«« Пред. | ОГЛАВЛЕНИЕ | След. »»
Глава III. Демократические практики
§1. Проблема легитимности
§2. Теория переговоров
§3. Типология демократических практик
§1. Проблема легитимности
Итак, если мы не хотим оказаться в плену у демократической мифологии, а, к сожалению, многие версии политической философии есть не что иное, как расширенные и софистицированные варианты демократического мифа, необходимо обратиться к изучению реальных демократических практик. Но сначала необходимо уточнить какой смысл мы будем вкладывать в термин «демократические практики».
Каждое правительство может существовать достаточно долго только тогда, когда оно легитимно, то есть по крайней мере терпимо для значительного большинства подданных (заметим, что мы пока не имеем в виду никакой демократии)1. Очень трудно представить себе власть, которая существует исключительно благодаря постоянному насилию — для существования такой власти не хватило бы ресурсов обществ — ведь нельзя же приставить к каждому человеку по надсмотрщику (именно поэтому большие сомнения вызывают исторические реконструкции, основанные на идее тотального доминирования рабского труда. При рассмотрении конкретных исторических ситуаций немедленно выясняется, что такое положение дел если и существует, то очень недолго — рабы довольно быстро получают право иметь собственность, работать на стороне за оброк, отпускаются на свободу и т.д.)2.
Следовательно, правительство или господствующая элита должны в определенной мере всегда принимать во внимание интересы других групп и слоев общества, прежде всего обращая внимание на то, чтобы не подойти к опасному порогу потери легитимности. Но это можно сделать только в результате некоторого обмена информацией о положении дел с представителями этих групп и слоев. Фактически такой обмен информацией и учет требований выливается в систему переговоров, которые могут охватывать более или менее широкий круг проблем — подати, участие в военных действиях, введение новых законов и т.д. Степень институционализации таких переговоров может быть различный — от «молчаливого торга» в стиле Т. Шеллинга3, т.е. обмене значимыми и интерпретируемыми символами, без того, чтобы брать на себя какие-то обязательства по поддержанию контактов, до установления специальных институтов, обеспечивающих интеграцию мнения тех или иных групп населения в процесс принятия решений. В том случае, когда процесс переговоров с властью институционализирован, мы можем говорить о существовании демократических практик. Очень важно заметить, что, вообще говоря, власть может выступать для членов общества и как трансцендентный субъект (например, власть богов или духов), и в этом смысле некоторые религиозные практики в обществе, предполагающие переговоры с трансцендентными силами или контроль над ними, следует рассматривать как демократические практики (см. об этом ниже в Части II).
Понятно, что существование разрозненных демократических практик отнюдь не делает политическую систему демократической. Но если возникает система таких практик, покрывающая основные группы населения и вводимая в действие в случае обсуждения наиболее важных для общества проблем, то мы можем говорить о демократической политической системе. При этом предполагается, что демократическая практика затрагивает не только взаимоотношения власти и других социальных субъектов общества, но и взаимоотношения самих этих социальных субъектов — индивидуумов, групп, корпораций, политических партий и т.д.
Тем самым в центре нашего исследования демократии оказываются не выборы власти, не референдумы и не контроль за властью со стороны гражданского общества, как это имеет место в большинстве теорий демократии, а эффективная система переговоров между социальными субъектами, позволяющая поддерживать значительный запас легитимности политического режима.
В пользу такого понимания демократии говорит то, что традиционные критерии демократической теории в случае их формального выполнения (но в отсутствие эффективного управления) ни в какой степени не обеспечивают режиму легитимности, что и имеет своим результатом распад таких формально демократических режимов в результате народного возмущения, военных переворотов, коллапса экономики и т.п.
Собственно говоря, если такие события происходят, то это свидетельствует о том, что режим оказался не легитимным (и дело здесь совсем не в «вере в легитимность»), а следовательно, и не был демократическим по существу, а лишь формально именовался демократией.
Если мы согласимся с определением демократии как институционализированной системы переговоров между социальными группами, обеспечивающей легитимность режима4, то возникает и совершенно новый подход к типологии демократических режимов, основанной на анализе того, какие демократические практики используются и в каких случаях. А это, в свою очередь, требует создания типологии демократических практик.
Так как демократическая практика, по нашему определению, является институционализацией переговоров между социальными субъектами (быть может, переговоров молчаливых), то нам для исследования принципов функционирования реальной демократии необходим экскурс в теорию переговоров.
§2. Теория переговоров
Интерес к созданию теории переговоров возник в 50-60-х годах в связи с развитием новых методов в социальных науках, прежде всего теории игр5. Такой подход — со стороны метода, а не со стороны анализа содержания, наложил сильный отпечаток на создававшиеся теории. Фактически первые теории переговоров были основаны на метафоре торга — т.е. могли бы быть более или менее применены, скажем, для анализа поведения покупателей и продавцов на рынке, пытающихся придти к соглашению о цене.
Основными понятиями этой теории были уступки, скорость уступок и взаимное обучение. Такая метафоризация теории переговоров, распространяется на значительно более широкий круг переговорных проблем, чем торг на рынке или торг по поводу уровня заработной платы между профсоюзами и предпринимателями, на самом деле была совсем не безобидной — имплицитно предполагалось, что позиция может быть легко квантифицирована, а уступки, то есть ее изменение, также могут быть выражены численно. Естественными предположениями при такой концептуализации проблемы являются представления о взаимосвязи скорости уступок сторон и изменении характера этой взаимосвязи в процессе временного обучения.
Метафора торга обладала и несколькими другими очень неприятными особенностями — во-первых, торг — это игра с нулевой суммой — то, что выигрывает один, проигрывает другой. Между тем переговоры по самому своему смыслу — это (если использовать один язык теории игр) игра с ненулевой суммой. Различные исходы, вообще говоря, могут приводить как к взаимной выгоде, так и к общему проигрышу. Но и использование теории игр с ненулевой суммой несильно улучшает ситуацию. Метафора торга имплицитно предполагает симметричную ситуацию — собственно говоря, если бы у одной из сторон была бы эффективная стратегия, то нет никаких оснований ожидать, что эта же самая стратегия не может быть использована другой стороной. Тем самым любая «эффективная стратегия», пусть и с учетом ненулевой суммы игры, оказывается фикцией, если нет каких-либо параметров асимметрии. Между тем даже анализ простейшего случая рыночного торга показывает, что асимметрий в ситуации достаточно — количество потенциальных покупателей и продавцов на рынке различно, различно время, которое могут потратить на торг продавец и покупатель и т.д., но в абстрактной теоретико-игровой постановке неясно как эти асимметрии принять во внимание. Можно, конечно, рассматривать асимметричные теоретико-игровые матрицы — но это лишь один из множества видов асимметрий — не менее важна, скажем, асимметрия в ресурсах, которые трудно учесть в рамках теории игр.
Примерно два десятилетия усилий по применению методов теории игр к исследованию переговоров привели ряд исследователей к мысли, что нужна иная концептуализация и другой выбор базисных метафор для того, чтобы эффективно анализировать реальные переговоры, которые могут быть многосторонними, охватывать широкий круг трудно сопоставимых проблем, касаться вопросов, в которых и ситуации и уступки чрезвычайно трудно или просто невозможно оценить количественно и т.п.6
Попытка такой кардинальной реконцептуализации связана прежде всего с именами Б. Зартмана7 и Дж. Уинэма8. Б. Зартман обратил внимание на то, что в переговорном процессе по сложным вопросам, как правило, можно выделить две фазы — 1) установление общей рамки соглашений и 2) определение деталей этого соглашения. При этом если метафора торга и подходит до какой-то степени для описания процесса переговоров относительно деталей, то установленные рамки, которая устраивает обе стороны — это своего рода изобретение, т.е. сугубо творческий когнитивный акт. Дж. Уинэм на примере анализа ряда крупных международных переговоров показал, что в неясной ситуации первая фаза многосторонних переговоров имеет исследовательский характер, являясь по существу совместным исследованием проблемы, что и определяет в основном институциональную структуру таких переговоров.
Такая реконцептуализация переговорного процесса ясно указывает на то, что необходимо исследовать преимущественно когнитивные механизмы взаимодействия сторон в процессе переговоров, существенной особенностью которых является интеграция знаний о ситуации в процессе взаимодействия. Теперь мы видим, насколько тесно теория переговоров оказывается связанной с общей теорией демократии. И в том, и в другом случае речь идет о принятии совместных решений, т.е. о способах интеграции знаний и предпочтений различных социальных субъектов в единую систему, способную демонстрировать рациональность мышления и выбора. Посмотрим теперь, как можно построить когнитивную конструкцию переговорного процесса. Для этого рассмотрим вначале когнитивную схему принятия решений одним социальным субъектом, а затем проанализируем, каким образом эта схема может быть использована для описания интеграции знаний и предпочтений в процессе коллективного принятия решений.
В процессе принятия решений необходимо прежде всего иметь представление о положении дел. Описание положения дел — очень непростая задача, так как далеко не все существенные элементы положения дел доступны — так практически невозможно с полной уверенностью судить о намерениях других социальных субъектов, мысли людей постоянно меняются, очень трудно оценить реальные ресурсы как партнеров, так и противников. В описании положения дел, тем не менее можно выделить некий стабильный каркас — презумпции, касающиеся структуры социума и основных характеристик социальных субъектов — эти презумпции мы будем называть социальной онтологией. Социальная онтология субъектов может быть совершенно различной при наличии одних и тех же фактических данных о ситуации. Так, мир можно представить, например, как арену вечной борьбы добра и зла, а можно рассматривать как хаос морально нейтральных событий. Социальные онтологии являются неверифицируемыми, и, что еще важнее, нефальсифицируемыми интерпретационными схемами, которые могут быть наложены на любую конкретную картину событий.
Но помимо описания ситуации необходимо иметь средства ее оценки. Эти средства даются системой ценностей, позволяющей соотносить структуру ситуации — с одной стороны с критериями приемлемости для социального субъекта, с другой стороны — с абстрактными моральными схемами и концепциями — Блага, Зла, Справедливости и т.п. Система ценностей является очень сложным когнитивным конструктом, предполагающим наличие большого запаса прототипических ситуаций, с которыми по тем или иным правилам соотносится конкретная анализируемая ситуация. При этом очень часто такое соотношение имеет характер метафоры.
Наконец, третьей важнейшей компонентой когнитивной модели принятия решений является операциональный опыт, т.е. апробированный подбор инструментальных средств разрешения проблем. Операционный опыт — это множество различных сценариев вместе с указаниями о том, какие сценарии в каких типах ситуаций следует применять, чтобы добиться того или иного желаемого результата. Ясно, что важнейшей частью операционального опыта является типология проблемных ситуаций и типология исходов описания на некотором достаточно абстрактном языке. В случае операционального опыта военного характера этот язык должен включать такие описывающие исходы понятия, как победа или поражение, в случае политического операционального опыта — обретение или потеря власти и т.п.9
Теперь мы можем перейти к описанию когнитивной конструкции переговорного процесса, которая позволит нам построить типологию фаз переговорного процесса, а вслед за этим и типологию демократических практик.
Попробуем установить последовательность фаз переговоров, основываясь на изложенной выше когнитивной модели принятия решений10. Идея о фазах переговоров требует некоторых дополнительных разъяснений. Эту последовательность фаз можно понимать в двух различных смыслах. Можно представить себе процесс установления и институционализации процесса переговоров — в этом случае последовательность фаз будет проходить в направлении от наиболее поверхностного и враждебного взаимодействия до наиболее глубоко интегрированного и кооперативного. Можно представить себе также и процесс выработки совместного решения в рамках институционализированных переговоров — парадоксальным образом эта же последовательность фаз в подобном случае будет проходить в обратном направлении. Парадоксальность же ситуации в том, что наиболее враждебная фаза, сопровождающаяся угрозами односторонних действий (срыва переговоров) обычно приходится на конец, когда соглашение уже в основном выработано, и речь идет об определении последних его деталей (примеров такого рода странного поведения можно привести великое множество).
Итак, когда два социальных субъекта вступают во взаимодействие, то для каждого в его картине мира существуют значительные лакуны, прежде всего — это намерения и предпочтения других социальных субъектов. Даже в том случае, если субъекты не вступают в прямое взаимодействие, т.е. не обмениваются текстами, поясняющими их позиции, они совершают по отношению друг к другу какие-то действия, и эти действия могут быть интерпретированы другой стороной на основе достаточно общих моделей поведения и мышления. Эти действия могут выражать как угрозу, так и дружественные намерения, как агрессию, так и подчинение. Обмен такими действиями Т. Шеллинг предложил назвать «молчаливым торгом», и этот молчаливый торг можно считать самой слабой формой переговоров (если под слабостью понимать слабую степень интеграции знаний и предпочтений). Заметим, что степень интеграции представляется нам наиболее удачной формой упорядочения фаз переговоров.
Следующая фаза — это торг, т.е. метафорическое представление ситуации в виде игры с нулевой суммой, где уступка одной стороны означает приобретение другой стороны. Интересно заметить, что во многих реальных случаях, когда игра не является игрой с нулевой суммой и существуют реальные альтернативы метафоре торга, описание процесса переговоров в терминах уступок тем не менее психологически трансформирует игру с ненулевой суммой в игру с нулевой суммой (некий уровень выигрыша от взаимовыгодного характера ситуации, считается как бы сам собой разумеющимся и не принимается во внимание, важным становится лишь соотношение уступок. Открытый торг — более высокая, чем молчаливый торг, степень интеграции, так как используется общая для обеих сторон оценка уступок — по крайней мере один элемент когнитивной модели — интегрируется в процессе взаимодействия. Здесь необходимо обратить внимание на то, что и в случае формального установления общей системы оценки ситуации наличие асимметрии ситуации может изменить «реальную» стоимость уступок. Так для богатого покупателя некоторый уровень уступки в целом может быть не важен, в то время как для бедного продавца — представлять очень существенную величину, так что и в простейших случаях переговоров реальные уровни интеграции знаний о ситуации и предпочтений могут заметно различаться.
Следующая степень интеграции — это переговоры относительно рамочного соглашения (по Б. Зартману), т.е. определение некоторой общей для сторон структуры модели будущего, возможно без деталей, относительно которых предполагается дальнейший торг, скажем, в рамках некоторой пакетной сделки. Эта общая структура модели будущего является интеграция части картины мира сторон.
Заметим, что, строго говоря, непросто разумно определить, что является более «глубокой» интеграцией — установление общей рамки будущего или установление общей системы оценки, как при торге.
Но в упорядочении фаз переговоров по степени интеграции знаний и предпочтений мы предполагаем, что определение общей модели будущего будет крайне затруднено без наличия общей для сторон системы оценок ситуации или, по крайней мере, без рефлексии различия в этих оценках, что тоже есть свидетельство интеграции знаний сторон о переговорной ситуации. Помимо этого установление рамок соглашения — это еще обычно нахождение взаимовыгодного решения, т.е. в терминах теории игр, обнаружение принципиальной возможности исхода игры, положительного для обеих сторон. Тем самым, на наш взгляд, имеет смысл считать, что установление общей модели будущего — более глубокая степень интеграции сторон в переговорном процессе чем торг.
И, наконец, наиболее глубокая степень интеграции сторон — это совместное исследование ситуации, т.е. совместное выявление тех последствий, к которым ведет как рамочное соглашение, так и урегулирование деталей. На этой фазе происходит интеграция операционального опыта, т.е. взаимные рефлексы сценариев решения возникающих или могущих возникнуть в будущем проблем. Таким образом последовательная схема интеграции знаний и префераций в процессе переговоров выглядит примерно следующим образом (см. схему 1).
Схема 1.
В случае становления переговоров как института, фазы проходят на схеме 1 сверху вниз — происходит последовательная интеграция знаний в процессе институционального строительства. Если институт переговоров уже создан и устоялся, то новые проблемы рассматриваются в обратном направлении (на схеме 1 — снизу вверх). Вначале изучается ситуация, затем устанавливается общая рамка, потом идет торг относительно деталей и, иногда, в случае несогласия по деталям, используются средства молчаливого торга — временное прерывание переговоров, угроза ухода с переговоров вообще и т.п.
Здесь не место подробно обсуждать применения этой схемы к общей теории переговоров. Мы покажем лишь, как эта схема работает в случае становления демократической системы, и каким образом она позволяет получить типологию демократических практик.
§3. Типология демократических практик
Применение вышеописанной схемы к процессу формирования демократических институтов немедленно дает весьма интересный результат: видно, что создание демократической системы правления может идти двумя принципиально различными путями.
Первый путь — это постепенное расширение «глубоких» переговоров между элитными группами, т.е. переговоров, включающих все фазы переговорного процесса, на все общество или, что более реалистично в случае, когда социум имеет значительные размеры, на значительную его часть. При этом, чем ближе находится социальный субъект к центру принятия решений, тем в более глубокий уровень переговоров по важнейшим политическим проблемам он встроен. Выборы при этом, являясь формой «молчаливого торга», оказываются наиболее слабой формой вовлеченности в принятие решений, и исторически институционализация смены власти через всеобщие выборы становится наиболее поздней по времени своего возникновения демократической практики, хотя выборы внутри элитных групп и могут быть установлены задолго до введения всеобщих выборов.
Такой путь — это именно та форма становления демократических институтов, которую можно наблюдать в истории Северной Европы — Великобритании, Нидерландах, Скандинавских странах. В этом случае демократические практики как бы прорастают сверху вниз — вначале в переговоры оказываются вовлеченными советники короля, наиболее могущественные феодальные властители и представители церкви, затем представители дворянства и наиболее богатых горожан и лишь после того, как система демократических институтов более или менее полно складывается внутри отношений между элитными группами, она распространяется на все население — как правило, сначала на мужскую его часть, затем и на женскую. Происходит это, например, путем постепенного снижения имущественного ценза. По сути дела тем же путем развивалась демократическая система в США, где черное население было полностью интегрировано в демократическую систему лишь к концу 60-х годов этого века.
Такой путь становления демократических институтов с необходимостью сопровождается значительным акцентом на демократических процедурах — без соблюдения процедур невозможны «глубокие» фазы переговоров, прежде всего — «исследовательская фаза». Развитие демократии в этом случае оказывается тесно связанным с развитием науки и исследованиями, огромное значение приобретают институты, порождающие и внедряющие инновации — университетская и академическая система, парламент, банки11. В обществе в течение длительного времени происходит то, что я в одной из своих предыдущих публикаций назвал «розовой революцией»12.
Основной особенностью этого пути демократического развития является наличие у власти постоянного запаса легитимности, пополняемого за счет вовлечения в переговорный процесс последовательно каждой социальной группы, приобретающей экономические или политические ресурсы. Тем самым дело не доходит до революций, а даже если коллапс легитимности и происходит изредка, как это было в Англии в период революции или в Нидерландах в 1780-х годах, нехватка легитимности восстанавливается достаточно быстро за счет распространения существующей системы демократических практик на новые группы общества, практически без изменения характера этих практик. Установление Конституции в этом случае соответствует фазе установления рамочной модели будущей ситуации, конкретное законодательство, — фазе торга, а выборы — молчаливому торгу, где избиратели, не вовлеченные в «глубокие» фазы переговорного процесса оказываются тем не менее в состоянии действием выразить свое отношение к власти, причем эти действия при определенных обстоятельствах приводят к смене правительств без утраты легитимности политической системой в целом.
Альтернативным вариантом становления политической системы демократии являются переговоры между властью и гражданским обществом в целом, возникающие в том случае, если власть в течение длительного времени игнорировала требования и интересы гражданского общества. В этом случае демократия развивается как процесс институционализации переговоров.
Сначала стороны ведут молчаливый торг — на односторонние решения власти гражданское общество отказывается повиноваться, причем этот отказ может происходить как в мирных формах гражданского неповиновения, так и в активной форме — насильственных действиях, формировании альтернативных институтов власти и т.п. Эта фаза кончается либо быстрым коллапсом власти — как, например, В России в феврале 1917 г., Румынии в 1989 г. или в СССР, а августе 1991 г., либо установлением той или иной формы переговоров между властью и представителями гражданского общества — (фаза торга) как, например, «круглые столы» в Польше или Венгрии в 1989 г. или переговоры между королем и представителями «третьего сословия» во Франции, закончившиеся созданием Учредительного собрания.
После этого наступает фаза установления рамочной модели политического режима и создание конституции. Интересно заметить, что затягивание фазы торга или длительное отсутствие рамочной модели очень опасно — оно может привести к утрате легитимности «временных властей» или «переговорного института» — как это случилось, например, в России в октябре 1917 г. Но не менее опасно и установление рамочной модели, не отвечающей растущим требованиям гражданского общества или затягивание с проведением выборов, лишающих временные власти легитимности. В этом случае также возможна повторная утрата уже новой властью своей легитимности, как это случилось в августе 1792 г. во Франции или в сентябре 1993 г. в России.
И здесь мы находимся в позиции, проясняющей дискуссию между Эдмундом Берком и представителями французских демократов. Берк выступал как сторонним «розовой» революции, концентрируя свое внимание на процедурных проблемах осуществления власти, т.е. постепенного расширения «глубоких» переговоров, основанных на детальном понимании общественных проблем и последствий внедрения инноваций. Французские демократы выступали за немедленное расширение прав в рамках плохо устроенной и не обсужденной как следует «рамочной модели», надеясь доработать эту модель на основе спонтанной демократической активности населения. Но внедрение «рамочной модели» — сначала Конституции 1790 г., а затем Конституции 1793 г. просто не удалось произвести из-за шокового расширения политического участия населения. В процесс создания политических институтов оказались вовлечены массы людей, лишенных «операционального опыта» решения сложных социальных проблем. Эти-то массы и предпочли сложному процессу институционального строительства системы переговоров между группами населения, обладающими реальными ресурсами, радикальные и простые решения, ни ближние, ни отдаленные последствия которых нигде не обсуждались просто из-за отсутствия соответствующих форумов для «глубокой» исследовательской фазы переговоров, что и привело к последовательности диктатур, реставрации, новым революциям и т.д. вплоть до событий 1958 и 1968 гг.
Мы можем рассматривать «органический» (Североевропейский) путь порождения демократических институтов и «конфликтный» (т.е. через столкновение власти с обществом) путь как два различных идеальных типа, которым в большей или меньшей степени соответствуют процессы становления институтов демократии в других странах. Оппозиция этих типов — это оппозиция процесса институционализации переговоров (конфликтный путь) процессу функционирования уже институционализированной системы (органический путь). Проводя физическую аналогию, органический путь — это медленный рост кристалла из зародыша, конфликтный путь — это мгновенная кристаллизация переохлажденной жидкости, при которой стакан лопается.
«Конфликтный» путь — это по самой своей структуре путь проб и ошибок, попыток власти обрести легитимность установлением более или менее случайных рамочных моделей соглашения с обществом. На этом пути практически неизбежна периодическая утрата властью легитимности и соответствующие социальные коллизии. Каждый раз фактически очередные рамочные соглашения устанавливаются в результате «белой революции», т.е. «сверху» вне зависимости от того, в какой форме произошла утрата легитимности предыдущей властью — в результате восстания пли просто в результате массового гражданского неповиновения и развала властных структур. Здесь под установлением «сверху», откуда бы на самом деле не исходили идеи рамочного соглашения, я имею в виду установление принципов социального порядка без «глубоких» переговоров с совместным исследованием основными политическими силами общества последствий установления такого порядка.
Иногда «конфликтный» путь установления демократии дает просто курьезные результаты. Так, в Таиланде с конца Второй мировой войны поменялось 17 конституций. В России с начала перестройки идут непрерывные конституционные изменения случайного характера, чему в настоящее время способствует удивительно большое количество лакун в Конституции 1993 г., которые заполняются постепенно Конституционными законами (так, в тесте конституции не определен даже способ формирования Верхней палаты парламента).
Демократические практики, тем не менее, не могут быть характеризованы только через особенности или фазы переговорного процесса, иначе бы была потеряна собственно специфика демократии как средства ограничения власти контроля над ней.
Необходимый аспект демократических практик — это конкретный способ ограничения власти. Из чисто логических соображений демократические практики могут иметь своим предметом субстанцию власти — то есть являться переговорами о том, кто властью обладает. Они могут касаться функций власти и способов ее осуществления, т.е. норм или законов. И, наконец, они могут быть связаны с контролем над исполнением власти, т.е. проблемой отклонений реального ее осуществления от существующих норм. Фактически мы имеем здесь дело с трихотомией власти, т.е. с отделением законодательной и судебной властей от исполнительной. Конституирование в обществе этих властей, отделенных от исполнительной власти само по себе является примером демократических практик, так как неизбежно порождает переговоры.
Но реальная историческая практика оказывается крайне сложной — фактически следует отделять демократические практики, обеспечивающие власти запас легитимности — т.е. приведение общих рамок политики в некоторое соответствие с разнообразными интересами, существующими в обществе, и теми демократическими практиками, которые обеспечивают собственно стабильность власти (т.е. механизмы внутриэлитных переговоров).
Можно сказать, что типы переговоров или уровни переговорного процесса (см. Схему 1) — это формы демократических практик, в то время как их существо связано с характером ограничений, накладываемых ими на осуществление власти.
Базисными типами демократических практик тем самым оказываются выборы (т.е. возможность замены субстанции власти); контроль законов (т.е. определение «снизу» способов осуществления власти) и независимый суд над властью (т.е. предупреждение и наказание за отклонение власти от установленных норм).
Нетрудно видеть, что во всех трех случаях, определяющим является процесс переговоров.
Но эти «макротипы» демократических практик, конечно, нуждаются в детализации. И, помимо такой детализации, и даже в первую очередь, необходимо выявить тот социальный фон, на котором происходит развитие демократических практик, так как только тогда можно будет достаточно полно ответить на вопрос «Почему существует демократия?»
1 Смысл легитимности сам по себе достаточно сложная проблема, отнюдь не однозначно решаемая. М. Вебер рассматривал легитимность власти как положение, при котором граждане (или подданные) верят в то, что власть легитимна (V. Weber Wirtschaft und Gesellschaft: Tubingen, J.C.B. Mohr. 1956, p. 23, 157), сходной точки зрения придерживался и S.M. Lipsert (Some social requisites of democracy, Аmerican Polotical science Review, v. 53 pp. 69-115). Критика этого «социологического» подхода (в основном со стороны политической философии) основывается на том, что при подобном подходе решение проблемы легитимности оказывается по существу в руках представителей власти, а коллапс легитимности выглядит как неудача властей в области «public relations». (Картину веберовской концепции легитимности см., например, в R.Grafstein The failure of Weber's conctpt of legitimacy Journal of Politica v. 43 pp. 456-472). Существенный аргумент против веберовской концепции легитимности с позиции социальных наук был представлен Д. Битемом. С этой точки зрения необходимо отделять веру в легитимность среди народа от тех оснований и аргументов, которые народ имеет для того, чтобы этой веры придерживаться. И именно эти основания и аргументы и являются характеристикой режима. (D.Beetham The legitimation of Power: Hong Kong, Macmillan. 1991 p. 9 и далее). Мне представляется, что необходимо все же отделить сам факт легитимности режима от тех способов, которыми легитимность поддерживается. Факт легитимности зависит не от мнения народа, а от его поведения. С этой точки зрения мне представляется целесообразным ослабить веберовское определение легитимности — режим легитимен, если поведение народа не нарушает видимым образом способ функционирования власти. Легитимность теряется, когда массовое поведение граждан препятствует нормальному функционированию власти: народ бежит через границы, дезертирует из армии, перестает платить налоги. Сама по себе ситуация несоответствия формального законодательства и фактических стереотипов поведения не лишает режим легитимности — если только эти фактические стереотипы не разрушают функционирования режима (см. мою точку зрения на такое несоответствие в V.Sergeyev The Wild East. Crime and lawlessness in post-communist Russia. Armonk N.Y. M.E. Sharpe. 1998). Основания и аргументы в пользу веры в легитимность важны для характеристики режима, но не для определения его легитимности — и без народной веры в легитимность режим легитимен «de facto», если ему удается существовать, не разрушаясь, и контролировать территорию страны.
2 См. по этому поводу дискуссии о правах собственности в рамках институциональной экономической теории: D.North, Institutions, Institutional Change and Economic Performance: Cambridge. Cambgidge University Press, 1991.
3 T. Schelling The Strftegy of Conflict. Cambridge MA. Harvard University Press. 1960.
4 На первый взгляд это «слабое» определение демократии, так как некоторые, на первый взгляд, не демократические режимы могут удовлетворять такому определению. Что можно было бы сказать, например, об авторитарном режиме, регулярно использующем опросы общественного мнения для определения основных параметров своей политики ? (Ср., например, режим Ерузельского в Пользе в 80-е годы). Нам представляется, однако, что о демократии как системе можно говорить, только если существует институциональный механизм обязательной трансформации результатов переговоров, охватывающих все области социальной жизни, в политику. С этой точки зрения, периодичные выборы, являющиеся, по существу, формой молчаливого торга между властью и электоратом, не обеспечивают существования демократии как политической системы, так как пусть и при смене правительства они не создают условий для безусловного выполнения результатов «молчаливого торга»: электорат не может быть гарантирован от того, что новое правительство не будет продолжать политический курс предыдущего правительства. Эта особенность выборов фиксирует их слабость даже как демократической практики. Отсюда следует, что вряд ли целесообразно рассматривать выборы как «определяющий» признак демократии.
5 I.W. Zartman (ed) The Negotiation Process. Theories and Applicetions. Beverly Hills. — London Sage Publications. 1978.
6 V. Kremenyuk (ed) International Negatiations. Analysis, Appriaches, Issues. San-Francisco - Oxford Jossey - Vass Publishers. 1991.
7 I.W. Zartman Negotiations as a Joint Devision-Making Process. In «The Negotiation process» Ibid. p. 67-86.
8 G.R. Winham Negotiations as a Management Process. World Politics v. 30 1977 p. 87-114.
9 О когнитивной модели принятия решений см. V.Sergeyev, N.Biryukov: «Russia's Road to Democracy» гл. 1 Ibid.
10 Об использовании когнитивных конструкций при описании процессов принятия решений и моделей переговоров см. : C.Jonsson (ed) Cognitive Dynamics in International Politics. London Frances Printer. 1982; В.М.Сергеев, В.Л.Цымбурский Когнитивные модели и их применение в политической науке и истории. В сб. Компьютеры и познание. М. Наука. 1990; V.Sergeyev Metaphors for Understanding International Negotiations. In International Negotiations Ibid. p. 58-65.
11 Н. Бирюков, В. Сергеев «В чем секрет современного общества» Полис N2 1998.
12 V. Sergeyev The Wild East Ibid, ch. 4.
«« Пред. | ОГЛАВЛЕНИЕ | След. »»
|
