитаризмов, диктатур и тоталитаризмов с их политической практикой, порицаемой именно с точки зрения главного основания этих самых механизмов: человеческого достоинства и связанных с ним принципов. Утверждение Гитлера у власти в Германии 1933 г. не было итогом государственного переворота. Никто не сомневается и в том, что вишистский режим во Франции вышел из легального (законного) парламента, палата депутатов которого была выбрана весомым большинством голосов под знаком успеха Народного фронта.
Не менее справедливо и то, что коллегиальность имеет серьезные преимущества над единоличным отправлением власти именно потому, что легче ошибиться одному, чем нескольким, как это подчеркивает политическая философия с незапамятных времен; таким образом, демократия, хотя и не имеет монополии на коллегиальное управление общественными делами (аристократия и некоторые типы монархии тоже практикуют коллегиальность), воплощает его в наиболее распространенных и систематических формах.
Следовательно, демократическая легитимность относительна; она нуждается в подпорке другими типами легитимности. Тем не менее, она может представляться в свете какой-то идеологии, абсолютного дискурса о демократии и «демократизме». Взгляды Ж.-Ж. Руссо в данном отношении - известнейший пример (...) Он описал, как должна формироваться общая воля: в законодательной практике цель мажоритарного голосования - выяснить, какова эта общая воля, выраженная законом. До голосования никто не знает, каким будет большинство (...) Иными словами, для автора «Общественного договора» голоса, поданные большинством, порождают общую волю, которая сама по себе является не чем иным, как истиной. Только эта истина-общая воля делает индивида свободным. Потому и демократия в руссоистском понимании становится абсолютной системой, догматикой предполагаемого и эфемерного, ибо то, что было решено одним голосованием, вполне может быть опровергнуто чуть позже другим с противоположным вердиктом.
Если позитивное законодательство демократических систем признает (как это бывает) высший авторитет нормативной власти над исполнительной, оно не принимает характер истины в силу само собой разумеющегося факта, что законы были поддержаны народом, когда последний высказывался, например, с помощью референдума. Процедура мажоритарного голосования - это не «уста истины», современная форма античного оракула, просто потому, что сфера политики есть по преимуществу сфера конъюнктуры и игры мнений, а не догматических откровений (что, впрочем, совершенно не мешает позитивному законодательству включать в себя те или иные истины). Руссо же (...) возводил политику в ранг наивысшей и последней инстанции как имманентную замену религиозной инстанции, подтвердив тем самым, что он не столько хотел разъяснить демократическую легитимность, сколько обосновать идеологическую легитимность демократической власти.
Технократическая легитимность. - Классическая философия называла политику искусством, требующим, как и всякое искусство, определенных технических навыков, и, следовательно, обретения знаний. С точки зрения тех, кто осуществляет власть или надеется добиться ее, политика принимает характер ремесла, что предполагает наличие особенных знаний и опыта. Из чего же слагается это умение властвовать? Представляется, что оно естественно связано с двумя параметрами: способами доступа к власти и с содержанием процесса ее осуществления. В те времена, когда только закладывались человеческие сообщества, когда сила была преимущественным способом достичь власти, владение оружием, армиями и людьми ценилось выше всего; личные способности в военном ремесле дополнялись стратегическим мышлением, что не исключало и известное владение словом, чаще всего ограничивавшееся жанром воинственных призывов и военных команд. В последующие периоды, когда развивалось наследование, воспитание будущего монарха не ограничивалось освоением всех этих качеств, а особый упор делался на культуре устного и письменного общения (риторике) и на некотором знании философии, истории и права. Демократическая эра, характеризующаяся всеобщим распространением избирательной системы в то время, как государство еще сохраняет свои традиционные прерогативы, лишь ограниченные гражданским обществом, сконцентрировала требования к компетентности управителей в основном вокруг владения словом и правом (адвокат - вот типичный избранник народа). Соревнование в плюралистической обществе состоит в основном в ораторском искусстве: изложении идей и какой-либо программы с целью быть избранным, затем для убеждения иномыслящих в парламенте, кабинете министров или в администрации.
Новшества, привнесенные XX в. в эту область, касались структуры государства и природы политического общения (коммуникации): государство всеобщего благосостояния, вмешивающееся во все и вся, порождающее неповоротливые и разнообразные административные аппараты, требовало как можно больше компетенции в том, что было названо «публичным менеджментом»; ораторского искусства и правовых знаний уже не хватало. Экономика, затем основные общественные науки стали обязательными для образования тех, из кого рекрутировалась руководящая элита: если выборы продолжают оставаться формальной процедурой доступа к власти, они дополняются невыказываемой юридически оценкой вышеперечисленных компетенции. Во второй половине нашего века ко всему этому добавилось еще кое-что: в обществе, где сильны средства информации, нужно обладать и развивать актерские качества соответственно канонам массового аудиовизуального общения.
Как и в случае с демократической легитимностью, у технократической легитимности есть идеологическое «извращение»: доказывать, тем более в монопольных условиях, что настоящая власть - это власть знаний, тогда как все другие ее аспекты по меньшей мере опасны, неэффективны или призрачны. Эта технократическая идеология колеблется между вариантами экономизма (в том виде, в каком он развивался с начала XIX в.) и элитностью «публичного менеджмента», т.е. высших государственных служб, одновременно всеобщих и специализированных (с середины нашего века). Сен-Симон хорошо представил в 1819 г. первую версию подобной идеологии своей знаменитой «параболой»: лучшие физики, химики, психологи, банкиры, негоцианты, сельскохозяйственные и промышленные производители - это голова нации и они составляют истинную политическую власть государства. Те, кто делает вид «политиков», т.е. политиканы, - лишь видимость этой власти. От Сен-Симона и ведет свое начало тезис о двойной политической власти, подхваченный Дж. Бернхемом с 1940 г. (его книга «Революция менеджеров»): обладающая демократической легитимностью политическая власть, выдвинутая на авансцену своей словесной театральностью, т.е. политиканы, - это власть фиктивная, но терпимая в той мере, пока она не мешает истинной власти высоких технократов. Склонность к секретности, которую приписывали последним, объяснялась не только их противопоставлением «говорунам», вроде бы располагавшим политическими полномочиями: технократы предпочитают делать и решать, не объявляя ни о чем и оставив нотаблям слова заботу «озвучивать» их действия и решения. Но иные из таких скрыто властвовавших технократов старались еще исполнить и функции тайного законодателя, которого предвидел еще Руссо и многие социальные мыслители XVIII в., т.е. этакого полубога, стремящегося сделать благо народу, меняя по своему разумению его нравы и направляя его выбор. Подобные формы философского сциентизма (вера в абсолютно рациональное знание об универcе, имеющее технико-научный характер и полностью освобождающее индивида) содержат, однако, весьма сомнительные перспективы для человеческой свободы развивать познание вообще: компетентная элита, культивирующая вкус к тайне и веру в свое превосходство.
II. Легитимность, связанная с рамками политического действия
Акторы политики обладают властью выбора и творчества, не являющейся абсолютной, но исходящей от окружающей их действительности, часть которой - они сами. Человек, сознательный элемент этой действительности, должен знать ее возможно более точно, чтобы пользоваться ею в своих целях. Однако человеческий ум испытывает затруднения в распознавании действительности (все старания наук это с легкостью подтверждают) из-за власти чувств и других мощных сил над рассудком (желания, страсти, например). Вот почему политическая власть может легитимизировать себя относительно субъективных представлений о желаемом социальном порядке (идеологическая легитимность) или в соответствии с космическим порядком, включающим также и социальный (онтологическая легитимность). Идеологическая легитимность. - Функционирование человеческого разума направлено на понимание действительности через представления, которые не только стремятся ее познать, но также преобразовать; правда, сама действительность весьма сковывает человека в его действиях как выражении его свободы. Политическая власть может легитимизироваться более или менее сообразно этому представлению о социальной действительности, а также относительно намерения соответствовать проекту изменения данной социальной действительности: политические идеи, предложенные или воспринятые деятелями в области политики, скрывают это отношение, исходя из которого власть может укреплять себя, лишь стараясь реализовать такие идеи.
Эта идеологическая функция может принять гностический оборот, влекущий за собой монопольное объяснение и тоталитарное осуществление власти. Марксизм-ленинизм, среди всех других современных политических идеологий, - более чем убедительный тому пример; структура его политического дискурса претендовала быть одновременно целиком рациональной и полностью освобождающей для человека, т.е. самой законченной формой этих «доктрин, занимающих в душах наших современников место исчезнувшей веры и относящих спасение человечества, в форме намеченного ими социального порядка, в далекое будущее» (Р. Арон). Статья 6 ныне отмененной советской Конституции 1977 г. - прекрасная текстуальная иллюстрация сказанному: «Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия Советского Союза... Вооруженная марксистско-ленинским учением, Коммунистическая партия определяет генеральную перспективу развития общества, линию внутренней и внешней политики СССР, руководит великой созидательной деятельностью советского народа, придает планомерный, научно обоснованный характер его борьбе за победу коммунизма».
Более 70 лет политическая власть «реального социализма» в СССР и ему подобных государствах покоилась в основном на этой идеологической легитимности, понимаемой как соответствие истине. Она исключала любую оппозицию, всякий плюрализм и сводила выборы к простым ритуалам, в которых народ участвовал под принуждением, усматривая в них лишь дополнительное и второстепенное подкрепление власти.
Онтологическая легитимность***. - Речь идет о выявлении соответствия политической власти объективному порядку, вписанному в человеческую и социальную действительность, в продолжении порядка, установленного в космической внечеловеческой действительности. Человек в своих моральных и социальных действиях должен быть подвержен естественным, природным законам, составляющим то, что можно было бы назвать оптимальное структурное свершение для человечества. На практике свобода и воля человека способны отходить от этих законов или противостоять им; из-за упоминавшейся уже трудности для человеческого ума ясно распознать, не рискуя ошибиться, такой оптимальный объективный порядок, просчет - под влиянием конъюнктуры мнений - может случиться в сфере воплощения этой самой человеческой свободы. Политические акторы (как управляемые, так и управители) в осуществлении своей человеческой свободы способны сделать или «противоестественный» выбор, или же выбирать между различными решениями, имеющими целью выполнить предначертания природы. Уровень онтологической легитимности политической власти заключался бы в уровне соответствия тому глубинному порядку бытия, который человек ощущает врожденно, но которому он может противостоять. Антигона говорила о нем Креонту: «Закон... не писаный, но прочный, ведь не вчера был создан тот закон, когда явился он, никто не знает» (Софокл. Антигона. - Античная драма. БВЛ, 1970, с. 196).
Трудность состоит в том, что данная легитимность предназначена для прояснения «несущих конструкций» этого оптимального структурного порядка; человек также может отрицать такой порядок своей свободой и некоторые ученые дошли до мысли, что он - явное изобретение, связанное с идеологическим творчеством самого человека. Ряд школ в социальных науках не признает использование слова «природа» для определения человечества: индивид, который в сущности не является автором ни себя самого, ни окружающего его физического мира, признается единственным автором не только своих личных и коллективных поступков, но также принципов, в согласии с которыми он действует (...). Всякий гуманизм, как «трагический» в силу тяжкой ответственности человеческих поступков (Сартр, Камю), так и непринужденный и оптимистический (в рамках либерального консумеризма), построил видение политики как «артефакта», недифференцированную и обратимую социальную конструкцию, чистый продукт человека.
И наоборот, эта онтологическая легитимность способна в некоторых исторических обстоятельствах абсолютизироваться в качестве формы детерминизма: политический онтологизм (...), расшифровываемый как желание придать какому-либо исторически преходящему виду политической власти фундаментальный характер сущностной структуры, обусловленной природой человека в его жизни в обществе (...)
III. Онтологическое преобладание демократической легитимности
Свобода, специфика человека и человеческих обществ. - Из этой тетралогии типов легитимности, которыми украшает себя в самых различных вариантах политическая власть, именно демократическая легитимность имеет тенденцию к распространению в мировом масштабе своих всеобщих процедур. Сопровождается ли это историческое преимущество структурным, способным быть выявленным с помощью политической антропологии? На первый взгляд, нижеследующие две трактовки преобладания «демократической» легитимности покажутся противоречащими друг другу: или же демократический феномен - этап исторического развития обществ, свидетелем самого начала которого стал А. де Токвиль (а до первой половины XIX в. все происходило совсем не демократично), или же этот феномен вневременно присущ любой политической власти, но проявляет себя по-разному в зависимости от эпохи. Чтобы выйти из данного кажущегося антагонизма, потребуется осветить сами понятия «демократической легитимности» и «демократических режимов». Понятие режима отсылает к особым процедурам отношений между управляемыми и управителями, а также внутреннему распределению власти между управителями: периодическое использование процедур избрания, всеобщее избирательное право, представительный мандат, плюрализм мнений и свобода их выражения, разделение властей, принцип чередования и т.д. Понятие легитимности, хотя и неразрывно связано с правилами и процедурами, необходимыми для ее эффективного осуществления, больше относится к онтологии философии и других социальных наук, по содержанию близких к политике (антропология, например). Если власть в человеческих сообществах отличается от власти в животном мире, то только вокруг этой специфики человеческого может быть обоснована предпочтительная легитимность политической власти. Если, по общему мнению, разум и свобода выделяют человека из животного мира, то отсюда следует, что способность судить и выбирать, характеризующие поведение личности, должны быть каким-то образом продолжены в коллективном поведении и в управлении общественными делами. Политические общества должны, очевидно, быть построены в соответствии со специфическим принципом человека (разумом), свободой, свободным волеизъявлением, а значит и на согласии управляемых.
Историческая эволюция демократической легитимности. - Исторически, и достаточно долго, эта демократическая легитимность выражалась в том, что принцип доступа к власти по праву наследования нередко подкреплялся элементами религиозной сакральности. Управляемые, не избиравшие основного властителя, поскольку согласились с самим принципом отстранения их отданной процедуры, способствовали через своих представителей и в различных иных формах определенности осуществления властных полномочий. Национальные парламенты (как в Великобритании с XVII в. и позже во многих европейских странах) и/или органы местной власти (ассамблеи, советы городов, провинций и т.д.) составляли в равной мере и противовес (контрвласть) королевским прерогативам, и напоминание управителям об извечно господствующей религиозной этике, которую подданные разделяли с правителями. А главное - управляемые напоминали властелинам о возможном и последнем средстве воздействия на «верхи» - восстание или изменение династии и т.д. (...) Последняя гипотеза часто упоминалась в теориях тираноубийства: появление монархической формы власти, тяготевшей к абсолютизму, было для народа-управляемого очень тяжелым знаком необходимости смены династии, нередко оплачивавшейся ценой жизни, с неопределенным результатом. Правда, эти долгие периоды преобладания наследственной власти прерывались краткими республиканскими опытами (греческие полисы, римская и средневековые итальянские республики...), отмеченными неравенством управляемых в том, что касалось доступа к осуществлению власти: свободные граждане, касты и олигархии, клиентелы и крупные семьи претендовали на эффективность, если даже не на саму законность власти (...)
Революции, начавшиеся с конца XVIII в., означали, что груз доказательства в глазах подчиненных права на власть лег на плечи самих властителей. Произошел переворот: отныне это управители, желающие продолжать свои полномочия, или те, кто надеется их заменить у «кормила», должны предоставить управляемым свидетельства, что они способны править. Согласно ясной и периодически выражаемой (а не по подразумеваемой и приобретенной в силу традиции или еще чего-то) воле со стороны управляемых определенные люди должны получать доступ к власти и осуществлять ее. Основной инструмент данного порядка - процедура избрания представителей управляемых, которые становятся управителями. Такой переворот центра тяжести поиска доказательств в пользу управляемых содействует институциональной и исторической реализации онтологического преобладания демократической легитимности.
Процедурное преимущество демократической легитимности и материальное - онтологической легитимности. - Три остальных типа легитимности представляются подчиненными той, которая воплощает в себе осуществление человеческой свободы. Не является исключением здесь и онтологическая легитимность, т.е. соответствие власти истине или истинам; в этом противопоставлении свободы и истины, свобода должна утвердить свое превосходство в области процедур, предназначенных для свершения политики, как раз во имя уважения истины-действительности свободной природы человека. Что же касается содержания и целей политических действий, то этика вместе с рациональной природой человека ведут к другому (обратному) порядку преимуществ: истина (онтологическая легитимность) берет верх над свободой (демократическая легитимность); соответствие власти действительности-истине может считаться условием человеческой свободы, перешедшей, таким образом, через первую, но необходимую стадию простой способности осуществить свободу.
Формальное определение легитимности. - После всего изложенного можно придти к двойному - материальному и формальному-определению легитимности; первое имеет онтологическое преимущество, второе - демократическое. Учитывая несогласие философских школ по поводу содержания онтологии (продолжающее старый спор между Парменидом и Гераклитом о «бытии» и «становлении» несогласие, которое не только заключается в трудностях познания, но особенно в «играх» власти вокруг понятия «истина» (...), мы предложим как наиболее общую формальную (или процедурную) дефиницию: легитимность - это адекватность реальных или предполагаемых качеств управителей (а также тех, кто намеревается ими стать) подразумеваемому или ясно выраженному согласию управляемых.
Качества управителей. - Понятие «качеств» управителей должно восприниматься в широком смысле: это и качества, внутренне присущие личности, и качества, которые покрывают потенциальные способности, связанные с решением задачи обеспечения коллективного существования страны (внешние качества).
А) Внутренние качества управителей и тех, кто намеревается придти к власти:
- Нравственное поведение, т.е. соответствие жизни и действий личности публично исповедуемым и пропагандируемым идеям, что требует также связанности с идеологической легитимностью. Данная логика может распространяться (как выше упоминалось по поводу онтологической легитимности) на соответствие естественному физическому и моральному порядку, представляющемуся в свете оптимальной структуры согласия, - в определениях классической политической философии такое поведение характеризует «справедливого», правильного человека.
- Компетенция, вводящая в дело в основном те факторы, которые обозначены понятием технократической легитимности, т.е. владение политическим «ремеслом».
- Харизма, выражение, греческий корень которого означает «милость», относится в основном к соединению онтологического и демократического типов легитимности; отсюда следует, что тот или иной политический деятель пользуется более-менее долговременным благоволением особого рода со стороны управляемых. Эта особенная поддержка может колебаться в пределах между максималистским пониманием онтологии, отсылающим к идее соответствия харизматического лидера предначертаниям божественного провидения (исторический мессианизм голлистской мысли, к примеру), и минималистским пониманием простого исторического совпадения между личностью, а также тем, что она воплощает идеологически, и ожиданиями управляемых (расположение к Миттерану, например).
Б) Внешние качества управителей и тех, кто нацелен на доступ к власти:
- Способность обеспечить жизнь управляемых: в первую очередь речь идет о выживании какой-либо конкретной человеческой группы как с точки зрения обеспечения ее пищей, так л коллективного ее существования в качестве автономной группы. Разве фараон древнего Египта не «был тем, кто ведал пищей всех живущих», этот «бог-царь» (Ж. Рувье) с его атрибутами власти - скипетром и бичом? Это также означает способность обеспечить внутренний порядок и гражданский мир в стране, а в более поздние времена - наилучшее существование, благоденствие.
- Способность представлять и идентифицировать коллективную волю: данное качество частично покрывает понятие харизматической власти по Максу Веберу; в каком-то роде это варьирующееся смешение ритуалов и символов, присущих власти, и свойств личности тех, кто их воплощает; такая способность включает в игру всю совокупность форм легитимности, что позволяет постичь ее характер одновременно и реальный, и неуловимый.
- Идеи и политическая программа: это измерение может быть обнаружено только в так называемых открытых обществах, отмеченных стремлением к преобразованию и новшествам; оно, кажется, отсутствовало в закрытых традиционных обществах, чья сущностная черта - «возвращение на круги своя», а движение символизируется колесом, воспроизводящим сезонный цикл. Это способность обнадеживать, намечая цели и открывая перспективы, причем все исходя из объяснения существующего социального порядка.
Ж.-Л. Шабо
(Chabot J. -L. Introduction a la politique. P., 1991, p. 57 - 71)
Литература по проблеме легитимности:
Арон Р. Этапы социологической мысли. М'., «Прогресс», 1993.
Элементы теории политики (пер. с польского). Ростов, изд-во РГУ, 1991, с. 403-427.
Conflict and Control Challenge to Legitimacy of Modern Goverment. L., 1979.
Denitch B. (ed.) Legitimation of Regimes. L, 1979.
Easton D. Systems Anaiysies of Political Life. N. Y. 1965.
Habermas I. Legitimation Crisis. Beacon Press, 1975.
Keskameti P. The Unexpacted Revolution. Stanford, 1961.
Legetimiteet rationalite. Grenoble, 1986,
Niehills D. Three Varieties Pluralism. N. Y., 1974.
Stillman P. The Concept of Legitimacy. - «Polity, 1975, Vol. 7.
Strauss L What is Political Philogophy and other studies. Westport, 1973.
* См. трактовку принципа легальности (законности) в «Полисе», 1993, №4, с. 158. - Ред.
** В чем-то схожая история - с негативным и позитивным отношением к легитимности - произошла с нынешним президентом Франции Ф. Миттераном. В 1964 г. Миттеран, будучи лидером одной из левых организаций, в полемической форме назвал V Республику (в качестве политического режима) «перманентным государственным переворотом». Тогда он считал ее вообще нелегитимной, имея в виду обстоятельства ее учреждения (заговор и начало вооруженного мятежа 13 мая 1958 г. генералов во французском Алжире, стремившихся заменить правительство Пфлимлена в метрополии ультранационалистическим кабинетом «общественного спасения») и форму осуществления личной (персональной) власти де Голлем. Но выдвинув свою кандидатуру уже на президентских выборах 1965 г.; он способствовал признанию политического режима со стороны левых сил. Полную легитимность режима Миттеран лично подтвердил в 1981 г., когда стал президентом Франции, не поменяв ее конституции. - Ред.
*** Онтология - учение о бытии, в котором исследуются его всеобщие основы и принципы, а также структура и закономерности бытия, значит, онтологическая легитимность - это соответствие политической власти универсальным принципам человеческого и социального бытия - Ред.
Статья опубликована в журнале Полис (№5, 1993 г.) .
|
