Хочу все знать > Демократия

«« Пред. | ОГЛАВЛЕНИЕ | След. »»

«Импичмент» без отрешения: попытка четвертая - и последняя

К итогам работы Государственной Думы второго созыва

1. «Полуправный» Парламент: стереотипы и действительность

Драматические события 12-19 мая 1999 г. и в особенности их кульминация - голосование по вопросу об отрешении от должности Президента Б.Н. Ельцина 15 мая - знаменовали не просто окончание предыдущего и начало очередного этапа постновейшей политической истории России (если сохранить за советским периодом наименование новейшей истории), но и фактическое подведение политических итогов работы Государственной Думы второго созыва. И даже если Думе суждено «дожить» до установленного Конституцией окончания срока депутатских полномочий, ее историческое время прошло. При этом то, что должно было стать звездным часом Парламента, обернулось днем его поражения, а для части депутатов - годами позора!

Восторженный шум (чуть не сказал: радостный лай), которым встретили итоги думского голосования контролируемые Правительством и «олигархами» средства массовой информации, исключал, разумеется, возможность сколько-нибудь серьезного анализа, а нередко вступал в противоречие со всеми системами логики, известными человечеству. Так, Станислав Кучер - известный ведущий программы «Обозреватель» - посылал в адрес депутатов, так сказать, «из двух стволов» проклятия, суть которых можно свести к риторическим вопросам: 1) Как посмели поднять руку на Президента? и 2) Почему продались? Очевидная любому старшему школьнику мысль о том, что если ты развенчиваешь тех, кто «продались», надо, по крайней мере, с уважением относиться к тем, кто «поднял руку», и, наоборот, если ты критикуешь «поднявших руку», следует восхвалять «продавшихся» - эта мысль «обозревателю» в голову так и не пришла. И это не удивительно: Уголовный Кодекс не предусматривает статьи за насилие над логикой!

Подобные замечания вовсе не означают попытки оправдания Государственной Думы, а тем более - самооправдания. Задача этой статьи совершенно иная, а именно: попытаться понять характер исторической драмы, пережитой нижней палатой российского Парламента и, более того, в какой-то степени исторической драмы российского парламентаризма в период после принятия Конституции 1993 г. Это, в свою очередь, предполагает отказ от ряда стереотипов, постоянно внедряемых в массовое сознание на протяжении всего срока работы Государственной Думы второго созыва.

Стереотип первый - о «коммунистической Думе» или в более культурном варианте - о «левом думском большинстве». Интересно, что известный вклад в создание этого стереотипа внесли сами левые депутаты, переоценившие успех коммунистов и их союзников на выборах 1995 г., а равным образом, и историческое значение избрания члена КПРФ Геннадия Селезнева председателем нижней палаты Парламента. Вербальным знаком легкой эйфории, царившей в левых кругах в начале 1996 г., может служить популярный тогда анекдот.

Вопрос: Какой товар стал в России самым дефицитным?

Ответ: Лопаты. Бывшие коммунисты выстраиваются за ними в очередь, чтобы откапывать партбилеты, зарытые на огородах!

Разумеется, анекдот «канул в лету» вместе с эйфорией, зато стереотип был подхвачен и использован проправительственной пропагандой, организаторы которой быстро сообразили, что провалы «политики реформ» можно будет теперь списывать не только на «проклятое коммунистическое прошлое», но и на думское «коммунистическое большинство».

Между тем после регистрации фракций и групп расклад политических сил в Государственной Думе второго созыва в начале 1996 г. выглядел следующим образом:

Достаточно математических знаний среднего ученика 2-го класса, чтобы убедиться: фракция КПРФ вместе с союзными ей Аграрной группой и группой «Народовластие» имели в начале срока полномочий второй Государственной Думы 210 голосов. С учетом того, что, во-первых, для принятия Федерального Закона и даже любого Постановления Государственной Думы требуется 226 голосов, что, во-вторых, важнейшие думские решения, включая поправки к Конституции, федеральные конституционные законы, выдвижение обвинений против Президента Российской Федерации, принимаются большинством в 300 голосов, что, в-третьих, союзники коммунистов не связаны партийной дисциплиной, а потому не все и не всегда голосовали солидарно, искусственный характер стереотипа о «коммунистической Думе» должен был быть с самого начала очевиден любому добросовестному аналитику.

В действительности же, поскольку вторая по численности фракция в Государственной Думе (НДР) изначально была проправительственной, а значительная часть «независимых» (внефракционных) депутатов принадлежала к партиям и движениям праволиберальной ориентации, левые в Государственной Думе не могли принять ни одного решения без поддержки либо ЛДПР, либо «Яблока», либо группы «Российские регионы». Что же касается решений, требующих конституционного большинства в 2/3, то они могли приниматься лишь при поддержке левых со стороны, по крайней мере, двух отнюдь не союзных им фракций или групп. Не имея в Думе большинства, необходимого для принятия решений, левые вместе с тем обладали меньшинством, достаточным для того, чтобы ни одно серьезное решение не могло быть принято без их прямого или косвенного согласия, так сказать, блокирующим пакетом голосов. Впрочем, об этом речь впереди.

Возможно, формирование стереотипа о «левом думском большинстве» в пропрезидентских средствах массовой информации в какой-то степени стало результатом верности традиции, а также самоотравления пропагандой: к левому большинству по инерции и из идеологических соображений продолжали относить Жириновского («детище КПСС и КГБ»), тогда как на самом деле ЛДПР от позиции беспринципного качающегося Центра в начале срока полномочий Государственной Думы к концу этого срока нередко занимала нишу правее НДР. Эта позиция, с одной стороны, сделала ее рупором пропрезидентского окружения (что у «Семьи» на уме, то у Жириновского на языке), а с другой - предопределила формирование по целому ряду вопросов жирино-эндээровских или жирино-яблочных коалиций, которые еще 3 года назад казались невозможными и противоестественными. Основой формирования таких коалиций периодически выступают то прочерномырдинские, то антикоммунистические настроения.

Стоит заметить, что и к концу срока полномочий Государственной Думы второго созыва ее фракционно-групповой состав принципиально не изменился, о чем свидетельствуют следующие данные:

Стереотип второй - об ответственности Государственной Думы за срыв процесса «реформ», а тем самым - за дальнейшее ухудшение положения большинства народа. Широкий резонанс вызвало, в частности, «озвучивание» этого стереотипа Президентом во время выступления перед депутатами Федерального Собрания с ежегодным президентским посланием «Россия на рубеже эпох (О положении в стране и основных направлениях политики Российской Федерации)» 30 марта 1999 г. В отличие от первого, второй стереотип имеет сложную структуру и включает в себя, по крайней мере, три составляющих, которые можно сформулировать следующим образом:

в России происходят реформы;

эти реформы призваны и способны улучшить жизнь большинства населения России;

Государственная Дума в состоянии изменить ход и исход реформ.

Каждый из этих постулатов, безусловно, заслуживает того, чтобы стать предметом специальной работы, хотя все они представляются мне либо сомнительными, либо откровенно ложными.

Для начала замечу, что тезис о российских реформах, равно как и реформаторах, представляется мне весьма удивительным на фоне заявлений этих самых реформаторов о том, что коммунистическая система по самой своей природе была нереформируема. Как можно реформировать то, что реформированию не поддается, знают, очевидно, только «ночь глубокая» да теоретики, умудрившиеся соединить в одну концепцию два столь несовместимых положения.

На самом деле совершенно очевидно, что в первой половине 90-х гг. в России произошла очередная революция со всеми неизбежными ее признаками, включая, по крайней мере, пять революционных катастроф: экономическую, социальную, демографическую, нравственную и геополитическую. После победы Бориса Ельцина на выборах 1996 г. (действительной или мнимой - это вопрос другой) наступило время реформ. Но это реформы не вместо, а вместе с революцией, не взамен ее, а в ее завершение, не избавляющие систему от разрушения, но довершающие разрушение системы, не реконструктивные, но деструктивные и т.п.

Когда в уже упоминавшемся Послании Федеральному Собранию Президент России говорил, что Россия застряла где-то посредине между капитализмом и социализмом, он был одновременно прав и неправ. Прав - поскольку в стране от советских времен действительно сохранились остатки системы социальных гарантий: низкий пенсионный возраст, сравнительно низкие цены за аренду жилья и коммунальные услуги, преобладание бесплатного и «малоплатного» образования, «пережитки» бесплатной медицины и т.п. Неправ - поскольку ликвидация этих «родимых пятен» социализма под лозунгом завершения «радикальных реформ» приведет страну не к современному «социализированному» капитализму, какой мы наблюдаем в большинстве развитых стран, но к полной и окончательной победе «бандитского капитализма», по выражению Бориса Немцова и Анатолия Чубайса, которые, будучи одними из главных вдохновителей такого капитализма, в последнее время ведут против него шумную словесную борьбу.

Отсюда совершенно очевидно, что «реформы» социальной сферы по-российски не только не способны улучшить жизнь большинства населения, но никогда для этого и не предназначались. В этом смысле Е.М. Примаков совершенно справедливо именовал их «реформами без населения». Напротив, правая печать потому и именует подобные меры «непопулярными», а их противников клеймит как «популистов», что суть новейших «социальных реформ» заключена в непрерывном «обрезании» социальных гарантий под непрерывно тающие, словно «шагреневая кожа», бюджеты. Правда, в отличие от бальзаковской, бюджетная «шагреневая кожа» сокращается под действием не одного, а сразу двух факторов: экономического кризиса и «предпринимательской» деятельности «новых русских» из числа бывших государственных чиновников совместно с государственными чиновниками из числа «новых русских».

Интересно, что факт подобного «предпринимательства» не оспаривается не только левыми, но и правыми, однако странным образом никак не увязывается с характером «социальных реформ». То Григорий Явлинский вдруг заявляет (цитирую по памяти): во всем мире банки собирают деньги у населения и вкладывают их в производство, а в России они забирают деньги из бюджета и отправляют их за рубеж; то профессор Стенфордского университета Михаил Берштам вещает по «Свободе» о необходимости приватизации остатков российской промышленности при одновременной национализации государственных финансов, в настоящее время приватизированных «олигархами»; то, наконец, уже упоминавшиеся основоположники «бандитского капитализма» требуют заменить его капитализмом «народным», понимая под этим равный доступ всех компаний к дележу «бюджетного пирога» (по-видимому, «народ» в России в их понимании состоит исключительно из владельцев компаний!). Разумеется, при столь своеобразном понимании можно утверждать, что «российские социальные реформы» направлены на улучшение жизни «народа», поскольку они никак не ограничивают свободу бизнесменов от бюджета. При любой же другой, менее экзотической, трактовке понятия «народ» направленность социальных реформ против этого самого народа вряд ли может быть опровергнута самой изощренной логической эквилибристикой. В самом деле, как можно оценить следующие предложения «молодых (и не очень молодых) реформаторов»:

о повышении пенсионного возраста - при невиданном в мирное время снижении средней продолжительности жизни, особенно у мужчин;

о том, чтобы работающие пенсионеры не имели права одновременно получать заработную плату и пенсию - в ситуации, когда сумма их обеих сплошь и рядом оказывается ниже прожиточного минимума;

о всеобщем введении платного или, по крайней мере, частично платного образования, а равно и медицины - при условии, что 3/4 населения принадлежат, по меркам индустриально-развитых стран, к различным группам «низшего класса»;

о перенесении основной тяжести налогового бремени с предприятий на граждан - когда эти самые граждане в значительном своем большинстве месяцами не получают заработную плату, а долги по ней исчисляются рекордными астрономическими цифрами и т.д. и т.п.

С любой точки зрения, кроме чисто идеологической или «радикально-экономической», срыв планов подобного «реформирования» должен быть поставлен в заслугу, но никак не в вину Государственной Думе. Впрочем, нельзя забывать, что, с одной стороны, названные выше «реформы» были сорваны лишь отчасти, а с другой - в российской исторической ситуации 90х годов с помощью массированной обработки общественного сознания немалое число граждан сумели убедить в том, что им выворачивают карманы для их же собственного блага!

Наконец, по поводу способности Государственной Думы определяющим образом повлиять на ход и исход российских реформ необходимо заметить следующее.

Нижняя палата российского Парламента по своему конституционному статусу действительно способна помочь либо помешать законодательному - подчеркиваю: законодательному - «запуску» тех или иных нововведений и, более того, почти непрерывно этим занималась. Вспомнив еще раз многочисленные президентские либо правительственные проекты, отметим, что именно благодаря позиции Парламента пенсионный возраст в России все еще один из самых низких в мире, работающие пенсионеры получают полную пенсию, образование и даже медицина по закону в основном бесплатны, а из всех законопроектов Правительства Кириенко, призванных переложить тяжесть налогов с юридических лиц на граждан, принят только один - налог с продаж, да и тот вводится по усмотрению субъектов Российской Федерации.

Однако драма российского парламентаризма во многом тем и определяется, что основная палата Парламента представляет собой орган, скорее, законосовещательный, чем законодательный, не полноправный, а бесправный, или, как иногда говорят, «полуправный». Она подобна человеку, который пытается бороться со своим противником, имея связанные руки. Сами наименования «дума» и «думцы» ассоциируются с образом людей, которым позволено сколько угодно думать, но не действовать, вызывают в памяти строки из некрасовского «Рыцаря на час»:

Суждены вам благие порывы,

Но свершить ничего не дано...

В справедливости этих утверждений легко убедится каждый, кто внимательно прочтет российскую Конституцию и задумается над проблемою исполнения федеральных законов. При этом становится очевидным, что новый российский Парламент хотя, в отличие от Верховного Совета, и не является репрессированным, зато, как минимум, пятикратно «поражен в правах».

Во-первых, депутаты Государственной Думы, да и сама нижняя палата Парламента, по крайней мере, дважды ограничены в праве законодательной инициативы. С одной стороны, согласно статье 104 Конституции РФ, «законопроекты о введении или отмене налогов, освобождении от их уплаты, о выпуске государственных займов, об изменении финансовых обязательств государства, другие законопроекты, предусматривающие расходы, покрываемые за счет федерального бюджета, могут быть внесены только при наличии заключения Правительства Российской Федерации». До принятия федерального конституционного Закона о Правительстве сроки представления Правительством заключений на проекты федеральных законов нигде не оговаривались, и таких заключений нередко приходилось ждать многими месяцами. К тому же нередко документы, направленные из Правительства в Парламент, именовались не заключениями Правительства РФ, а замечаниями Правительства РФ на такой-то законопроект, что давало представителю Президента право утверждать на пленарных заседаниях, что Закон принимается в нарушение 104-й статьи Конституции!

С другой стороны, проект федерального бюджета на очередной год, в котором выражена квинтэссенция экономической политики, не может быть внесен в Государственную Думу никем, кроме Правительства, и, следовательно, парламентским комитетам волей-неволей приходится искать варианты частичного исправления, а то и просто ретуширования праволиберального экономического курса вместо того, чтобы принципиально поменять этот курс.

Во-вторых, за редким исключением Государственная Дума не в состоянии добиться того, чтобы законопроект стал законом без согласия Президента. Президент же в большинстве случаев отклоняет законы, направленные на расширение социальных прав граждан. Так, новая редакция статьи 7 Закона «О ветеранах», предусматривающая право стать ветераном труда для мужчин, имеющих трудовой стаж 40 лет и женщин - 35 лет, четырежды принималась Государственной Думой второго созыва, но ни разу не была подписана Президентом. За три срока депутатских полномочий автора из 9 законов в области образования, доходивших до Президента, с первого раза подписан лишь один! В свое время получали президентское вето обе редакции Закона РФ «Об образовании», Федеральный Закон «О высшем и послевузовском профессиональном образовании», Федеральный Закон «О выплате пенсии за выслугу лет работникам образования, занятым педагогической деятельностью в школах и других учреждениях образования для детей», Федеральный Закон «О социальной защите инвалидов», Федеральный Закон «О государственной поддержке начального профессионального образования» и т.д. и т.п. Сколько раз за тот же период отклонялись законы, предусматривающие повышение минимальной заработной платы или минимального размера пенсий, просто не счесть.

Нередко высокий процент отклоненных Президентом законов выдается за показатель низкого качества их юридической проработки. Слов нет, в каких-то случаях и это, наверное, имеет место. Однако гораздо чаще за юридической казуистикой президентских писем об отклонении законов скрывается простое, как три рубля, желание не допустить увеличения или даже поддержания на прежнем уровне бюджетных расходов на социальную сферу. Примером тому может служить полуанекдотический случай о том, как дважды отклонялся Президентом Федеральный Закон «О высшем и послевузовском профессиональном образовании». После первого вето мы сочли, что на конфликт идти не стоит и текст с президентской стороной можно согласовать. Приняв практически все замечания представителя Президента в Государственной Думе, мы приняли закон повторно и спокойно ожидали его подписания, когда неожиданно на согласованный текст последовало... повторное вето! Думаю, в американской или французской прессе при такой ситуации был бы крупный скандал. У нас же на такие «мелочи» никто не обращает внимания. Как выяснилось, представитель Президента просто был в командировке и не успел оповестить своих коллег из главного ГПУ при Президенте о том, что все согласовано. Они же в соответствии с общей установкой на отклонение написали повторные замечания о несоответствии закона Конституции, Гражданскому Кодексу и т.д. и т.п. и пр., причем длиннее прежних. От законодателя требовали, например, объяснить в Законе, что такое факультативные курсы! Число таких примеров можно множить без труда.

Вернемся, однако, к главному. Для того, чтобы преодолеть вето Президента, требуется 2/3 голосов в обеих палатах Парламента. Как уже говорилось, в Государственной Думе это возможно лишь при условии поддержки левого блока со стороны, как минимум, двух не союзных ему фракций и групп (ЛДПР, НДР, «Яблока», «Российских регионов» - в любом сочетании). Такая поддержка сама по себе - сравнительная редкость. Именно из-за ее отсутствия Государственная Дума не смогла, например, принять ни одной из подготовленных поправок к Конституции, направленных на устранение дисбаланса полномочий между Президентом и Парламентом, в том числе на превращение нижней палаты из «думы» в настоящий законодательный орган.

Еще реже набирается 2/3 голосов за преодоление президентского вето в верхней палате Парламента - Совете Федерации, нынешний состав которого, в отличие от Совета Федерации первого созыва, формируется уже не путем прямого избрания, но по должности - из руководителей законодательных (представительных) и исполнительных органов власти субъектов Российской Федерации. Понятно, что региональные лидеры, и в особенности губернаторы, без особой нужды не хотят «ссориться» с Президентом, в то же время испытывая гораздо более слабое давление избирателей по сравнению с депутатами Государственной Думы. Помимо всего прочего, у Президента и Правительства всегда есть «рычаг» давления на регионы в виде трансфертов и субвенций. Работая в Совете Федерации первого созыва, лично слышал от руководителя законодательного собрания одной из областей, а ныне ее губернатора, следующие рассуждения (цитирую близко к тексту): «Мужики! Я-то понимаю, что бюджет никуда не годится! Но если я за него не проголосую, моей области не дадут ни рубля!» В условиях, когда подавляющее большинство российских регионов и республик является дотационным, подобный «рычаг» влияния оказался исключительно действенным.

Справедливости ради к этому следует добавить, что в большинстве законов социальной направленности, принимаемых Государственной Думой, по крайней мере, часть расходов отнесена не к федеральному, но к региональным и местным бюджетам. Соответственно главам законодательной и исполнительной власти субъектов федерации, составляющим верхнюю палату Парламента, приходится семь раз подумать перед голосованием, способен ли региональный бюджет принять на себя соответствующие расходы. По важности этот фактор вполне сопоставим с президентско-правительственными механизмами воздействия на членов Совета Федерации и еще более затрудняет принятие федеральных законов, направленных на социальную поддержку граждан, а в особенности на преодоление вето Президента по таким законам.

В-третьих, даже в случаях, когда в обеих палатах Парламента набирались необходимые для преодоления вето 2/3 голосов, долгое время «гаранта Конституции» было невозможно заставить выполнить ее элементарное требование - подписать соответствующий закон. В ход шли регламентные ухищрения: депутатов обвиняли то в неоднократном возвращении к одному и тому же вопросу, то в неточности формулировок при постановке его на голосование, то в голосовании бюллетенями «не такими, как надо», то вообще считали «по головам». В последнем, как известно, особенно преуспел представитель Президента в Государственной Думе А.А. Котенков. При этом не помню ни одного случая, когда бы подобный «поголовный учет» производился при рассмотрении в зале законопроектов, внесенных Президентом либо Правительством. Зато эта сомнительная процедура каждый раз пускалась в ход, когда Парламент пытался преодолеть вето Президента либо рассматривал «неудобный» для него федеральный конституционный закон.

Быть может, наиболее драматический для страны «регламентный» сюжет был связан с Федеральным Законом «О прожиточном минимуме в Российской Федерации» и относился к рубежу 1995-1996 гг. Тогда и Государственная Дума, и Совет Федерации первого созыва сумели преодолеть вето Президента по названному выше Закону в редакции, предусматривавшей установление размера минимальной заработной платы, пенсий и пособий не ниже прожиточного минимума в Российской Федерации. Даже в тогдашнем, выборном, Совете Федерации обсуждение Закона шло трудно: депутаты трижды возвращались к голосованию и лишь с последней попытки набрали необходимые 2/3 голосов. Не скрою: наряду с другими, мне также пришлось убеждать и удалось убедить часть депутатов голосовать за это решение. Действующая Конституция - и позднее это было подтверждено Конституционным Судом - не оставляла Президенту никакого другого выбора, кроме как подписать Закон, а в случае сомнений в чистоте соблюдения процедурных норм - обжаловать действия Парламента в том же Конституционном Суде. Президент же, не сделав ни первого, ни второго, без рассмотрения вернул Закон в Совет Федерации, указав верхней палате Парламента на нарушение ею ее же собственного регламента.

Вместо того, чтобы немедленно обратиться в Конституционный Суд, Совет Федерации по инициативе тогдашнего председателя палаты В.Ф. Шумейко вступил с Президентом в переписку. Суть письма, направленного В.Ф. Шумейко в адрес главы государства, можно свести к формуле: не царское это дело - заниматься мелочами вроде парламентского регламента! В ответ была получена грозная отповедь, суть которой заключалась в том, что Президент - сам себе голова, лучше всех знает свои полномочия и не потерпит, чтобы кто-то указывал ему на нарушение Конституции.

Пока автор этих строк, избранный к тому времени депутатом Государственной Думы второго созыва, совместно с коллегами готовил проект обращения в Конституционный Суд, новый, формируемый по должности, Совет Федерации отменил решение своих предшественников, но когда попытался повторно принять Закон в прежней редакции, за него было подано всего 44 голоса против 120 голосов в выборном Совете Федерации первого созыва!

В результате согласительных процедур Закон был подвергнут «секвестру», что и требовалось президентской стороне. Теперь в нем записано: «Минимальный размер оплаты труда и минимальный размер пенсии по старости в Российской Федерации поэтапно повышаются до величины прожиточного минимума. Соотношение между минимальным размером оплаты труда, минимальным размером пенсии по старости и величиной прожиточного минимума на очередной финансовый год устанавливается федеральным законом о федеральном бюджете на соответствующий год». Кстати сказать, даже эти нормы Закона, мало что дающие рядовому гражданину (ибо приближать минимальные зарплаты и пенсии к прожиточному минимуму можно десятилетиями!), не выполнены Правительством при подготовке федерального бюджета на 1999 г. и, скорее всего, несмотря на запрос автора этих строк на имя премьера С.В. Степашина, не будут выполнены и при представлении бюджета 2000 г.

Один из многочисленных парадоксов революционной России 90-х гг. заключается в том, что юридический фетишизм и юридический нигилизм поразительным образом не только сочетаются, но и взаимно обусловливают друг друга. По поводу любой из бесчисленных проблем в средствах массовой информации, а то и от Президента можно услышать: это потому, что Дума не приняла необходимых законов! Но лишь только закон подписан Президентом и вступает в силу, как те же лица начинают «петь» по-другому: закон плохой - мы его исполнять не будем!

Стараясь избегать как юридического фетишизма, так и юридического нигилизма, не будем преувеличивать значение того факта, что Президент не исполнил свою собственную Конституцию и не подписал Федеральный Закон «О прожиточном минимуме в Российской Федерации». Скорее всего, даже если бы Закон был подписан, он вошел бы в число хронически не исполняемых. Однако вступление Закона в силу стало бы бесспорным основанием для выдвижения требований о повышении минимальных размеров оплаты труда, пенсий, пособий со стороны профсоюзных, ветеранских и иных общественных организаций социальной направленности, а также со стороны политической оппозиции. Не исключено, что это хотя бы отчасти заставило бы президентскую команду пересмотреть курс экономической политики в направлении большего баланса интересов между «новыми русскими» как социально-политической опорой власти и подавляющим большинством народа.

В-четвертых, согласно действующей Конституции, Государственная Дума не наделена правом толкования не только основного закона страны, но также принимаемых Парламентом федеральных конституционных законов и федеральных законов. Подобная ситуация в парламентской практике более или менее развитых стран - крайняя редкость: по общему правилу толкование законов дают те, кто их принимает. В России же правом официального толкования законов наделен лишь Конституционный Суд, а по факту законы трактуются Президентом и его окружением, причем сплошь и рядом совершенно произвольно. Конституционный же Суд в лучшем случае подтверждает либо опровергает президентскую трактовку по запросам Парламента, иногда спустя годы. Так было с запросом о правомерности действий Президента в период чеченской войны, когда Конституционный Суд, за исключением четырех своих членов, к удивлению всей страны признал, что Президент действовал в пределах своих полномочий. Так было и с законом «О культурных ценностях, перемещенных в Союз ССР в результате второй мировой войны и находящихся на территории Российской Федерации», который был возвращен Президентом в Парламент без рассмотрения на основании нарушения Госдумой и Советом Федерации, по мнению Президента, регламентных норм - в этом случае Конституционный Суд признал действия Президента неправомерными.

Излишне говорить о том, что попытки Государственной Думы ввести в различные законопроекты нормы о праве Парламента толковать принимаемые им законы неизменно отклонялись Президентом России.

В-пятых, ни российский Парламент в целом, ни Государственная Дума - в частности, не наделены правом контроля над исполнением законов - и это тоже уникальная ситуация в мировой парламентской практике. Обычно контрольная функция входит, так сказать, в «джентльменский набор» полномочий любого законодательного органа в условиях сколько-нибудь демократической системы. Автор этих строк входил в число разработчиков поправки к 102-й статье Конституции, предполагавшей наделение контрольной функцией для начала хотя бы верхней палаты российского Парламента - Совета Федерации. Впрочем, эта попытка расширить полномочия Парламента, как и все другие, закончилась ничем.

Подводя итоги сказанному, следует заметить, что при действующей Конституции и существующей политико-юридической практике Российская Государственная Дума никак не может претендовать на статус ведущей палаты полноценного Парламента. Соответственно и российский политический режим 90-х гг., согласно азбуке политической науки, никак не может характеризоваться как режим демократический, но в лучшем случае - как авторитарно-демократический, т.е. авторитарный - по существу, демократический - по форме легитимации власти. Политическая наука, включая ее классика Макса Вебера, давным-давно выработала для подобных режимов специальный термин - мнимый конституционализм.

2. Государственная Дума второго созыва: вина и беды

Итак, стереотипы российской официальной пропаганды в отношении работы Государственной Думы второго созыва либо содержат истину в незначительных дозах, либо просто являются ложными. Однако это отнюдь не означает, что нижняя палата Российского Парламента и, в частности, фракция и депутатские группы левой ориентации оказались в положении «без вины виноватых» и не могли сделать ничего другого, кроме того, что делали. Напротив, могли и должны были - если не для спасения страны, то, по крайней мере, для спасения собственной политической чести, для будущего левого движения, а тем самым - и для подготовки будущих перемен к лучшему, будущего возрождения отечества. Вот только вина Государственной Думы и представленных в ней левых депутатов совсем не такова, как ее изображают средства массовой информации, а подчас прямо противоположна. В целом слабости в работе Госдумы и ее левого крыла, которые могут быть поставлены в вину нижней палате Парламента, сводятся к трем основным.

«Перфектофобия» - испуг перед призраком прошлого

Читателю, воспитанному на агитках и «страшилках» на тему о намерении левых вернуть страну к Сталину и Брежневу, подобное утверждение наверняка покажется нелепым, если не абсурдным. И тем более нелепым, что в выступлениях последнего времени лидеры КПРФ и других левопатриотических организаций чаще упоминают Сталина, чем Ленина, а лидеры рангом пониже в средствах массовой информации и на митингах постоянно ностальгируют по прошлому, доказывая, что в Советском Союзе все было «лучшее в мире». Тем не менее берусь утверждать: синдром революционного отрицания вкупе с антикоммунистической пропагандой настолько сильно подействовал на лидеров левого движения, вызвал столь сильный испуг, что они, как правило, не отваживаются не только делать решительных шагов, но даже и предлагать те меры по усилению государственного регулирования экономики, которыми пользовались в свое время Франклин Рузвельт, послевоенные правительства европейских стран и без которых выход из глубочайшего российского экономического кризиса представляется невозможным. Вот лишь несколько «упрямых» фактов.

Во-первых, вспомните, уважаемый читатель, кто в России, кроме Виктора Анпилова и аналогичных ему левых радикалов, публично требует пересмотра результатов ваучерной приватизации, называя ее крупнейшей экономической аферой ХХ в.? Это отнюдь не Геннадий Зюганов, но руководитель «образцового капиталистического города» Юрий Лужков! И причина здесь не только в том, что за Лужковым стоят конкуренты нынешних «олигархов», а равным образом и часть самих «олигархов», чувствующих себя обделенными в период великого передела созданной другими собственности, но и в том, что Лужков не боится обвинений в попытке вернуть страну к Брежневу и Сталину, хотя сам он, кстати сказать, гораздо авторитарнее Геннадия Зюганова. Что же касается Сталина, имя которого столь часто упоминается лидерами НПСР и других патриотических организаций, то во второй половине 90-х гг. его дух тревожит не только левых, но и правых (В. Жириновский и даже В. Черномырдин), причем не только антикоммунисты, но и коммунисты отдают ему дань уважения не в качестве одного из «классиков марксизма», но как раз напротив - в качестве государственника, который ценою колоссальных жертв воссоздал и укрепил, по одной терминологии, Российскую империю, а по другой - Великую Россию.

Во-вторых, предвыборная платформа Геннадия Зюганова в 1996 г., - та самая, по поводу которой средства массовой информации, захлебываясь от подлинного или притворного ужаса, дружно кричали, что как только он придет к власти, так у всех все отберет, - эта предвыборная платформа была никак не партийной, но общенациональной и, более того, не только не содержала ничего специфически коммунистического или вообще радикального, но, напротив, была весьма, а может быть, даже слишком умеренной. Ни национализации, ни рабочего контроля, даже никаких мер в духе «нового курса» Рузвельта - ничего подобного в этой программе записано не было.

Вспоминаю свой разговор в канун выборов с лидером левого крыла британских лейбористов Кеном Ливингстоном, приехавшим в Москву, чтобы на месте ознакомиться с президентской кампанией по-российски. Мало того, что видный политик был просто поражен абсолютным неравенством возможностей, созданных для кандидатов в Президенты в российском эфире и печати, и утверждал, что ничего общего с европейской демократией эта практика не имеет. Изучив все ту же предвыборную платформу Геннадия Зюганова, Кен Ливингстон прямо заявил, что его хоть сейчас можно принимать в лейбористскую партию и, более того, что эта платформа недостаточно радикальна для условий рекордного российского кризиса.

В-третьих, несмотря на то, что в Государственной Думе второго созыва левые имели крупнейшую фракцию, две депутатских группы, а Юрий Маслюков возглавлял один из ведущих экономических комитетов - Комитет по экономической политике; несмотря на то, что в канун президентских выборов 1996 г. печать была полна сообщениями о подготовленном левыми законопроекте, предусматривавшем выкуп государством наиболее доходных предприятий по цене их продажи либо переоценку их стоимости и уменьшение доли акций, принадлежащих негосударственным акционерам, в соответствии с реально затраченными ими средствами; несмотря на убийственные оценки результатов приватизации, данные специальной думской комиссией, - несмотря на все это ни один закон, требующий принципиального пересмотра результатов приватизации, на пленарном заседании Государственной Думы второго созыва не рассматривался!

Впрочем, как минимум, однажды эта проблема была поставлена, но поставили ее не левые экономисты, а автор этих строк в специальном Федеральном Законе «О государственной поддержке начального профессионального образования». Этот Закон, принятый Государственной Думой и Советом Федерации в 1996 г., но отклоненный, как почти все законы в области образования, Президентом Российской Федерации, предусматривал среди прочего возвращение в федеральную собственность решением суда учреждений начального профессионального образования, созданных на государственные деньги до 1992 г., приватизированных вместе с предприятиями и не используемых по назначению. Государственная Дума пыталась преодолеть вето Президента, но не смогла. Приведенный ниже отрывок из стенограммы пленарного заседания Государственной Думы, на котором обсуждался вопрос, дает представление о том, какую ярость и негодование со стороны представителя Президента вызвала эта, кажется, единственная попытка Государственной Думы посягнуть на «святая святых» - итоги приватизации.

А.А. Котенков: «Закон нарушает положение Конституции о правах собственника. Я прошу обратить ваше внимание на пункт 3 статьи 1, в котором предписывается: «Находящиеся в собственности...» - я пропускаю там другие показатели - «... негосударственных организаций и не использующиеся для образовательных целей в системе начального профессионального образования объекты учебной, производственной и социальной инфраструктуры... созданные до 1992 года, подлежат передаче в федеральную собственность решением суда». Простите меня, мы прекрасно знаем о том, что многие учебные заведения профессионального образования были расформированы и их инфраструктура сменила собственника. Извините меня, иначе, как экспроприацией это назвать нельзя».

О.Н. Смолин: «Нарушения статьи 35 Конституции и так называемой экспроприации в законе нет и в помине. Цитирую часть 3 статьи 35: «Никто не может быть лишен своего имущества иначе как по решению суда». Уважаемые коллеги! Откройте наш закон, статья 1, пункт 2, часть вторая: там так и написано - «судебным решением». В 1992-1993 годах законодательной и исполнительной властью было издано несколько актов, запрещавших приватизацию образовательных учреждений вместе с соответствующими предприятиями. У меня на руках один из таких документов - это постановление Правительства ф312 от 13 мая 1992 года, подписанное Борисом Николаевичем Ельциным. Могу прочитать пункт 8, если хотите: «Установить, что не допускается изъятие или изменение служебного назначения зданий и сооружений, используемых учреждениями, предприятиями и организациями системы образования, предоставленных им земельных участков без согласования с Министерством образования...» и так далее по тексту. Никаких экспроприаций мы вообще не проводим. Речь идет только о том, чтобы суды спокойно разобрались, что было сделано законно, а что нет» (Стенограмма пленарного заседания Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации. - 16 октября 1996 г.; Стенограмма пленарного заседания Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации. - 23 октября 1996 г.).

В дальнейшем единственный, кто на памяти автора на пленарном заседании Государственной Думы ставил вопрос о необходимости Закона о национализации, был, как ни странно, печально известный Альфред Кох! Вероятно, с его стороны подобная постановка вопроса имела троякий смысл:

а) косвенное признание того, что приватизация в России по объему, а особенно по темпам и механизмам, вышла за сколько-нибудь рациональные рамки;

б) своеобразный упреждающий удар (пусть лучше Госкомимущество само подготовит удобный для него Закон о реприватизации, чем это сделают левые);

в) отражение настроений некоторых новых собственников, которые, сняв «финансовые» сливки с неожиданно обретенных предприятий, не имея способности к управлению и не желая делать серьезные инвестиции, хотели бы повторно обогатиться за счет государства, вернув ему на выгодных для них условиях то, что совсем недавно получили практически даром.

Повторю: левые в Государственной Думе ни разу не довели проект закона о национализации (либо шире - о пересмотре результатов приватизации) до пленарного заседания Государственной Думы, и это лучшее доказательство того, как сильно подействовало на их лидеров шельмование в средствах массовой информации и обвинения в намерении вернуть прошлое.

На самом деле, отказавшись по ключевому направлению от попытки сдвинуть влево курс экономической политики и сосредоточившись преимущественно на символах (гимн, герб, флаг, попытка восстановления памятника Дзержинскому и т.п.), левые в Государственной Думе совершили ошибку, по крайней мере, троякого рода: с одной стороны, они отдали Лужкову лозунг, который должен был стать одним из основных в их собственной программе; с другой - вызвали недовольство лево-радикальной части избирателей, у которых усилилось ощущение, что Государственная Дума занимается исключительно разговорами и парламентскими играми; наконец, в-третьих, сохранили для официальной пропаганды возможность пугать народ все тем же лозунгом: «Все отберут», тогда как из законопроекта сразу стало бы ясно, что речь может идти лишь о частичной национализации, о возвращении в государственную собственность наиболее доходных предприятий, приватизированных с нарушением закона и по бросовым ценам. Разумеется, подготовленный левыми проект закона о национализации не имел никаких шансов на подписание Президентом и достаточно мало шансов - на прохождение через Совет Федерации. Однако даже обсуждение закона в Государственной Думе и обнародование связанных с ним ожидаемых доходов в бюджет стали бы доказательством серьезных намерений левой оппозиции, наличия у нее внятной экономической программы и в конце концов укрепили бы влияние левых среди избирателей.

Дефицит кадров и идей в области экономики

Наряду с испугом перед призраком прошлого, этот дефицит во многом объясняет сравнительно низкую эффективность, - не скажу: результатов, поскольку они зависят в основном от Президента, - но самой законотворческой деятельности Государственной Думы. Причем совершенно очевидно, что дефицит этот имеет две составляющие: кадровую и концептуальную. Начнем с первой.

Дефицит кадров, в свою очередь, выражается двояким образом: с одной стороны, большинство квалифицированных экономистов в современной России принадлежат не к левым, но к правым или центристским движениям; с другой - большинство квалифицированных экономистов в составе левых политических движений принадлежат не к левому, но к правому их крылу, оказываются, так сказать, самыми правыми среди левых.

Вспоминаю свой разговор с одним из лидеров фракции КПРФ в Государственной Думе второго созыва в самом начале ее работы. Спрашиваю: почему левые добровольно отдают правым ключевые экономические комитеты (в том числе бюджетный и комитет по собственности)? Слышу в ответ: при нынешнем Президенте сделать в экономике все равно ничего нельзя, а если возьмем под себя ко-митеты, придется за политику этого Президента еще и отвечать; пусть уж это делают «Яблоко» и НДР. Подобная аргументация не лишена оснований, однако есть в ней и невысказанные опасения, что, оказавшись у руля экономических комитетов, думские экономисты из числа левых фракций окажутся не слишком способными продуцировать идеи и законопроекты, направленные на качественное изменение курса экономической политики. И это опасение в целом подтвердилось: во второй Государственной Думе крупномасштабные инициативы левых в области экономической политики сравнительно немногочисленны и относятся, главным образом, к 1998 и 1999 гг. (идеи бюджета развития, повышения налога на верхнюю часть супердоходов физических лиц, слабые попытки регулирования вывоза капитала, включая усиление уголовной ответственности за нарушение законодательства в этой сфере и т.п.).

Разумеется, дефицит экономических кадров и концепций должен быть поставлен в вину левым, и в особенности тем, кто формировал предвыборные списки КПРФ - единственной левой партии, которой удалось преодолеть 5-процентный барьер. Однако справедливость требует признать, что это не только вина левых, но в еще большей степени их беда. Говорю: беда, поскольку проблема имеет свои корни не только в кадровой политике, но и в объективных процессах. Таких корней, как минимум, два.

Во-первых, среди трех наиболее эффективных методов управления народом: насилие, подкуп и обман (манипулирование с помощью средств массовой информации), - новейшая российская революция, в отличие от своей предшественницы - революции Октябрьской, явно отдавала предпочтение двум последним, впрочем, не избегая и первого. Буржуазный характер революции и ее бюрократическая форма заведомо предполагали привлечение с помощью подкупа на ее сторону не только всякого рода начальства, которому почти даром передавалась собственность, созданная усилиями всего народа, но также и верхних слоев интеллигенции, которые в новых условиях получили возможность «капитализировать» свои способности. Среди первых ушли в бизнес очень многие способные экономисты, вместе с бытием срочно поменяв и свое сознание, некогда сформированное догматизированным марксизмом. Это во многом объясняет дефицит экономических кадров среди левых законодателей.

Во-вторых, характерный для любой революции феномен «маятника», общие тенденции эпохи сказываются не только на массовом сознании, но и на сознании теоретиков. Когда-то Фридрих Август Хайек удивлялся тому, что большинство современных ему политиков и экономистов видели перспективу развития цивилизации в усилении государственного регулирования, плановых начал, ограничении рыночной стихии, что для него во всех случаях было равнозначно социализму. Теперь ситуация прямо обратная: подавляющее большинство экономистов, за исключением немногочисленных левых радикалов и сторонников самоуправленческих моделей, которые оказались в положении политических маргиналов, не видят иных перспектив, кроме рыночной экономики (что в данном случае равнозначно капитализму). В рамках же этой модели наиболее логичными представляются разного рода либеральные проекты, отличающиеся лишь по степени радикальности (Е. Гайдар, В. Черномырдин, Г. Явлинский и др.). Отсюда - общее поправение левых экономистов, с одной стороны, и дефицит у них концептуальных идей - с другой.

Если прибавить к этому, что, погрузившись в работу экономических комитетов, левые экономисты быстро убеждаются в том, как сложно изменить ситуацию при действующей Конституции и Гражданском кодексе и расстановке политических сил, и вместе со всеми депутатами попадают в сферу действия лоббистов всевозможных фирм, зачастую представляющих криминально-бюрократический капитал, исчезают последние сомнения в том, что идейный и кадровый дефицит среди левых экономистов закономерен и объясним, хотя в глазах широких слоев населения это вряд ли может служить оправданием для Государственной Думы.

Дефицит стратегической инициативы и политического мужества

Политические противники левых в Государственной Думе второго созыва давно подметили одно уникальное обстоятельство, отличающее российскую политическую систему второй половины 90-х гг., а именно: правительственный политический курс, который левая оппозиция резко критиковала как антинародный и антигосударственный (добавим: критиковала совершенно справедливо), в Парламенте частично одобрялся голосами... все той же оппозиции! Вот лишь несколько фактов.

Государственная Дума конституционным большинством утвердила назначение премьера В. Черномырдина в 1996 г. и премьера С. Степашина в 1999 г. Последнее особенно выразительно, ибо С. Степашин, известный как один из активных организаторов Чеченской войны, был утвержден спустя всего 4 дня после того, как Госдуме не хватило 17 голосов, чтобы выдвинуть против Президента России обвинения в совершении особо тяжкого преступления как раз за развязывание Чеченской войны! Хотя и не сразу, с третьей попытки, но «изнасилованная», как тогда говорили, Государственная Дума в апреле 1998 г. дала согласие на назначение премьер-министром С. Кириенко, подтвердив еще раз, что в России Президенту сходит с рук любая политическая нелепость или прихоть. В памяти остались несколько однотипных коротких диалогов в тот напряженный апрельский день третьего голосования по кандидатуре С. Кириенко, причем все - с депутатами левых фракций.

- Олег Николаевич, как голосуете?

- Разумеется, против, а Вы?

- Это неправильно: нельзя давать им возможность роспуска Государственной Думы - потом выборов не дождемся!

И хотя лидеры фракции «Яблоко» напрасно «надували щеки», утверждая, что никто из членов фракции за Кириенко не голосовал (на самом деле, вопреки фракционному решению, несколько депутатов бюллетени взяли), нельзя сказать, чтобы в критике левых «яблочники» были совсем не правы: во всяком случае, С. Кириенко в тот день не мог быть утвержден без некоторого количества депутатских голосов от левой оппозиции.

Наконец, невозможно отрицать и того, что часть левых депутатов ежегодно отдавали свои голоса за Закон о федеральном бюджете, в котором выражена квинтэссенция экономической политики Правительства, тем самым принимая на себя и часть ответственности за нее. Более того, для обоснования этой позиции был изобретен специальный аргумент, который использовался на пленарных заседаниях Государственной Думы, в том числе даже ее Председателем, главным образом против депутатов фракции «Яблоко», но не только против них. Суть этого аргумента в том, что депутаты, голосующие против бюджета, якобы не имеют права подавать к нему поправки в интересах своих регионов, отраслей или организаций. Такую норму предлагалось даже внести в регламент, хотя антиконституционность подобного ограничения права законодательной инициативы совершенно очевидна.

Оставим, однако, в стороне вопрос об отношении к морали позиции депутатов фракции «Яблоко», которые благодаря многолетнему доминированию в бюджетном Комитете, как правило, успешно закладывали в федеральный бюджет интересующие их строки и объекты, но затем голосовали против бюджета в целом. Отметим более важные. Демонстративный отказ большинства «яблочников» от поддержки федеральных бюджетов, их готовность, как в случае с Сергеем Кириенко, идти на досрочные выборы депутатов Госдумы в совокупности с жесткой критикой правительственного курса (даже когда Михаил Задорнов и Оксана Дмитриева уже находились в составе Правительства) - все это, наряду с податливостью части левых, имело два важных политических последствия.

С одной стороны, левые потеряли часть своего потенциального электората, а с другой - «Яблоко» свой электорат расширило, причем отчасти именно за счет электората левых. Последнее объясняется довольно просто: в условиях, когда преобладают «протестные голосования», когда люди плохо различают левых и правых вообще, левую и правую оппозицию - в особенности, - в таких условиях за «своего» принимается каждый, кто резко выступает против существующего режима и экономической политики, вне зависимости от того, за какой режим и за какую экономическую политику он ратует.

На самом деле есть серьезные основания предполагать, что курс «яблочного» правительства, например, по отношению к бюджетным сферам, был бы не менее, а ,возможно, и более жестким, чем курс критикуемых ими правительств. Напомню, что именно министр финансов Михаил Задорнов предлагал в 1999 г. сделать то, чего не предлагал сделать даже министр финансов Анатолий Чубайс - сократить расходы на образование на 4,5 миллиарда рублей (с 17,2 до 12,7 миллиарда). От полного финансового краха систему образования спас только приход к власти премьер-министра Евгения Примакова. Напомню, что среди 7 фракций и групп Государственной Думы фракция «Яблоко» имеет только пятый результат голосований по 20 ключевым законам и законопроектам в области образования и стоит ниже не только коммунистов (84,3%), аграрников (73,2%) и «Народовластия» (66,4%), но и фракции Жириновского (64,6%), в среднем отдавая за законы в области образования лишь 56,1% голосов, что примерно на 6,5% ниже среднего по Думе. Хуже фракции «Яблоко» по вопросам образования в Государственной Думе голосовали лишь группа «Российские регионы» (49,6%) и фракция «НДР» (42,3%).

Разумеется, во фракции «Яблоко» есть социальное (социал-демократическое) крыло, однако в тех случаях, когда речь идет не о политических заявлениях, а о реальных действиях, партийную позицию определяют не социал-демократы, но руководящее либеральное ядро. Поэтому вполне вероятно, что часть избирателей, которые проголосуют за «Яблоко», принимая его за реальную альтернативу курсу Б. Ельцина (например, за защитника интересов интеллигенции), в случае прихода этой партии к власти вынуждена будет повторять вслед за В. Черномырдиным: хотели - как лучше...

Вернемся, однако, к Государственной Думе и ее левому крылу. Помимо фракционного состава палаты (где левые, напомню еще раз, получили около 210 голосов), ее нерешительность в критические моменты борьбы объясняется прежде всего двумя обстоятельствами. Первое из них - опыт Октября 1993 г.; второе - неурегулированность вопроса о политических и социальных гарантиях для депутатского корпуса в случае досрочного роспуска Госдумы.

Хотя сравнительно немногие депутаты Госдумы второго созыва, включая автора этих строк, лично пережили московскую трагедию 21 сентября - 4 октября 1993 г., призрак горящего российского «Белого дома» вставал в депутатской памяти каждый раз, когда возникала угроза роспуска нижней палаты Парламента. Согласно известному афоризму, каждый вопрос имеет три решения: правильное, неправильное и «как в армии». При всей склонности российского Президента решать ключевые проблемы последним способом страх многих парламентариев перед повторением танкового расстрела представляется сильно преувеличенным.

Во-первых, в отличие от предшественницы, нынешняя Конституция России дает Президенту чрезвычайно широкие возможности для роспуска Государственной Думы на законном или полузаконном основании. Законными основаниями могут быть, например:

постановка вопроса о доверии Правительству, проводящему «непопулярные» меры;

отставка популярного премьера и предложение Думе другой, заведомо худшей кандидатуры (причем эту процедуру Президент может повторять хоть каждую неделю, не нарушая Конституции, пока унижение Парламента не превысит все возможные пределы) и др.

Справедливости ради стоит отметить, что разработчики Конституции впопыхах не прописали в ней возможность увязывания вопроса о доверии Правительству с принятием какого-либо ключевого законопроекта (например, бюджета), как это делается, скажем, во Франции. Это дает возможность Думе, хотя опять же унизительную, одновременно выразить Правительству доверие и провалить важный для него законопроект.

Полузаконные возможности возникают при действительных или мнимых коллизиях между конституционными нормами. Такая ситуация как раз и могла возникнуть в мае 1999 г., если бы Госдума, с одной стороны, набрала 300 голосов за выдвижение обвинения против Президента, а с другой - трижды не утвердила кандидатуру нового премьера. Тогда, согласно статье 93 Конституции, Президент не имел права роспуска Госдумы в течение всего срока процедуры отрешения от должности, но не более 3 месяцев. Согласно же статье 111 Конституции, после трехкратного отклонения предложенных кандидатур он должен был распустить Государственную Думу и назначить новые выборы. И хотя совершенно очевидно, что статья 93 не предполагает никаких исключений и коллизия норм является вымышленной, в России конца 90-х гг. прав, наверняка, оказался бы тот, у кого больше прав, т.е. Президент, который, скорее всего, не дожидаясь решения Конституционного Суда, издал бы Указ о роспуске Госдумы, а если бы она не подчинилась Указу, мог в очередной раз попытаться применить силу оружия. Кстати сказать, даже в этом случае у Президента был вполне конституционный и выгодный для него выход. Он состоял в том, чтобы немедленно после третьего отклонения кандидатуры издать Указ о роспуске Государственной Думы, но не со дня подписания Указа, а, например, со дня окончания трехмесячного срока после начала процедуры отрешения Президента от должности.

Во-вторых, как показывает собственный опыт, в обоих случаях, когда депутаты Госдумы второго созыва действительно проявили характер, Президент не пошел на прямое насилие и вынужден был отступить. Первый из таких случаев - принятие в марте 1996 г. в канун пятилетней годовщины референдума о сохранении Советского Союза постановления Госдумы, осуждающего Беловежские соглашения. И хотя всем с самого начала было очевидно, что юридических последствий это решение иметь не будет, что одним постановлением одной палаты российского Парламента невозможно отменить решение полутора десятков законодательных органов и такого же количества президентов, а тем более спустя семь с лишним лет вновь «войти в ту же реку»,- несмотря на все это президентская команда решила перед выборами использовать ситуацию в своих интересах и по сути начала репетицию очередного государственного переворота.

Воскресным вечером 18 марта 1996 г. здание Государственной Думы было занято спецподразделениями, которые «искали мину», будто бы заложенную неизвестным злоумышленником. Депутаты и сотрудники аппарата из здания были удалены. «Поиски» продолжались всю ночь и утро следующего дня, пока не был получен приказ оставить здание Парламента. Согласно информации газеты «Завтра», Президент отказался от попытки насильственного разгона Государственной Думы лишь после того, как министр внутренних дел Анатолий Куликов заявил, что не выполнит антиконституционный приказ. Поскольку Анатолий Куликов, в отличие от Александра Коржакова, еще не выпустил в свет своих воспоминаний, с абсолютной достоверностью подтвердить или опровергнуть эту информацию не представляется возможным. Ясно одно: отступить от первоначальных намерений Президента заставила какая-то важная причина, и, скорее всего, этой важной причиной была позиция силовых структур, после октября 1993 г. не желавших нести ответственность за кровь защитников Конституции, на сей раз уже не «хасбулатовской», но «ельцинской».

Второй, и, кажется, последний пример политического мужества Государственной Думы - ее поведение в августе - сентябре 1998 г., когда провал эксперимента с Сергеем Кириенко завершился попыткой Президента произвести знаменитую «рокировочку» и вернуть на прежнее место только что отставленного Виктора Черномырдина. После двух провальных голосований, согласно кулуарной информации, Президент подготовил третье письмо с представлением В. Черномырдина на должность премьера. Выступление же последнего на телевидении должно было начать массовую антипарламентскую по существу и антикоммунистическую по лозунгам кампанию. На сей раз Президента заставила отступить уже не мягкость силовых структур, но жесткость позиции Государственной Думы, большинство депутатов которой впервые явно предпочитали унижению досрочный роспуск. С другой стороны, в случае объявления досрочных выборов президентская команда могла получить в новой Государственной Думе уже не мифическое, а реальное оппозиционное большинство.

Что касается политических и социальных гарантий, то, согласно Федеральному Закону «О статусе депутата Совета Федерации и статусе депутата Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации», в случае досрочного роспуска Государственной Думы депутатские полномочия последних прекращались немедленно, а связанные с досрочным увольнением с работы выходное пособие и другие социальные блага предусматривались только для депутатов Государственной Думы первого созыва. Разумеется, это также не повышало уровня политического мужества парламентариев. Однако каждый идущий в политику в российских условиях 90-х гг. обязан был знать, что это «производство» не только вредное, но и рискованное, где постоянно приходится делать выбор, в том числе между честью и благополучием.

Повторю еще раз: если бы большинство депутатов Государственной Думы обладали политической решительностью и не отдавали политическую инициативу команде Президента, страна могла бы получить последствия двоякого рода: либо при сохранении прежнего политического статуса роль, а значит и ответственность Государственной Думы de facto оказалась бы гораздо выше, что в свою очередь могло положительно сказаться на уровне социальной защищенности широких слоев населения; либо страна избрала бы Государственную Думу третьего созыва, скорее всего, более жестко настроенную по отношению к разрушительному экономическому курсу и способную в большей степени повлиять на ход событий. Совершенно очевидно, что оба варианта развития политического процесса предпочтительнее того, который реализовался в действительности. Однако оба они предполагают то самое сослагательное наклонение, которое истории неведомо. И часть вины за это несет Государственная Дума второго созыва, в том числе ее левое крыло. Не случайно в кулуарах Государственной Думы от представителей президентской команды неоднократно приходилось слышать: нам повезло с лидерами оппозиции.

Разумеется, рассуждать о возможных политических сценариях гораздо легче, чем принимать ответственные решения, способные обернуться жизненной драмой для сотен людей. Однако если справедлива формула «на войне - как на войне», то не менее справедлива и иная ее интерпретация: «в революции - как в революции»! И хотя Россия переживает уже постреволюционный период, главные революционеры по-прежнему у власти. Строить же отношения с ними исключительно с помощью компромиссов и «круглых столов - значит заранее примириться с поражением.

3. «Импичменты» по-российски

Все, что было сказано выше о «поражении в правах» российской Государственной Думы, о бедах и вине депутатов, включая левое крыло, проявилось в концентрированном виде, когда в нижней палате Парламента началась процедура выдвижения обвинения против Президента Российской Федерации. В день первого пленарного заседания, посвященного этому вопросу, один из депутатов фракции ЛДПР потребовал, чтобы выступающие не употребляли слова «импичмент», и даже сам не знал, насколько был прав. Засорение русского языка «американизмами», против которого боролся депутат, - лишь внешняя сторона дела. Гораздо важнее другое: ни одна из четырех попыток отрешения Президента Ельцина от должности, в которых автору довелось принимать участие, ничем не напоминала аналогичную американскую процедуру. Впрочем, обо всем по порядку.

Первая попытка отрешить от должности Президента Ельцина была предпринята съездом народных депутатов России 28 марта 1993 г. Неделей раньше Президент совершил первую в том году попытку государственного переворота, издав 20 марта Указ «Об особом порядке управления страной до преодоления кризиса власти», который Руслан Хасбулатов остроумно высмеял как «ОПУС». Указ предусматривал, в частности, что решения высших органов законодательной власти - съезда народных депутатов России и Верховного Совета - действуют в части, не противоречащей указам Президента, т.е. поставил не один десяток конституционных норм с ног на голову. Конституционный Суд решением от 23 марта 1993 г. констатировал: «Обращение Президента Российской Федерации к гражданам России 20 марта 1993 года, в котором он обнародовал свои действия и решения по введению в стране особого порядка управления до преодоления кризиса власти, в ряде своих положений... не соответствует частям первой и второй статьи 1, части первой статьи 3, части второй статьи 4, статье 5, части третьей статьи 81.5, части пятой статьи 104, статьям 132.2, 136.4 Конституции Российской Федерации, а также Федеративному договору (статье VII Договора о разграничении предметов ведения и полномочий между федеральными органами государственной власти Российской Федерации и органами власти суверенных республик в составе Российской Федерации)».

Для того чтобы «раскачать» съезд, группа народных депутатов России одновременно с вопросом об отрешении Президента Б. Ельцина от должности поставила и другой вопрос - о снятии с должности Председателя Верховного Совета России Р. Хасбулатова. Отнюдь не бесспорная логика сторонников этой идеи сводилась к тому, что среди депутатского корпуса может обнаружиться некоторое количество людей, желающих избавиться не от одного из участников конфликта (хотя бы и главного его организатора), но от обоих сразу. Дополнительную пикантность ситуации придавало то, что для отрешения от должности Президента требовалось 2/3 голосов съезда, тогда как для снятия Председателя Верховного Совета - всего лишь половина.

Обсуждение обоих вопросов было сравнительно недолгим, а голосование по ним дало следующие результаты: за отрешение от должности Президента России - 617, за снятие с должности Председателя Верховного Совета - 339. Необходимого количества голосов оба решения не набрали. Впрочем, как выяснилось позднее, риску в этот день подвергался один лишь Р. Хасбулатов. Президент России - это вам не какой-нибудь Никсон или Клинтон - с должности уходить не собирался вне зависимости от результатов голосований. Вот как описывает планы президентской команды на случай отрешения от должности Бориса Ельцина его многолетний верный друг Александр Коржаков в нашумевшей книге «Борис Ельцин: от рассвета до заката»: «Президент получил план спустя сутки. Суть его сводилась к выдворению депутатов сначала из зала заседаний, а затем уже из Кремля. По плану Указ о роспуске съезда в случае импичмента должен был находиться в запечатанном конверте. После окончания работы счетной комиссии (если бы импичмент все-таки состоялся) по громкой связи из кабины переводчиков офицеру с поставленным и решительным голосом предстояло зачитать текст Указа. С кабиной постоянную связь должен был поддерживать Барсуков, которому раньше всех стало бы известно о подсчете голосов.

Если бы депутаты после оглашения текста отказались выполнить волю президента, им бы тут же отключили свет, воду, тепло, канализацию... Словом, все то, что только можно отключить. На случай сидячих забастовок в темноте и холоде было предусмотрено «выкуривание» народных избранников из помещения. На балконах решили расставить канистры с хлорпикрином - химическим веществом раздражающего действия. Это средство обычно применяют для проверки противогазов в камере окуривания. Окажись в противогазе хоть малюсенькая дырочка, испытатель выскакивает из помещения быстрее, чем пробка из бутылки с шампанским. Офицеры, занявшие места на балконах, готовы были по команде разлить раздражающее вещество, и, естественно, ни один избранник ни о какой забастовке уже бы не помышлял.

Президенту «процедура окуривания» после возможной процедуры импичмента показалась вдвойне привлекательной: способ гарантировал стопроцентную надежность, ведь противогазов у парламентариев не было» (Коржаков А. Борис Ельцин: от рассвета до заката. - М.: Издательство «Интербург», 1997. С. 159).

Можете ли Вы, читатель, представить себе, как отрешенный от должности Президент Соединенных Штатов «выкуривает» конгрессменов и сенаторов из здания Парламента с помощью спецсредств? Можете ли Вы представить себе, что тот же Президент, расстреляв Парламент, в конце концов не оказывается пожизненно в хваленых пенитенциарных учреждениях, а то и просто на электрическом стуле? Нет, импичмент - это у них. Это у них, когда в Сенате не хватает голосов для импичмента, Президент приносит свои извинения нации за мелкие грехи. У нас же во искупление своих великих грехов он готов потравить депутатов газом, а то и просто расстрелять Парламент. Какой уж тут «импичмент»!

Вторая попытка отрешить от должности Президента Ельцина приходится на 22 сентября - 4 октября 1993 г. Как известно, накануне, 21 сентября, Президент России издал Указ ф1400, которым фактически отменил Конституцию, распустил Парламент и назначил досрочные выборы нового двухпалатного Парламента на 11-12 декабря.

Заключение Конституционного Суда на президентский Указ ф1400 констатировало: «Указ Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина от 21 сентября 1993 г. ф1400 «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации» и его Обращение к гражданам России 21 сентября 1993 года не соответствует части второй статьи 1, части второй статьи 2, статье 3, части второй статьи 4, частям первой и третьей статьи 104, абзацу третьему пункта 11 статьи 121.5, статье 121.6, части второй статьи 121.8, статьям 165.1, 177 Конституции Российской Федерации и служат основанием для отрешения Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина от должности или приведения в действие иных специальных механизмов его ответственности в порядке статьи 121.10 и 121.6 Конституции Российской Федерации».

До сих пор отчетливо помню ночь с 22 на 23 сентября 1993 г. Полутемный зал заседаний Верховного Совета, до отказа набитый российскими депутатами. Полутемный - поскольку подача электроэнергии была уже ограничена; переполненный - поскольку он был рассчитан лишь на 256 депутатов, избранных в постоянно действующий Верховный Совет, но никак не на всех тех из 1068 народных депутатов России, кто в соответствии с Конституцией и вопреки президентскому Указу на съезд явились. Хорошо помню и собственные безуспешные попытки добиться принятия Постановления съезда не только об отрешении от должности Б.Н. Ельцина, но и о назначении одновременных досрочных выборов Президента и народных депутатов России. Тогда многие депутаты еще думали, что, сняв Президента, можно сохранить съезд до конца срока полномочий. Прозрение наступило лишь через несколько дней.

Взгляд автора на дальнейшие события и причины кровавого исхода национальной драмы в свое время был изложен в статье «Три трагедии российской демократии». Здесь же стоит лишь в очередной раз заметить, что вторая попытка отрешения Президента Б.Н. Ельцина от должности, еще менее, чем первая, напоминала «импичмент». Вообще, импичмент как особая процедура, проводимая законодательным органом, возможен лишь там и тогда, где и когда уважение к закону и к законодательному органу стало стержнем политической культуры, элементом повседневного быта политической элиты и широких слоев народа. В условиях же страны с авторитарной культурой, где самодержавие веками было ограничено только цареубийством, а власть Генерального Секретаря по многим позициям превосходила самодержавную, да еще страны, переживающей очередную революцию, - в таких условиях сила неизменно оказывается выше права, торжество «плебисцитарной демократии», включая прямые выборы Президента народом, оборачивается новым авторитаризмом, а «рациональная бюрократия» - бесстыдной камарильей. Впрочем, для обозначения последней чаще используется термин сицилийско-российской политической науки - «семья».

Третья попытка отрешить от должности Президента Б.Н. Ельцина относится к началу 1995 г. и вызвана военной авантюрой в Чечне. И в этом случае автору довелось быть непосредственным участником событий, на сей раз в качестве депутата Совета Федерации первого созыва. На пленарном заседании 18 января 1995 года решением палаты была создана специальная рабочая группа для подготовки проекта решения по чеченскому вопросу. Среди семи человек, составивших эту группу, преобладали депутаты, в тот период более или менее оппозиционные Президенту: Рамазан Абдулатипов, Елена Мизулина, Николай Кондратенко, Александр Титкин и автор этих строк. Соответственно и подготовленный проект решения оказался достаточно радикальным. Он не только требовал прекращения военных действий в Чечне, но и предлагал Государственной Думе поставить вопрос о доверии Правительству и начать процедуру отрешения Президента Б. Ельцина от должности. Разумеется, авторы проекта понимали, что он не имеет шансов быть принятым даже выборным Советом Федерации первого созыва. Однако при тайном голосовании, на котором настояла комиссия, от 60 до 70 «сенаторов» проголосовали за недоверие Правительству и отрешение Президента от должности - результат в высшей степени примечательный (См.: Совет Федерации. Заседание пятнадцатое: Стенографический отчет. - М.: Издание Совета Федерации. - 1996. С. 354-372). Однако тем все и кончилось, ибо в Государственной Думе первого созыва дальше неудачной попытки сбора подписей процедура отрешения Президента от должности не пошла.

И вот, наконец, 13-15 мая 1999 года. Если до сих пор в российском политическом лексиконе 90-х гг. прилагательное «черный» закреплялось обычно за каким-нибудь одним днем недели (например, «черный вторник» - день одной из крупнейших финансовых махинаций или «черное воскресенье» - день расстрела российского Парламента), то теперь можно говорить о трех «черных» днях сразу. По аналогии с «импичментом» их можно было на английский манер назвать «черным уик-эндом». Не пытаясь повторить ни материалов Комиссии по выдвижению обвинения против Президента Б. Ельцина, ни многочисленных публикаций в печати, стоит заметить, что последняя попытка отрешения Президента России от должности была более всего похожа на импичмент, хотя по-прежнему оставалась далека от него, как земля от неба. На основных отличиях российской процедуры, тем более очевидных, что совсем незадолго до нее импичменту едва не был подвергнут Президент Соединенных Штатов Б. Клинтон, мы вкратце и остановимся. Главных отличий, по крайней мере, четыре: обилие и характер обвинений; уровень уважения к Парламенту и специальной Комиссии; методы воздействия на парламентариев; ожидаемые последствия и результаты.

Обвинения: de facto и de ure

В канун и в ходе процедуры выдвижения обвинения против Президента как его представитель в Парламенте, так и многие депутаты (например, депутат А.В. Митрофанов от ЛДПР), постоянно пытались доказать, что материалы российской Комиссии по выдвижению обвинения плохо проработаны и не идут ни в какое сравнение с материалами аналогичной Комиссии американского Конгресса. При этом в пример соотечественникам ставились обилие томов по «делу Клинтона» и детальнейшая фактология о его высказываниях и поведении в соответствующие дни жизни, расписанная чуть не по минутам. Представляется, однако, что подобная аргументация - это в лучшем случае хорошая мина при плохой игре, а в случае ЛДПР - попытка оправдания очередного политического кульбита лидера. Ведь надо же как-то объяснить, почему «защитник Советского Союза» и «критик прозападного режима» выступил в роли едва ли не самого яростного апологета Б. Ельцина, превзойдя по преданности и темпераменту не только лидера НДР, но и самого представителя Президента в Государственной Думе.

В действительности сравнение обвинений двух Президентов дает результаты прямо противоположные мнению защитников российского политического режима. Суть вопроса - не в количестве томов (по «делу Ельцина» их тоже вполне достаточно), но в масштабах и тяжести содеянного. Потому-то американский спецпрокурор, а затем и спецкомиссия скрупулезно собирали свои материалы по крохам, иногда действуя по принципу известной песни Александра Галича «а из зала кричат: давай подробности!», что свои обвинения, если не с юридической, то, по крайней мере, с политической и человеческой точки зрения, им приходилось «возводить на песке», едва ли не «высасывать из пальца». Потому-то российской Комиссии не было никакой необходимости подглядывать в замочную скважину президентского кабинета или спальни, что руины возглавляемой Б. Ельциным России у всех перед глазами. Потому-то российское общественное мнение и воспринимало американскую политическую трагедию как фарс, по формуле «с жиру бесятся», что стабильность и достижения США при Клинтоне, а равно и его мелкие прегрешения, не идут ни в какое сравнение с аналогичными параметрами деятельности российского Президента. «Нам бы их проблемы, а им бы - нашего Президента»,- постоянно приходилось слышать автору на встречах с людьми. Весьма остроумно, хотя и «на грани фола», та же мысль была выражена в известной частушке, обошедшей страницы многих газет и начинавшейся строками:

Говорят, что Клинтон Билл

Только Монику любил...

Переходя от фактической стороны дела к юридической, стоит указать на следующий парадокс: действия Президента Б. Ельцина, наиболее жестко осуждаемые массовым сознанием, не всегда столь же очевидно содержат признаки преступления и, наоборот, действия, в которых юридический криминал усматривается легко, не всегда столь же жестко осуждаются массовым сознанием. Это во многом объясняет тот факт, признанный потом ошибкой, что обвинения против Президента России были выдвинуты сразу по 5 пунктам: группа депутатов, выдвигавшая обвинения (в нее входил и автор), не могла игнорировать, с одной стороны, юридическую сторону вопроса, а с другой - общественные настроения. Сказанное относится и к позиции тех депутатов, которые публично демонстрировали свою юридическую беспристрастность. Такой известный юрист из фракции «Яблоко», как С. Попов, голосовал «за» по трем пунктам обвинений против Президента, а именно: в развале СССР в 1991 г.; в расстреле российского Парламента в 1993 г.; в развязывании чеченской войны в 1994-1996 гг., заявляя, что по двум другим пунктам при наличии фактической вины Президента трудно установить юридический криминал. На взгляд же автора, при наличии заключения Конституционного Суда, согласно которому, развязывая чеченскую войну, Президент действовал в пределах своих полномочий, юридическая обоснованность обвинения Президента по этому пункту столь же дискуссионна, как и по пунктам о развале армии и геноциде собственного народа.

Пожалуй, с формально-юридической точки зрения наиболее обоснованными выглядят два первых пункта обвинения Президента: в развале Советского Союза и в расстреле российского Парламента. В первом случае невозможно доказать законность «роспуска» СССР путем денонсации Союзного договора 1922 г. Дело в том, что уже Конституция 1936 г. превратила СССР из договорной федерации в конституционную и, соответственно, автоматически действие этого договора прекратила. Денонсация несуществующего договора в качестве «законного основания» для «роспуска» Советского Союза была блестящей политической манипуляцией, благополучно выполненной в условиях воспаленного революционного сознания. Соблюдая хоть какую-то законность, распустить СССР было невозможно в принципе, хотя каждая республика имела право выйти из его состава на условиях, определенных специальным Законом.

С другой стороны, и Декларация о государственном суверенитете РСФСР (12 июня 1990 г.), которая фактически способствовала разрушению Советского Союза, формально требовала лишь суверенитета России в его составе и, следовательно, ни в малейшей мере не могла служить основанием для Беловежских соглашений. Ссылки на одобрение Беловежских соглашений Верховным Советом имеют лишь моральное, но никак не юридическое значение, ибо, во-первых, Верховный Совет не был высшим органом государственной власти в Российской Федерации - таковым, как известно, был съезд народных депутатов, а во-вторых, согласно Конституции СССР, даже высшие органы власти даже самых крупных республик не могли принять решения о разделе страны, но лишь о начале процедуры выхода республики из ее состава. Под какую статью «подвести» действия Президента одной из республик по развалу Союзного государства -это уже проблема юристов. Но совершенно очевидно, что подобные преступления относятся к числу особо тяжких.

Если антиконституционному роспуску СССР пытались хотя бы придать некий псевдозаконный флер, то государственный переворот 21 сентября - 4 октября 1993 г. абсолютно лишен даже такого прикрытия. Решение Конституционного Суда по поводу Указа Президента ф1400 уже цитировалось выше. При его наличии Верховный Суд, несмотря на давление президентской администрации, вряд ли смог бы опровергнуть обвинения в адрес Президента, в крайнем случае он согласился бы с наличием в действиях Президента признаков преступления, предусмотренного частью 3 статьи 285 УК РФ - злопоупотребление должностными полномочиями, повлекшее тяжкие последствия.

Вспоминаю свой разговор в сентябре 1998 г. в кулуарах сотой межпарламентской конференции с виднейшим, пожалуй, юристом фракции «Яблоко», к тому же происходивший в присутствии нескольких известных политиков. Тогда профессор права говорила почти дословно следующее: «Я посмотрела документы: 1993 год - это чистая «уголовка». Верховному Суду будет невозможно уклониться от обвинения».

Как уже говорилось, чеченская война была самым кровавым конфликтом на территории Российской Федерации и унесла, по разным оценкам, от 80 до 100 тысяч человеческих жизней, включая примерно 15 тысяч жизней российских парней, направленных Президентом и недалекими политиками из его окружения на усмирение мятежной республики. И хотя война велась без объявления чрезвычайного либо военного положения, и хотя в ее начале и Государственная Дума, и Совет Федерации принимали решения с требованием войну остановить, и хотя Парламент не ратифицировал Хосавъюртского договора, de facto делавшего Чечню независимой, Конституционный Суд признал, что в этом конфликте Президент действовал в пределах своих полномочий. Таким образом, в России 90-х гг. был создан чрезвычайно опасный прецедент оправдания насилия: выяснилось, что можно уничтожить сотню тысяч граждан своей страны и при этом ни за что не отвечать.

Отметим между прочим, мягко говоря, не часто упоминаемую в российских средствах массовой информации связь между Беловежской Пущей и Чеченской войной. Дело в том, что Президент Джохар Дудаев был прямым политическим детищем Президента Бориса Ельцина. Он не просто рассуждал по той же логике: если Россия считает возможным выйти из Советского Союза вопреки Конституции СССР, то точно так же Чечня вправе выйти из состава России вопреки ее Конституции. Он не просто воплотил знаменитый лозунг Бориса Ельцина: берите суверенитета, сколько проглотите! Он к тому же еще и представлял себя патриотом СССР (большой России), регулярно выступая с заявлениями следующего типа: Россия незаконно вышла из состава Советского Союза; Чечня же закону верна и из состава СССР не выходила; поэтому она вынуждена была выйти из состава России; как только Беловежские соглашения будут отменены и Советский Союз восстановлен, Чечня признает себя республикой в составе этого Союза. Разумеется, за этой логичной конструкцией скрывался сепаратизм. Однако трудно оспорить, что конструкция была логичной, а по отношению к российскому Президенту - логичной убийственно.

С юридической стороны наиболее спорными выглядели два последних обвинения Президента: в развале армии и в геноциде российского народа. При этом сложность заключалась не в том, чтобы привести доказательства депопуляции или подрыва обороноспособности, но в том, чтобы доказать, что злоупотребления должностными полномочиями, повлекшие эти последствия, совершены Президентом из корыстной или иной личной заинтересованности. И все же на примере обвинения в геноциде рискну утверждать, что признаки преступления в обоих случаях были налицо. В пользу такого утверждения свидетельствуют, по крайней мере, три группы фактов.

Во-первых, если в России 90-х гг. можно говорить о какой-либо стабилизации, то прежде всего - о стабилизации кризиса. Одной из стабильных кризисных тенденций этого времени стало сокращение населения, причем столь сильное, что специалисты дружно говорят о крупнейшей демографической катастрофе мирного времени в XX в. Согласно округленным данным официальной статистики, смертность в России превысила рождаемость: в 1992 г. - на 220 тыс. человек, в 1993 г. - на 750 тыс., в 1994 г. - на 920 тыс., в 1995 - на 785 тыс. человек и т.д. При этом даже самые «объективные» (т.е. приверженные президентскому курсу) демографы полагают, что, по крайней мере, на 1/3 это сокращение - результат «политики реформ»! Другие уверены, что «заслуги» этой политики гораздо выше. Если же говорить о будущем, то, согласно все тому же Госкомстату, при продолжении нынешних тенденций население Российской Федерации к середине XXI в. сократится вдвое.

Во-вторых, от имени Правительства, назначенного Президентом, всецело ему подчиненного, ответственного перед Президентом, но «безответственного» перед Парламентом, обществу и Государственной Думе многократно предлагались проекты «реформ», а также законопроекты, которые своим неизбежным следствием должны были иметь дальнейшее сокращение населения страны: повышение пенсионного возраста при снижении средней продолжительности жизни; вытеснение бесплатной медицины платными услугами при нищающем населении; сокращение круга лиц, получающих детские пособия, при падении рождаемости и т.п. (см. первый раздел статьи). Предполагать же, что, разрабатывая и внося в Парламент подобные проекты, Правительство либо администрация Президента были не в состоянии прогнозировать их демографические последствия, - значит усомниться не только в квалификации, но и в дееспособности высшего руководства страны.

В-третьих, на протяжении 90-х гг. Президент многократно, в том числе с грубыми нарушениями Конституции, отклонял принятые Парламентом законы, направленные на поддержание жизни граждан, т.е. те самые законы, принятие которых если не остановило бы демографическую катастрофу, то, по крайней мере, уменьшило бы ее масштабы. Важнейшим среди таких законов, без сомнения, является Федеральный Закон «О прожиточном минимуме в Российской Федерации», драматическая история которого описана выше. Многократно отклонялись Президентом также поправки к Федеральному Закону «О ветеранах», Федеральный Закон «О социальной защите инвалидов в Российской Федерации», многочисленные попытки Парламента поднять минимальные размеры заработной платы и пенсий. К близкой автору области законодательства об образовании Президент проявил особую «заботу», на протяжении 7 лет (с 1992 г. по 1999 г.) регулярно отклоняя все принятые Парламентом законы, за исключением одного. Среди других дважды отклонялись: новая редакция Закона РФ «Об образовании», Федеральные Законы «О высшем и послевузовском профессиональном образовании», «О государственной поддержке начального профессионального образования», «Об образовании лиц с ограниченными возможностями здоровья». Другими словами, студенты, дети из малообеспеченных семей, которые учатся в ПТУ, а также дети-инвалиды пользовались особой «милостью» Президента. Уверен: если когда-нибудь будет выполнено специальное статистическое исследование, оно докажет, что Президентом чаще всего отклонялись законы, направленные на поддержку социально-демографических групп, где смертность значительно превышает среднестатистические показатели, т.е. групп, как раз и нуждающихся в особой заботе государства.

С точки зрения интерпретации фактов подобного рода, самого серьезного внимания заслуживает книга бывшего министра российского «демократического» Правительства С.Ю. Глазьева, которая так и называется - «Геноцид». В частности, прослеживая историю российской приватизации 90-х гг., автор на большом материале убедительно показывает, что президентско-правительственная «команда» в большинстве случаев выбирала варианты решения, наиболее вредные для страны и ее народа, но наиболее полезные для криминального и иностранного капитала, в том числе лиц и компаний, к этой «команде» наиболее приближенных (Глазьев С. Геноцид. Россия и новый мировой порядок. - М., 1997).

Таким образом, если задаться вопросом, который с римских времен ставят перед собою все, кто пытается раскрыть преступления, а именно вопросом: «Кому выгодно?», становится очевидным, что утверждение о наличие в действиях Президента признаков преступления имело не только политические, но и известные юридические основания.

Неуважение к Парламенту

Это неуважение стало вторым отличием процедуры отрешения по-российски от импичмента по-американски, причем проявлялось оно сразу с трех сторон: администрации Президента; лиц, приглашенных в качестве свидетелей, и средств массовой информации.

Хотя на рассмотрение вопроса о своем отрешении от должности в Парламент не явились оба Президента (Б. Клинтон и Б. Ельцин), в США президентская администрация всячески подчеркивала свою готовность сотрудничать со спецпрокурором, со спецкомиссией и, наконец, с обеими палатами Федерального Парламента. Адвокаты Президента США бывали на всех заседаниях, а сам он давал показания Большому Жюри. Напротив, несмотря на несопоставимую тяжесть обвинений, из администрации российского Президента постоянно раздавались пренебрежительные высказывания в адрес специальной думской комиссии, да и самой «прокоммунистической» Государственной Думы. По какой-то противоестественной логике депутатов более всего обвиняли в политизации вопроса, хотя по самой своей природе отрешение от должности Президента (будь то США или Россия) - это акт политический, причем ключевой. Не случайно не только в условиях криминально-олигархического режима в России, но и в относительно благополучных Соединенных Штатах при голосовании по этому вопросу депутаты разделились не по юридической квалификации и не по степени «гуманизма» в отношении к обвиняемому, но главным образом по партийно-политической принадлежности.

Соответственно Президентам вели себя и лица, приглашенные в качестве свидетелей. В Соединенных Штатах показания дали все без исключения, кто был приглашен. В России на пленарное заседание Государственной Думы не явился ни один из тех, кого можно считать ключевыми фигурами событий. В числе приглашенных, но не явившихся: Михаил Горбачев, Руслан Хасбулатов, Александр Руцкой, Павел Грачев и многие другие. Показания же давали либо политики второго ряда, либо юристы, приглашенные левыми фракциями и группами. Разумеется само собой, что никакой ответственности за отказ от сотрудничества со спецкомиссией Парламента никто не понес.

Еще более различалось отношение к процедуре средств массовой информации. Общим было, пожалуй, лишь то, что в обоих случаях они, хотя и по-разному, не отражали общественного мнения. Как известно, в Соединенных Штатах около 2/3 всех граждан выступали против импичмента Президента Б. Клинтона. Однако газеты, теле- и радиоканалы стремились более или менее равноценно представить точки зрения как сторонников, так и противников американского Президента. Сначала конгрессмены, а затем и сенаторы выстраивались в очередь перед телекамерами для того, чтобы заявить о своей позиции, причем слово предоставлялось всем, а не сторонникам только одной партии. В России, где, согласно опросам, за отрешение от должности Б. Ельцина выступали 3/4 всего населения, средства массовой информации в большинстве своем в объективность не играли, но обрушили всю мощь «четвертой власти» на законодательную власть, которая в любой цивилизованной стране признается первой, в данном случае на Государственную Думу. Соответственно и эфир был заполонен лояльными к Президенту или откровенно правыми политиками, которые на все лады доказывали неправомерность или, в лучшем случае, бессмысленность процедуры отрешения. Собственно говоря, ничего удивительного в этом нет: ведь уже вскоре после избрания Б. Ельцина Председателем Верховного Совета России в июне 1990 г. «ностальгия по демократии» у многих ведущих российских политиков и журналистов сменилась «ностальгией по Пиночету». Казалось бы, «откуда у хлопца чилийская грусть»? Но, видимо, такова судьба России, что и революция, и контрреволюция мыслятся в ней в мировых категориях. Вот только как собираются новые господа построить в России демократию, методично по делу и без дела дискредитируя представительную власть, без которой демократия невозможна, - так и останется загадкой либо политическим уравнением, решение которого лежит в области мнимых чисел.

Политическое давление и подкуп парламентариев

В любом современном государстве, даже самом что ни на есть демократическом, Президент (или Премьер) и его «команда» ведут работу с депутатами Парламента. Практически в любом государстве эта работа не ограничивается рамками цивилизованного лоббизма, о чем свидетельствуют периодические скандалы. Однако в условиях российского «бандитского капитализма» «обработка» депутатов приобретает самые грязные и примитивные формы. Методы такой обработки стары, как само государство. Отличие эпохи «полной и окончательной победы демократии» заключается лишь в том, что подкуп по значимости приближается к насилию, а иногда его превосходит. Так, уже во время утверждения премьером С.В. Кириенко депутатов не только пугали роспуском, но по Государственной Думе ходили упорные слухи о том, что некоторым депутатам в обмен на голос «за» предлагалось по несколько тысяч долларов.

В канун и во время процедуры выдвижения обвинения против Президента России оба метода применялись с размахом, а «ставки» возросли. Согласно все той же кулуарной информации, теперь уже только за неучастие в голосовании можно было получить до 35 тыс. долларов. Лидер фракции В. Рыжков, сделавший рефреном пламенных обвинений в адрес левых фракций слово «выгода», был абсолютно прав. Вот только... совершенно перепутал адрес! Что же касается политического давления, то автору пришлось наблюдать душевные муки одного из депутатов левой фракции, которому лично позвонил Президент Поволжской республики и угрожал компроматом в случае, если он проголосует за отрешение. В конце концов совесть и советы товарищей взяли верх. Однако вряд ли кто-то, кроме координаторов в администрации Президента, может точно ответить на вопрос, сколько было случаев, когда верх взяли угрозы и подкуп.

Самое поразительное в этой истории заключается в том, что едва ли не все средства массовой информации сообщали о давлении на депутатов и предполагаемом подкупе некоторой их части. Многие каналы на депутатов за это обрушились, и вполне справедливо. Однако, кажется, ни один канал и ни одна «респектабельная» газета не догадались одновременно поставить вопрос о морали и ответственности администрации Президента - организаторов предполагаемого подкупа. Между тем стоит в очередной раз напомнить, что Президент Р. Никсон в 1972 г. вынужден был уйти в отставку, совершив грех гораздо меньший - установив подслушивающие устройства в штаб-квартире демократической партии. Совершенно очевидно: если бы в ходе расследования хотя бы один факт дачи или предложения взятки депутату Государственной Думы удалось доказать, это вполне могло послужить основанием для начала новой процедуры выдвижения обвинения против Президента России. Однако, по-видимому, после расстрела Парламента, коробки из-под ксерокса с полумиллионом долларов, грязного компромата против Генерального Прокурора, сомнительных развлечений во время волжского «круиза» и описания всего этого и многого другого в книге А. Коржакова все уже настолько свыклись с тем, что окружение Президента давным-давно находится вне всякой морали и права, что никому даже в голову не пришло где-либо специально поставить вопрос об ответственности организаторов «мелкооптового рынка» по покупке депутатских голосов. Уверен: в любой стране с минимально развитыми демократическими традициями это стало бы скандалом, на порядок превосходящим Уотергейт.

Действительные результаты и ожидаемые последствия

На протяжении года, предшествовавшего неудачной процедуре отрешения, автору не раз приходилось давать политические прогнозы насчет того, наберет ли нижняя палата необходимые для выдвижения обвинения 300 голосов. Каждый раз на основе анализа расклада голосов во фракциях и группах ответ был таким: скорее, нет. И все же надежда, как ей и положено, не умирала до последнего. Уже вполне предчувствуя исход, депутаты левых фракций до самого конца хотели верить, что чувства и логика их обманывают. Незадолго до объявления результатов голосования в зале распространилась весть, что обвинение по Чечне набрало 283 голоса. Через несколько минут кто-то из вновь прибывших пустил слух, что таких голосов 302. Угасшая, было, надежда на минуту воскресла. Но тут же официальное сообщение комиссии в очередной раз подтвердило, что в политике чудес не бывает. Впрочем, даже эти результаты, которые большинство левых переживали, как поражение, примечательны во многих отношениях и, более того, содержат в себе нескольких маленьких побед.

Во-первых, для данного состава Государственной Думы, который регулярно утверждал бюджеты, кандидатов в премьеры, но не смог принять ни одной поправки к Конституции, такой результат представляется достаточно высоким. Более 70 депутатов, не принадлежащих к левым фракциям, но высказывающихся за отрешение от должности Президента-«реформатора» - результат достаточно симптоматичный. Прибавим к этому, что, не будь давления и подкупа, результат мог быть и иным: за отрешение Президента от должности не проголосовали 17 депутатов, в свое время подписавших документ о выдвижении обвинения, т.е. ровно столько, сколько не хватило до 300 голосов! Чем объясняется разительная перемена точки зрения, догадаться не трудно.

Во-вторых, примечательны результаты голосования некоторых бывших активных сторонников Президента. Так, за отрешение Б. Ельцина проголосовали бывшие члены межрегиональной депутатской группы Тельман Гдлян и Элла Памфилова, бывший лидер демократической платформы в КПСС Владимир Лысенко и бывший личный друг Президента, начальник его охраны Александр Коржаков. Сужение политической базы режима проявляется здесь вполне наглядно.

В-третьих, результаты голосования фракции «Яблоко» заслуживают упоминания по двум причинам. С одной стороны, эта самая дисциплинированная в Думе фракция, объявившая о солидарном голосовании, дала весьма высокий процент «брака». За солидарное решение не проголосовали 9 депутатов - почти 20% фракции. Очевидно президентские «администраторы» поработали с депутатами фракции очень плотно. С другой стороны, 25 депутатов фракции (более 54%) проголосовали за отрешение Президента Б. Ельцина от должности по пункту о расстреле российского Парламента, в свое время поддержанному их лидером Г. Явлинским. А 5 из 46 осудили Президента за незаконный роспуск Советского Союза. И это тоже свидетельство постреволюционной «переоценки ценностей».

В-четвертых, накануне парламентских выборов результаты голосований позволяют четко разделить политиков, относящих себя к оппозиции, на действительных и мнимых противников режима. Так, С.С. Сулакшин - в свое время член межрегиональной депутатской группы, затем автор книги «Измена», посвященной российским реформам, - голосовал точно так, как советовала президентская администрация - за отрешение Президента по всем пунктам, кроме Чечни! Теперь доказывать свою принадлежность к оппозиции ему будет достаточно трудно, какими бы соображениями он на самом деле ни руководствовался. «Раскрутка» результатов голосования перед выборами в Государственную Думу может существенно сказаться на их (выборов) результатах по одномандатным округам.

Что касается ожидаемых последствий выдвижения обвинения против Президента России, то по этому поводу средства массовой информации и массовое сознание были почти единодушны (именно потому, что первые формировали последнее): процедура в России кончится ничем. Во время многочисленных встреч автору постоянно задавали два несовместимых вопроса: 1) Почему вы его до сих пор не сняли? и 2) Зачем вы затеяли это бесполезное дело? Такое явно не диалектическое «единство противоположностей» - один из феноменов кризисного сознания. Попросту говоря, в голове современного российского гражданина все смешалось еще больше, чем в толстовском доме Облонских. С одной стороны, жизненный опыт подсказывает ему, что терпеть дальше невозможно. С другой стороны, телевизионные передачи типа «Зеркало» или «Итогов» внушают, что ничего сделать нельзя. Вот и сидит он «на двух стульях» сразу, обвиняя тех, кого еще недавно избирал, одновременно и за мнимое бездействие, и за действия, единственно возможные при данных условиях.

Действительно, на основе действующей Конституции снять с должности Президента России едва ли не труднее, чем встретиться с живым инопланетянином. Для этого требуются: 2/3 голосов в Государственной Думе; решение Верховного Суда о совершении Президентом не какого-нибудь, а тяжкого преступления; решение Конституционного Суда о точном соблюдении процедуры; 2/3 голосов в Совете Федерации, большинство членов которого, как уже говорилось, экономически зависимы от дотаций из Центра. Наконец, все должно быть уложено в трехмесячный срок. В противном случае даже если будет доказано, что Президент является иностранным шпионом, вся процедура автоматически прекращается. Прибавим к этому, что, например, Верховный Суд теоретически мог вернуть дело в Государственную Думу, сославшись на то, что не имеет достаточной законодательной базы для его рассмотрения. И тогда процедура отречения Президента от должности прекратилась бы в самом начале. Наконец, после выдвижения обвинения Государственной Думой Президент мог решиться на очередную попытку государственного переворота, каких на протяжении срока полномочий он совершил немало.

И тем не менее развитие событий по одному из сценариев данной группы было отнюдь не предопределено, поскольку, в отличие от 1993 г., российская политическая элита давно уже устала от своего лидера, а военные, наученные опытом парламентского расстрела и чеченской трагедии, отнюдь не рвутся за него в бой. Другой сценарий, который и готовили руководители левых политических движений, заключался в том, чтобы сразу после выдвижения обвинения Государственной Думой собрать Совет Федерации и добиться принятия большинством «сенаторов» постановления с требованием о добровольной отставке Президента. В отличие от формального отрешения, для такого постановления достаточно простого большинства голосов. В этом случае президентская «команда» оказалась бы перед весьма сложным выбором: либо продолжать борьбу в условиях нарастающего недовольства народа и политической элиты, либо уйти, получив от Парламента все возможные гарантии будущей жизни для бывшего Президента и «Семьи». Не берусь предсказать результата, но второй вариант не представляется абсолютно фантастическим.

Отсюда следует, что попытки обвинить Госдуму в пустой трате времени и отказе от работы над законами - ее прямой обязанности - не выдерживают никакой критики. Во-первых, попытка выдвижения обвинения против Президента России заняла три дня, из которых днем планового пленарного заседания был только один. В тех же Соединенных Штатах при несопоставимых основаниях для обвинения было затрачено на порядок больше времени. Во-вторых, и главное: в случае успеха отрешение Президента Б. Ельцина от должности могло стать главным практическим делом Государственной Думы. Именно практическим - ибо необходимость смены экономического и политического курса давным-давно назрела и перезрела и остро ощущается обществом. Только такая смена позволит стране начать медленно и упорно выбираться из «кювета», куда она свалилась на крутом повороте истории. При нынешнем Президенте страна будет продолжать катиться вниз по склону под восторженные крики мародеров о «единственно верном курсе реформ». В революционные и постреволюционные эпохи политический год - срок немалый. Вот почему, сознавая, что для отрешения Президента Б. Ельцина от должности левые в Государственной Думе сделали почти все, что могли, не могу тем не менее унять чувства горького разочарования. И поскольку история не прощает политикам упущенных шансов, в памяти моей всплывают некстати со школьных времен знакомые сроки из лермонтовского стихотворения, по странному созвучию названного «Дума»:

Толпой угрюмою и скоро позабытой

Над миром мы пройдем без шума и следа,

Не бросивши векам ни мысли плодовитой,

Ни гением начатого труда.

«« Пред. | ОГЛАВЛЕНИЕ | След. »»