«« Пред. | ОГЛАВЛЕНИЕ | След. »»
Глава II. Мифология демократии
Мыслители греческой античности (за исключением, пожалуй, Аристотеля) мало обращали внимания на исследование или даже просто описание процедурной стороны демократии. Ни Фукидид, в знаменитой «Речи Перикла», ни Платон в «Государстве», ни «Псевдо-Ксенофонт» в «Афинской политии» не акцентируют свое внимание на процедурах согласования мнений как основе демократии, предпочитая характеризовать ее двумя особенностями — «правления большинства» (о парадоксальности такого подхода мы уже говорили выше) и «свободой народа». Платон, в частности дает ироническую и до некоторой степени абсурдную картину демократического правления:
«...И каков этот государственный строй? Ведь ясно, что он отразится и на человеке, который также приобретет демократические черты... Прежде всего это будут люди свободные: в государстве появится полная свобода и откровенность, и возможность делать, что хочешь...
...В демократическом государстве нет никакой надобности принимать участие в управлении, даже если ты к этому и способен; не обязательно и подчиняться, если ты не желаешь, или воевать, когда другие воюют или соблюдать подобно другим условия мира, если ты мира не желаешь. И опять-таки, если какой-нибудь закон запрещает тебе управлять и судить, ты все же можешь управлять и судить, если это тебе придет в голову. Разве не чудесна на первый взгляд и не соблазнительна подобная жизнь?»1
Конечно, такая картина демократии полностью противоположна, скажем, картине суровых нравов республиканского Рима, которые нетрудно найти у Плутарха или Тита Ливия. Но анализом демократических реалий античности, в той мере, в которой их можно реконструировать, мы займемся ниже, во второй части книги, а сейчас нас интересует рождение «демократического мифа».
Отличительной чертой демократической мифологии является ее крайний утопизм и нежелание исследовать реальные политические структуры, способные (а чаще не способные) реализовывать утопии «демократического мифа».
И если влияние «демократического мифа» в античности было весьма ограничено, прежде всего потому, что современники прекрасно знали достоинства и недостатки различных способов демократического правления (отсюда и злая ирония Платона), то по мере распространения «демократической идеологии», начиная с французских просветителей XVIII века, «демократический миф» приобретает все более и более гротескные и абсурдные черты. Особенно важно подчеркнуть, что демократический миф как основа идеологии начинает распространяться прежде всего в тех странах, в которых: а) отсутствовал серьезный опыт демократии; б) автократические средства правления с очевидностью оказались неадекватными перед лицом социального и технического прогресса во все растущем числе стран, создавших «современное общество».
В XVIII веке эксцессы «демократической мифологии» особенно заметны во Франции, в ХIХ — а Италии и Германии, в конце XIX — первой половине ХХ вв. — в России, Испании, Китае, странах Восточной Европы.
Существо «демократической мифологии» в основном можно свести к трем «мифам»:
1. Что свобода сама по себе создает гарантии прав, иначе говоря, что нет особой необходимости в институциональных и процедурных гарантиях, достаточно лишь освободить народ от «угнетения» (именно это убеждение, присутствовавшее, по-видимому, уже во времена античности и пародировалось Платоном в цитированном выше отрывке).
2. Что существует «воля» народа, способная определять управленческие решения. (Интересно обратить внимание на то, что никто из представителей «демократической мифологии» не догадался (или не осмелился) говорить о «разуме» народа. В православном варианте демократической мифологии, впрочем, фигурирует «мудрость» народа2, что, как нетрудно видеть, все же не совсем то же самое, что и «разум» — исчезает оттенок рациональности.
3. Что «воля» народа может быть выявлена простым голосованием, после чего она приобретает силу закона, образуя основу народного суверенитета.
Результаты полного пренебрежения институциональными и процедурными гарантиями прав, как следствие активного внедрения демократической мифологии, стали ясными уже первые годы Великой Французской революции. Уничтожающая критика «демократического мифа» №1, представленного политическими декларациями Учредительного собрания была дана Эдмундом Берком еще в 1790 г., задолго до начала во Франции серьезных эксцессов и массового террора3.
Этот первый пункт демократической мифологии происходит, по-видимому, от отсутствия опыта демократии и выражает веру в магическую действенность формул, подобных знаменитому лозунгу «Свобода, равенство, братство», веру, вполне естественную у необразованных народных масс, но весьма удивительную для представителей интеллигенции, бывших основными пропагандистами демократической мифологии. На этот счет, впрочем, есть весьма проницательные замечания того же Берка по поводу состава Учредительного собрания, в которых он прямо говорит об опасностях, которые возникают, когда в представительских органах власти доминируют люди, не имеющие опыта государственного управления или, как можно было бы сказать сегодня, процедурного и институционального опыта4.
Но если первый «демократический миф» негативен по своему характеру и выражает некую «неопытность», то второй миф — о «воле народа» — сугубо позитивен и имеет хорошо известного автора. Автор этот — Жан-Жак Руссо. Вот тот пассаж из его работы «О политической экономии», который, пожалуй, наиболее откровенно и ясно выражает этот миф. «Политический организм, взятый в отдельности, может рассматриваться как членосоставной живой организм, подобный организму человека. Верховная власть — это его голова, законы и обычаи — мозг, основа нервов и вместилище рассудка, воли и чувств, органами которых являются его судьи и магистраты; торговля, промышленность и сельское хозяйство — его рот и желудок, которые готовят пищу для всего организма, общественные финансы — это его кровь, которую мудрая экономия, выполняющая функции сердца, гонит, чтобы она по всему телу разносила пищу и жизнь, граждане — тело и члены, которые дают этой машине движение, жизнь и приводят ее в действие.
Политический организм — это, следовательно (выделено мной В.С.), условное существо, обладающее волей, и это общая воля, которая всегда направлена на сохранение и на обеспечение благополучия целого и каждой его части, и которая есть источник законов, является для всех членов Государства, по отношению к этим членам и к Государству мерилом справедливого и несправедливого»5.
Рассуждение Руссо очень показательно, так как оно демонстрирует не только источник одного из важнейших положений демократической мифологии, но и весьма своеобразную логику, в которой метафора (первая часть этого рассуждения) внезапно трансформируется автором в доказательство. Это образцовый пример логики мифа.
Существует и иная версия этого мифа, имеющая своим источником представления православия — в этом случае заменителем общей воли выступает мистическое единство сообщества, в ортодоксально христианской версии — это Святой Дух во взаимосвязи с общиной верующих. О влиянии такого рода мифологии на представления о демократии в России автору этой книги уже неоднократно приходилось писать6.
И, наконец, третий демократический миф — о голосовании как источнике суверенитета в косвенной форме можно обнаружить уже у Томаса Пейна. В его определении прав человека, вошедших впоследствии в «Декларацию прав», принятую Конвентом и имевшую такую печальную судьбу — ее принятие ознаменовало наиболее жестокую среду террора в 1793-94 гг.
Нация в существенном является источником всякого суверенитета. Ни один индивидуум или совокупность людей не может быть наделена никакой властью, которая не исходит непосредственно от нации7.
Здесь, конечно, имплицитно присутствует и миф №1 — совершенно неясно, каким именно образом нация (и что такое «нация» как субъект?) должна стать источником суверенитета. Между тем политические последствия этого мифа обнаружить очень легко. Так, например, в 1993 г. в России многие «радикальные демократы» всерьез обосновывали право президента Ельцина отменить Конституцию и распустить парламент фактом его всенародного избрания летом 1991 г. и доверием, высказанным ему на референдуме в апреле 1993 г., хотя ни в том, ни в другом случае ни о каких «сверхполномочиях» конечно не было и речи. Просто работал миф №3 — если нация избрала человека президентом и выразила ему доверие, то тем самым ему вручен суверенитет.
Сходные явления можно наблюдать, конечно, не только в России — достаточно вспомнить 1958 г. во Франции или 1974 г. в Аргентине, не говоря уже о таких политических феноменах как Индира Ганди или Беназир Бхутто. Система демократической мифологии составляет идеологическую основу популизма — и, к сожалению, слишком часто ведет к авторитарному или тоталитарному правлению — факт, замеченный уже Платоном, поместившим тиранию вслед за демократией в последовательности регрессирующих политических режимов. Некоторые радикальные демократы, в частности Сорель, хорошо осознавали силу мифа и открыто признавали необходимость использования мифологии в реализации синдикалистской политики, прежде всего через использование мифа о всеобщей стачке как универсального средства решения общественных проблем: «Пока современные мифы ведут людей к готовности к борьбе, которая разрушит существующее положение вещей... миф не может быть отвергнут, так как он, в своей основе, является тождественным с убеждениями группы, выражая эти убеждения на языке движения и, как следствие, не может быть разложен на части, которые могли бы быть рассмотрены в рамках исторических описаний»8.
Демократическая мифология выполняет сугубо идеологическую роль — возбуждает массы на борьбу с авторитарным политическим режимом, часто весьма успешно, но абсолютно лишена какого-либо конструктивного потенциала, поэтому когда недовольные, вдохновленные демократическим мифом, добиваются победы, то есть падения авторитарного режима, далее ничего не происходит — никаких средств для реального конструирования коллективного «демократического разума» эта мифология предложить не может и мало-помалу, а иногда и очень быстро в обществе восстанавливается привычная авторитарная структура, как правило, очищенная, к тому же, от тех демократических практик, которые неизбежно нарастают на авторитарные структуры власти по мере их старения и естественного ослабления.
Фактически в обществах, осуществляющих демократический транзит, «демократический миф» играет не позитивную, а негативную роль, дискредитируя идеи демократии, и способствуют политическому абсентеизму и разочарованию, неизбежно следующими за неудачными попытками установить «справедливость и права человека», а фактически приводящими лишь к созданию новой формы авторитарной диктатуры. Именно такой была судьба практически всех обществ, соблазненных идеями социалистической революции, в идеологии которой демократический миф играл очень существенную роль и такова же теперь, похоже, судьба ряда стран Восточной Европы, в которых «капиталистическая революция» подкреплялась все тем же демократическим мифом.
Удивительно, что при всей своей откровенной идеологичности демократический миф практически нейтрален политически — в отсутствии в обществе длительной традиции демократических практик он используется леворадикальными, праворадикальными и либеральными политическими партиями и движениями с почти неизменным успехом и столь же неизменным негативным результатом.
Франция в 1793 г., Россия в 1917 г., Испания в 1934 г., Италия в 1921 г., Аргентина в 1947 г., снова Россия в 1991-93 гг., бывшая Югославия и Албания в 1991-97 гг. и множество других примеров демонстрируют тактическую эффективность и стратегическое фиаско демократического мифа.
Тем более удивительно, что именно в тесной связи с демократической мифологией разрабатывается нормативная теория демократии, становящейся фактически в последние годы основой для оценки эволюции стран, находящихся в процессе демократического транзита. (Впрочем, сейчас начали появляться серьезные работы с гораздо более трезвым взглядом на реальное положение дел)9.
Конечно, для международных чиновников использовать «face values» для оценки ситуации намного проще, чем вникать в реальное действие (или фиксировать фактическое отсутствие) демократических практик и процедур. Гораздо легче апробировать заранее подготовленные (обычно на основе совершенно иных соображений) политические выводы10. Но для политической теории такая роскошь представляется совершенно недопустимой.
Следовательно, в развитии политической теории демократии следует, как мне представляется, ориентироваться на традиции Аристотеля и Эдмунда Бурке, а не на традиции Ж.Ж. Руссо и Томаса Пейна. Но такой подход потребует достаточно радикальной смены рабочего материала — оставив просторные ландшафты политической философии исследователь должен будет пробираться сквозь дебри когнитивной теории и человеческой этологии или блуждать в архивных лабиринтах в поисках эзотеричных институциональных конструкций средневековых городских республик и корпораций.
1 Платон, Государство 557, в, с
2 V.Sergeyev, N.Biryukov. Russia's Road to Democracy. Parliament Communism and Traditional Culture: Aldershot. Edvard Elgar. 1993 ch. II.
3 E.Burke. Reflections on the Revolution in France: Chicago. Gateway Editions, Inc. 1955.
4 Сами судите, сударь, о моем удивлении, когда я обнаружил, что значительная часть собрания (большинство, я думаю, членов, которые в нем присутствовали) была составлена из обычных юристов. Оно состояло не из уважаемых магистров, которые служили бы для страны залогом знания, осторожности и честности, не из ведущих адвокатов, славы судебных заседаний, не из признанных профессоров университетов. Но по большей части из низшей, необученной, механически и попросу исполнительной части этой профессии. (E. Burke, ibid p. 65).
5 Ж.Ж. Руссо. О политической экономии, Трактаты, М. Наука, 1969, стр. 113.
6 V. Sergeyev, N. Biryukov Russian's Road to Democracy. Parliament, Communism and Traditional Culture: Aldershot. Edvard Elgar. 1993.
7 Basic Writing of Tomas Pain. N.Y. 1942 p. 22.
8 G. Sorel Reflection on Violence, N.Y. 1941 p. 33.
9 D. Rueschemeyer, V. Rueshemeyer, B. Witterock (eds) Participation and Democracy East and West: Armonk, N.Y. М.E. Sharpe, 1998, ch. 3-6.
10 Приведение конкретных примеров — их достаточно в Восточной Европе и на постсоветском пространстве — вряд ли интересно.
«« Пред. | ОГЛАВЛЕНИЕ | След. »»
|
