Хочу все знать > Демократия

«« Пред. | ОГЛАВЛЕНИЕ | След. »»

Глава V. Институциональная эволюция

§1. Зачем надо использовать теорию эволюции

§2. Демократические практики и эволюция политических институтов

§3. Принципы теории институциональной эволюции

§1. Зачем надо использовать теорию эволюции

Появление в обществе демократических институтов — это одно из направлений изменений в структуре общества, иными словами, это — факт эволюции. Но в состоянии ли мы предложить теоретическое объяснение этого факта? Какие концептуальные инструменты необходимы для того, чтобы обосновать соответствующее теоретическое объяснение? Существует ли в настоящее время методологический подход к решению подобных проблем?

Один из центральных тезисов настоящей книги состоит в том, чтобы показать, что и концептуальные инструменты и методология их использования для построения теории существуют и широко используются в другой области социальных наук. Я имею в виду теорию институциональной эволюции, приобретающую все большее значение в теоретической экономике¹.

Конечно, сам по себе институциональный подход хорошо известен и в политической науке². Тем не менее в политической теории практически не было попыток последовательно применять эволюционную теорию к процессу институциональных преобразований. И это вполне понятно. Эволюционная теория предполагает существование определяющих принципов отбора. В экономике, после работы Алхияна³, такой принцип стал почти очевидным — это институциональная эффективность. Но что могло бы пониматься под институциональной эффективностью в политике?

Это непростой вопрос. Прежде чем ответить на него, нам следует совершить экскурс в экономическую теорию институциональной эволюции, развитие которой связано прежде всего с именами Д. Норта и О. Вильямссона⁴.

В самом начале своей книги «Институт, институциональные изменения и эффективность экономики» Д. Норт дает такое определение понятию социального института: «Институт — это правила игры в обществе, или, более формально, это ограничения, сконструированные людьми, чтобы придавать форму человеческому взаимодействию»⁵. Д. Норт обращает также внимание на фундаментальное различие между институтами и организациями: институты — правила, организации — субъекты социальной жизни.

Правила меняются со временем. Но меняются не только правила в формальном смысле этого слова. Задолго до работ Д. Норта, Герберт Саймон⁶, исследуя административное поведение и структуру фирм, обратил внимание на то, что помимо формальных правил в обществе существует огромный запас неформальных знаний, позволяющий интерпретировать формальные правила. Эти знания очень часто не эксплицируются и могут составлять то, что М. Польяни⁷ в свое время предложил назвать «молчаливым знанием». Структура этого знания, в отличие от формальных правил, очень часто остается неясной тем субъектам, которые это знание используют. Если говорить об социальных институтах, то структура этого «молчаливого знания» может быть скрыта из-за его распределенности по субъектам социума — никто может не обладать им в полной мере. Фактически такая совокупность правил вместе со схемами их интерпретации, в т.ч. социальной онтологией и системой ценностей составляет социальную культуру в обществе⁸. Правила могут меняться со временем, а сами социальные институты, т.е. система правил в совокупности с когнитивными схемами их интерпретации — эволюционировать примерно в том же смысле (по крайней мере метафорически), что и биологические виды, если между институтами возникают отношения конкуренции⁹. Подчеркнем здесь, что пока что мы находимся в области метафоры, и надо сделать достаточно много, чтобы от метафоры перейти к теории¹⁰.

Первый вопрос, который здесь возникает, состоит в следующем: кто все-таки конкурирует и эволюционирует, институты (т.е. система правил) или организации — т.е. субъекты социального действия)? В том способе применения теории эволюции к экономическим феноменам, который предложил Алхиян, эволюционируют субъекты — фирмы, использующие более эффективные процедуры, выживают. Но эволюционировать могут не только субъекты, но и институты. В свое время Карл Менгер¹¹ рассматривал проблему эволюции тех социальных институтов, которые не являются специально спроектированными конструкциями (это справедливо, скажем, для естественного языка или денег), как центральную проблему социальной теории. Такой взгляд на социальные институты вообще характерен для австрийской школы экономики и особенно ясно сформулирован Ф. Хайеком, который рассматривал систему правил поведения «расширенного порядка» (т.е. рыночной экономики) в конкуренции с другими типами правил социального поведения.

Строго говоря, эволюционная теория для субъектов социума (организаций) должна весьма сильно отличаться от эволюционной теории для социальных институтов. Это — очень важное соображение, которое обычно недооценивается. Если говорить о биологической метафоре, то различие здесь примерно такое же, как различие между эволюцией видов и эволюцией ценозов, т.е. структуры взаимоотношений между видами в некотором географическом ареале. Между этими двумя типами эволюции существует взаимосвязь, но логическое различие необходимо. Вместе с тем это различие создает фундаментальную двойственность, которую мы и попытаемся описать ниже. В применении к сюжету настоящей книги эта двойственность становится ясной, когда мы сравниваем эволюцию демократических институтов и эволюцию политических организаций.

Демократия — это отнюдь не сообщество демократических организаций. В сообществе демократических организаций могут практиковаться самые жестокие формы борьбы и создаваться условия, весьма далекие от каких бы то ни было демократических идеалов (достаточно вспомнить Великую Французскую революцию). Демократия — это система демократических практик, пронизывающая все общество и интегрирующая его в то, что можно назвать «демократическим разумом общества», а это — система социальных институтов. Если мы хотим понять истоки и сущность демократии, то мы должны все время иметь в виду двойственность институтов и организаций. Вообще говоря, в каждом случае, когда организация рассматривается изнутри, с точки зрения действующих в ней правил — это социальный институт, когда же она рассматривается снаружи, во взаимодействии с другими организациями, только тогда она выступает как социальный субъект, т.е. здесь мы имеем «Янус-космологию» в духе А. Кёстлера¹². Социум оказывался разделением на иерархически организованные части, каждая из которых изнутри — социальный институт или множество социальных институтов, снаружи — социальная организация.

Различие в эволюционной теории в случае социальных институтов и социальных организаций состоит в следующем: в первом случае отбор — это смерть правила или системы правил, во втором — это смерть социального субъекта. Ясно, что это далеко не одно и то же. С этой точки зрения институциональная эволюционная теория существенно отличается от эволюционной теории Алхияна. Трансакционные издержки — это параметры отношений между субъектами, потери при трансакциях. Таким образом трансакционные издержки являются результатом действия неких общих правил — т.е. социальным институтом. Как показал О. Вильямсон¹³, изменение трансакционных издержек изменяет систему отношений между субъектами рынка: т.е. институциональную структуру рынка (увеличение трансакционных издержек способствует возникновению крупных фирм).

Из-за двойственной, янусоподобной природы институтов и организаций существует взаимосвязь между организационной и институциональной эволюцией. Изменения в институциональной среде могут вызвать гибель организаций, что тем не менее может и не вести к гибели существующих внутри организаций институциональных практик, носителями которых являются люди, обычно переживающие гибель организаций. Это означает, что строя теорию эволюции, мы всегда должны иметь в виду иерархию онтологических уровней следующего вида (Схема 2).

Схема 2.

Увеличить

Именно эта структура, в которой институциональная практика соответствует генотипу, а организации — организмам и должна быть, на наш взгляд, основой теоретической конструкции для теории институциональной эволюции. Для любой теории эволюции принципиальным является вопрос о смене поколений и исследовании свойств. В предложенной схеме этот вопрос решается просто — организации имеют конечный срок жизни и гибнут, но их институциональные практики исследуются (возможно) в результате того, что гибель организации совсем не обязательно означает гибель составляющих ее людей. Они-то и переносят институциональные практики от одной организации к другой. Даже в случае гибели людей институциональные практики могут сохраняться в виде текстов (например, текстов законов или текстов коммерческих ноу-хау) и могут восстанавливаться через некоторое время.

В теории эволюции обязательно должна присутствовать онтологическая многоуровневость. Противоположность генотипа и фенотипа здесь фундаментальна. Фактически в теории институциональной эволюции мы имеем следующие онтологические уровни — организации, институциональные практики и биологические индивидуумы, составляющие организации и являющихся носителями институциональных практик. Четвертый уровень, существенный для анализа некоторых задач институциональной эволюции — совокупность текстов, фиксирующих институциональные практики. Именно в текстах обычно фиксируется формальная сторона институциональных практик (законы, инструкции и т.д.). Человеческие же знания содержат помимо формальных правил, «молчаливое знание», характеризующее неформальную интерпретацию правил. Но необходимо иметь в виду, что и тексты содержат значительную часть «неформального» знания.

Посмотрим теперь, как в рамках этой модели работает теория. Параллельно с функционирующими системами правил и неформальными системами интерпретаций постоянно обсуждаются новые правила и новые схемы интерпретаций. Таким образом знания, определяющие структуру социальных институтов можно разделить на два класса — актуальные знания (как формальные, так и неформальные) и потенциальные, еще не вошедшие в употребление, или, может быть, входящие в употребление в маргинальных ситуациях. Если какой-то тип практик начинает широко распространяться, он может выйти из маргинальной позиции, даже оставаясь формально запрещенным. Как правило, новые практики усваиваются молодыми членами общества, и решающую роль в утверждении таких практик начинает играть естественная смена поколений.

Роль этого механизма в изменении социальных институтов особенно ясно проявлялась на таких примерах, как падение коммунистических режимов в Восточной Европе, которое очевидным образом было связано со сменой поколений — новые поколения усвоили еще в школах и университетах совершенно иную систему ценностей, чем те, которые навязывались официальной пропагандой. Здесь очень важно отметить, что не все компоненты институциональных практик (и в более широком смысле политической культуры) меняются одинаково быстро. Анализ многочисленных примеров социальных трансформаций показывает, что некоторые компоненты «неявного знания» чрезвычайно консервативны — в особенности это касается социальной онтологии и операционального опыта, пересмотр формальных правил может мало что изменить в реальной практике, а иногда приводит к совершенно неожиданным феноменам — возникновению мафиеподобных социальных иерархий, особенно в тех видах деятельности, где наблюдаются значительные рассогласования новых формальных и старых неформальных правил¹⁴.

Вызревание новых правил сначала в качестве «неформальных» является фактически обязательным условием плавного изменения социальных институтов. В том случае, когда в обществе одновременно действуют несколько систем «неформальных» правил, формирование новых официальных институтов зависит от «способности и торгу» у социальных групп, придерживающихся различных неформальных правил, и здесь начинают действовать законы «возрастающих прибылей»¹⁵. Если по какой-либо причине определенный тип институциональных практик приносит значительные выгоды широкой группе лиц, этот тип может стать доминирующим и в том случае, если он не обеспечивает глобальной оптимизации. Так, например, решение административных проблем с помощью взяток не является оптимальным распределением прав собственности — такая практика приводит к значительным трансакционным издержкам и может удерживать экономическую систему в обществе весьма далеко от равновесия, но, будучи принятой большинством членов общества, эта система может оказаться весьма устойчивой к любым попыткам ввести другие правила трансакций, с более низкими издержками из-за значительного политического влияния коррумпированной бюрократии.

Таким образом, институциональная эволюция оказывается зависящей от прошлого пути, т.е. от истории институтов общества — чрезвычайно важный вывод, объясняющий, почему иногда так тяжело ввести «оптимальные» формы политической организации¹⁶.

В теоретическом плане институциональная эволюция скорее напоминает процесс биологического морфогенеза или эволюции экологических систем, чем процесса видового отбора — прежде всего из-за существенной зависимости от истории развития и распространения институциональных практик на основе закона «возрастающих прибылей». Получающаяся картина весьма напоминает «эпигенетические ландшафты» Уоддингтона¹⁷ — конечный результат сильно зависит от начальных условий и определяется бассейнами притяжения траекторий (такие бассейны притяжения называют креодами). В экономической теории в этом случае мы наблюдаем зависимость положения экономического равновесия и пути к нему от характера экономических и политических институтов обществ — в противоречии с неоклассическими результатами. Цена трансакций, определяющаяся структурой социальных институтов, прежде всего структурой прав собственности, начинает определять существенные экономические параметры — например, структуру экономических организаций. Посмотрим теперь, как эволюционные соображения идеи теории трансакционных издержек могут повлиять на исследования политических институтов общества.

§2. Демократические практики и эволюция политических институтов

В предыдущей главе мы рассматривали эволюцию иерархий и возникновение демократических практик. Посмотрим теперь, как на основе идей эволюции институтов можно объяснить формирование и распад демократических систем.

В первой главе мы обращали внимание на ключевую роль переговоров в формировании демократической системы. В том случае, когда создание демократических институтов шло через углубление переговоров внутри элиты и постепенное распространение этого процесса вширь, как это имело место в Северной Европе, мы имеем весьма устойчивые структуры из комбинации демократических практик. Характерным признаком таких структур являются явные институционализированные переговоры между правительством и группами интересов, как это видно на примере Королевских комиссий в Швеции, позволяющих представителям заинтересованных групп населения совместно с представителями правительства вырабатывать принципы решения наиболее острых общественных проблем¹⁸. Такая практика, так же как и отделение процесса определения административной практики от процесса принятия решений по конкретным случаям и многое другое в этом же роде служат надежными институциональными способами предотвращения коррупции и обеспечения «обратной связи» представителей власти с обществом.

Необходимо заметить, что такие институты развивались постепенно, и в их деятельности очень велика роль неформального знания. Во второй части мы рассмотрим на исторических примерах, как складываются подобные механизмы. В том случае, когда демократия возникает как расширение и углубление процессов переговоров в обществе, формальные правила появляются как актуализация уже существующих установок неформального знания, а демократические процедуры не противоречат базисным элементам когнитивных моделей мира у субъектов политики. Функционально нагруженным и признанным в качестве общего правила или закона оказываются те практики, которые уже прошли проверку и апробацию в качестве неформальных норм внутри групп, т.е. институциональная эволюция идет естественным путем, т.е. происходит «розовая революция»¹⁹. Система демократических институтов в этом случае органически «врастает» в общество, становясь частью его политической культуры. Процедуры и институциональные практики совершенствуются, проходя фазу «функциональной ненагруженности». При таком развитии чрезвычайно сложно ожидать кризиса и внезапного слома развивающейся демократической системы, хотя в определенных условиях и может происходить медленное ухудшение ее качества, связанное прежде всего с абсентеизмом граждан — если все в порядке, то и интерес к общественным делам, требующий некоторого расхода времени и других ресурсов может уменьшаться, сужая базу постоянных переговоров в обществе. В случае значительного сужения базы переговоров и появления неожиданных и серьезных проблем в обществе может возникнуть кризис.

Но гораздо более вероятно возникновение кризиса демократических институтов там, где демократическая система возникала не как расширение внутриэлитной демократии на все общество, а как принуждение обществом авторитарной власти к сотрудничеству. Так как в основе институциональной структуры таких демократических систем лежат различные внешние формы контроля общества над администрацией — выборы, парламентский контроль над исполнительной властью, референдумы и т.п., то внутри административной иерархии не возникает соответствующим неформальных практик, иными словами, культуры демократии, несмотря на наличие навязанных извне формальных правил и процедур. Конечно, в определенных обстоятельствах возможно постепенное появление таких практик, но это вещь весьма редкая, обычно внутренний мир бюрократических иерархий остается сильно изолированным от общественного влияния.

В силу того, что непрерывный контроль общества над властью очень трудно обеспечить (выбора обычно разделены достаточно большими промежутками времени, а парламентарии быстро находят общий язык с администрацией) «политический рынок» оказывается весьма несовершенным — трансакционные издержки очень велики. Отношения избирателей и демократических политиков характеризуются значительной асимметрией в информации, а избиратели не особенно заинтересованы в том, чтобы тратить время и другие ресурсы на ее приобретение — вес одного голоса на общенациональных выборах ничтожен²⁰.

Политическая элита со значительной легкостью может использовать различные средства манипулирования общественным мнением, особенно в условиях, когда структура групповых интересов в обществе не выражена ясно, а горизонтальные переговоры между различными группами интересов практически отсутствуют. Именно такая структура отношений между властью и обществом характеризует многие развивающиеся и посткоммунистические страны. В этих условиях формальные демократические процедуры оказываются внешними связями, наложенными на общество, и быстро теряют легитимность, не имея основы в неформальном знании. Политическая культура общества оказывается как бы разорванной между висящими без опоры формальными демократическими практиками и огромным фундаментом традиционного «молчаливого знания», характеризующего представление членов общества о взаимоотношениях общества с властью.

В соответствии с общей теорией трансакционных издержек, высокие цены трансакций приводят к неэффективности функционирования «политического рынка» — т.е. свободного обмена голосов на политические решения. Более эффективной оказывается иерархия. Этот процесс распада демократических практик и восстановления роли авторитарных иерархий облегчается тем, что «политический рынок» демократии — это по существу рынок фьючерсов. Голоса обмениваются не на конкретные решения, а на обещания таковых. В подобной ситуации возможности для обмана очень велики, а трудности в создании гарантий для «политического контракта» практически непреодолимы в отсутствие мощных независимых организаций, способных оказать давление на власть. Но и сам факт создания таких организаций — политических партий, профсоюзов и т.д. — не спасает положения. Руководство этих организаций тоже выборное, и в отсутствие неформальной демократической культуры может быстро превратить формальные демократические правила функционирования подобных организаций в фикцию²¹. Возникает классический парадокс — кто должен следить за гарантами демократического порядка?

Возникает также вопрос: с чем же связаны трудности появления неформальной основы демократических практик, т.е. демократической культуры? Похоже, что ответ на этот вопрос такого же свойства, как на вопрос о причине существования неэффективных экономических систем²². Не только неформальные практики способствуют становлению формальных институциональных правил, но и существующие институты постоянно производят и поддерживают неформальные практики. Неудачная конституционная структура способна блокировать «размножение» демократического неформального знания и способствовать распространению авторитарного «неформального знания», демонстрируя ту самую «зависимость от пути» развития, о которой говорилось в предыдущем параграфе.

§3. Принципы теории институциональной эволюции

Теперь мы готовы к тому, чтобы обсудить центральное положение нашей эволюционной теории. Мы уже говорили выше о том, что институциональные практики могут быть функционально нагруженными (т.е. жизненно необходимыми для функционирования организации, а могут и не быть таковыми.

Сформулируем теперь фундаментальные принципы теории институциональной эволюции:

Принцип институциональной автономии:

Эффективная эволюция институциональной системы возможна лишь тогда, когда социальные организации, действующие в рамках этой институциональной системы, обладают свободой создания новых институциональных практик внутри организаций.

Второй принцип институциональной эволюции — это принцип функциональной свободы: реальное изменение институциональных практик эффективно только в том случае, если эти практики функционально не перегружены.

Оба эти принципа почти очевидны: если существуют запреты на изменение институциональных практик внутри организаций, то вряд ли можно ожидать изменений институциональной системы в целом — структура интересов внутри организаций будет стабильной, а следовательно, любые попытки изменить характер отношений между организациями столкнутся с трудностями.

То же и с принципом функциональной свободы — нагруженную институциональную практику очень трудно изменить — необходимо переучивать людей, изменить их привычки и все время перехода организация будет неэффективной, что может привести к ее гибели.

Новые институциональные практики должны быть подкреплены основательным слоем «молчаливого знания», а выращивание этого «молчаливого знания» требует значительного времени. Без него новые практики не будут эффективными, а следовательно, и не могут быть функционально нагружены без риска коллапса новой системы социальных институтов. Необходимы специальные области деятельности, не являющиеся жизненно важными для существования общества в целом, где бы новые институциональные практики могли быть защищены соответствующей оболочкой подкрепляющего их молчаливого знания и лишь затем, достигнув определенной степени зрелости, нагружены функционально, т.е. превращены в основу общественной практики. Ниже, во второй части книги мы увидим, какие удивительные «заповедники» существовали для демократических социальных практик в Средневековой Европе. Интересно отметить, что принцип функциональной свободы обсуждался в рамках дискуссий по теории биологической эволюции²³. Одной из загадок биологической эволюции является возможность внезапного переключения на новые формы оптогенеза. Такое переключение вряд ли возможно в том случае, если геном подвергался случайному изменению у одной особи. Вначале новый изменившийся ген должен распространиться по популяции — а это возможно лишь в том случае, если он передается в «молчаливой» заблокированной форме (неплохая аналогия с нефункциональным «молчаливым знанием») и лишь после этого новый ген может быть функционально нагружен. Для реализации этого процесса в живых организмах есть специальные механизмы дупликации генов и блокировки «резервных» генов²⁴.

И, наконец, мы может сформулировать третий фундаментальный принцип институциональной эволюции — принцип адекватной сложности.

Для того чтобы общество эффективно выживало, сложность социальных институтов должна соответствовать сложности социальной среды, в которой эти институты функционируют.

Этот принцип также почти очевиден, если рассматривать институциональные процедуры как «программы» того гигантского компьютера, каким является «мыслящий социум». Конечно, социум для того, чтобы рассматриваться как «мыслящий», должен иметь эффективные способы интеграции знаний, интересов и предпочтений его членов, т.е. в соответствии с идеями, изложенными выше развить в себе эффективную систему взаимодействующих демократических практик.

Иными словами демократия — это реакция на сложную структуру социальной среды — как внешней, так и внутренней. Но значительная сложность в институциональной структуре может развиться лишь в том случае, если среда, будучи сложной, в то же время не является чрезмерно опасной — иначе системе выживающей в такой среде, понадобятся мощные средства мобилизации ресурсов, что может легко разрушить новые, перспективные, но еще не очень эффективные институты.

Для развития нужна сложность — но в относительной изоляции и защищенности от внешних угроз. Поэтому возможно наиболее яркие примеры обществ со значительной институциональной сложностью — это изоляты, хорошо защищенные либо островным положением, как Англия и Япония, либо горами, как Швейцария, либо лагунами и разливами рек, как Венеция или Нидерланды. Собственно говоря, и сама по себе Западная Европа была таким изолятом по отношению к остальному миру. Рост внутреннего разнообразия, «цветущая сложность», по выражению К. Леонтьева²⁵, в чем-то сродни медленному увеличению сложности и богатства экологических систем в условиях относительной стабильности среды — одни виды, распространяясь, создают самим своим существованием условия для жизни других видов, чем больше видов. Тем в большей степени утилизируется весь биологический потенциал среды, создаются сложные трофические цепи — некое соответствие такой утилизации ресурсов среды и отношений симбиоза можно найти в принципах разделения труда в этономических системах.

В человеческих сообществах усложнение среды — и внешней для общества, и внутрисоциальной — приводит к усложнению социальной онтологии — все больше редких типов объектов (и субъектов) необходимо принимать во внимание и рассматривать как существующие.

Поэтому можно сказать, что онтологическая сложность моделей мира (в соответствии с принципом функциональной свободы) должна предшествовать становлению ситуационной сложности — и здесь начинается важная тема взаимодействия и взаимозависимости науки и демократии.

На этих примерах мы видим, что существует нечто большее, чем поверхностная аналогия между биологической эволюцией и институциональной эволюцией. Мне представляется, что можно говорить о теории эволюции в некотором очень общем смысле — и для такой теории эволюция видов, эволюция социальных институтов, эволюция научных идей и технологий будут лишь частными примерами.

Фундаментальные принципы эволюции, сформулированные в настоящем параграфе, в совокупности с некоторыми другими идеями — янус-космологии А. Кёстлера²⁶, эпигенетическим ландшафтом Уоддингтона можно рассматривать как некий зародыш такой теории.

¹ См. D.North Institutions, Institutional Changes and Economic Performance Cambridge. Cambridge University Press. 1990; G.H.Hodgson Economicы and Institutions. Oxford Polity Press. 1988; G.H.Hodgson Economics and Evolution. Oxford. Polity Press. 1993.

² В настоящее время «новый институционализм» является одним из основных направлений политической науки. Манифестом этого напраления миссии можно было бы назвать книгу J.G.March S.P Olsen Rediscovering Institutions. N.Y. The Free Press. 1989.

³ Обзор влияния идей А.Алхияна на различные области экономики см. в книге Unsertanty and Economic Evolution Essays in honour of Armen A.Alchian J.R.Lott (ed). London — New York Routledge 1997.

⁴ D.Notrh Institutions, Institutional Changes and Economic Performance Idbd.; L.J.Alston, T.Eggertsson, D.North Empirical Studies in Institutional Changes (eds). Cambgidge. Cambridge University Press. 1996; O.Williamson Market and Hierarchies: Analysis and Antitrust implications, London. The Free Press. 1975.

⁵ D.North. Institutions, Institutional Changes and Economic Performance Ibid p. 3.

⁶ Работы Г.Саймона сыграли важнейшую роль в формировании институционализма как метода в социальных исследованиях см. G.Simon Administrative behavior. Macmillan. New York. 1947; G.Simon Models of men. New York. Wiley 1957; G.Simon Models of Bounded Rationality v. 1-2 Cambridge Ma. M.I.T. Press 1982.

⁷ M.Polanyi. The Tacit Knowlege. Doubleday — Garden City. Anchor. 1967.

⁸ См. V.Sergeyev, N.Biriukov. Russia's Road to Democracy. Edvard Elgar. Aldershot. 1993 ch. I.

⁹ О конкуренции в «макровремени» см. Ф.Хайек. Пагубная самонадеянность. М. Новости. 1992.

¹⁰ См. G.H.Hodgson Economics and Evolution, Ibid; R.R.Nelson, S.Winter. An Evolutionery Theory of Economic Change. Cambridge Ma. Harvard University Press. London. 1982.

¹¹ K.Manger The Theory of Money. См. также F.A.Hayek The Denationalisation of Money 2d ed. London Institute of Economic Affairs 1978.

¹² См. A.Koestler. Janus: A summing up. Picador. London. 1979.

¹³ O.Williamsson. Market and Hierarchies. Ibid.

¹⁴ V.Sergeyev The Wild East. Ibid.

¹⁵ См. работу B.W.Arthur «Self Reinforsing Mechanisms in Economics. In P.W.Andersson K.J.Arrow, D.Pines (eds) The Economy as an Evolving Compex System. Reading. Addison-Wesley. 1988.

¹⁶ D.North Institutions, Institutional Changes and Economic Performance. Ibid ch. 11.

¹⁷ C.H.Waddington. The Theory of Evolution Today. in A.Koestler J.R.Smythies (eds) «Beyond Redictionism». Radius book. London. 1969 p. 357-395; см. также C.H.Waddington (ed) Towards a Theoretical Biology. Prolegomene. Birminham Aldine Publishing company. 1968.

¹⁸ O.Petersson. Swedesh Government and Politics. Stockholm, Fritzes 1994.

¹⁹ V.Sergeyev The Wild East (Ibid) ch. 4.

²⁰ Ср. D.North Institutions, Institutional Changes and Economic Performance. Ibid p.44.

²¹ R.Michels. Political Parties. Hearst International Library Co. 1915.

²² См. о взаимосвязи эффективности экономики и принципами организации политических институтов в D.North, B.Weingast. Constitution and commitment: the evolution of institutions governing public choice in seventeen — century England. Journal of Economic History v. 49 N. 4 1989.

²³ См. S.Ohno Evolution by gene duplication. Berlin — New York Springer Verlag. 1970.

²⁴ S. Ohno Ibid: C.H.Waddington (ed) Towards a Theoretical Biology. Ibid.

²⁵ К.Леонтьев различал в социальном развитии 3 формы: 1) первичной простоты; 2) Цветущей сложности; 3) Вторичного упрощения. К.Леонтьев, Византизм и славянство. Собр.Соч. т. 5 В.М. Саблин. Москва. 1912 гл. 6.

²⁶ A.Koestler. Ianus. Ibid.

«« Пред. | ОГЛАВЛЕНИЕ | След. »»