Хочу все знать > Демократия

«« Пред. | ОГЛАВЛЕНИЕ | След. »»

Глава IV. Демократия и иерархии

§1. Жизнь и смерть социальных иерархий

§2. Вертикальная мобильность в иерархиях

§3. Коррупция и распад иерархий

§1. Жизнь и смерть социальных иерархий

Само существование демократических политических систем в определенном смысле удивительно, это — почти что чудо. Если мы посмотрим на ранние фазы человеческой истории, то ничего похожего на демократические системы мы там не найдем — сплошь и рядом это властные иерархии с различной степенью личной власти царя. В тех случаях, когда права царской власти ограничивались каким-либо образом — существованием народного собрания или жреческой власти — мы не можем говорить ни о какой серьезной степени демократического контроля снизу. Некоторые отклонения от такого положения дел можно увидеть в «военной демократии» древних индоевропейцев, центрально-азиатских кочевников и ряда горных и морских народов, но насколько можно судить по историческим источникам, степень этой демократии была крайне ограничена, фактически сводилась к возможности отказа от повиновения людей — т.е. ситуации, которая возможна в любом обществе, и проявлялась в основном во время военных походов — когда народ находился рядом с вождем и с оружием в руках¹.

Сколько-нибудь развитые демократические практики — это факт довольно позднего культурного развития. Такое положение дел представляется достаточно естественным. Несмотря на отсутствие исторических свидетельств о ранней фазе развития человеческих сообществ естественно предположить, что эти сообщества не слишком сильно отличались по своей структуре от сообществ социальных животных, в частности приматов. В настоящее время этология подобных сообществ изучена достаточно хорошо² и ясно, что они представляют собой очень жестко организованные иерархии, где «вожак» контролирует поведение рядовых членов сообщества с помощью небольшой группы особей, обладающих значительной силой, но уступающих ему по способности манипулировать ситуацией. Смена вожака возможна в случае чрезвычайных обстоятельств — скажем в случае лесного пожара, но новый лидер обычно заменяет вожака только до прекращения этих чрезвычайных обстоятельств, после чего возвращается в свое обычное положение.

Эти наблюдения позволяют высказать гипотезу о том, что у социальных животных есть два типа потенциально способных к доминированию субъектов. Один тип обладает способностью понимать и контролировать внутреннюю, социальную среду сообщества, другой — внешнее окружение, и существует этологический механизм переключения лидерства от одного типа к другому в зависимости от обстоятельств.

Нетрудно видеть, что и классическая теория политического лидерства обращает внимание на те же два типа — традиционное и харизматическое лидерство со сходными характеристиками, и традиционный лидер успешно действует в стабильной социальной среде, харизматик — в условиях кризиса³.

Учитывая двойственную природу человека — ведь человек не только разумное существо, но и животное, естественно поставить вопрос о том, в каких аспектах социальные структуры человеческих сообществ определяются конструкциями разума, а в каких аспектах — унаследованными от предыдущих этапов развития этологическими детерминантами. Успехи исследования человеческой этологии и психологии малых групп позволяют с достаточной уверенностью сказать, что первичные групповые иерархические структуры в существенном являются этологическим наследием человека, а типичное поведение в иерархиях, особенно в условиях стресса — в армии, тюрьмах, чрезвычайных обстоятельствах — не слишком сильно отличается от иерархического поведения социальных животных⁴.

Но социальным животным не известны демократические практики, за исключением, пожалуй, одной — отказа от повиновения в случае неадекватности вожака, да и то в особых обстоятельствах.

Поэтому мы с достаточной уверенностью можем экстраполировать на ранние фазы развития человеческих сообществ чисто иерархическое устройство близкое по этологическим стереотипам к сообществам социальных животных, утверждая тем самым, что «протосоциум», видимо, представлял собой не «войну всех против всех» и не «первобытный коммунизм», а предельно тоталитарную иерархию с очень низкой степенью свободы.

Если это так (вопреки мнению таких мыслителей, как Гоббс или Маркс), то возникает естественный вопрос — а как вообще возможно появление демократии? Почему демократические системы не коллапсируют, уступая место иерархиям? Откуда в иерархической среде вообще возникает возможность демократического развития? Как складываются демократические практики, и что обеспечивает их устойчивость?

Начиная со времен античности, существовало достаточное количество социальных мыслителей, которые отрицали пользу демократических систем и обращали внимание на их крайнюю неустойчивость и «нерациональность»⁵. Некоторые из приводимых ими аргументов о «неустойчивости» и «неэффективности» демократии весьма серьезны. Соображения об общественной пользе являются, конечно, лишь ценностным суждением. В начале своего развития демократические практики слабы и неэффективны, и вряд ли они смогли бы заместить иерархические практики, если бы эти иерархические практики в свою очередь не обладали некоторыми принципиальными слабостями и недостатками.

Преимущества иерархического стиля управления обществом достаточно очевидны. Такое устройство позволяет сообществу в целом реагировать на обстоятельства внешней среды как «одно тело» с «единым разумом», которым является разум вождя. Степень интеграции в иерархических обществах весьма высока, и их эффективность в чрезвычайных обстоятельствах ряд ли стоит подвергать сомнению — не случайно именно так и по сей день организованы практически везде и исполнительная власть и армия⁶. Фактически такой способ организации сообществ использует этологические ресурсы человеческой природы.

Но как возникает необходимость в демократических практиках? Где «естественные» истоки демократии? Можно сколько угодно говорить о желательности демократии из ценностных соображений — гуманности, справедливости и т.д. Но где естественные объективные основания, делающие демократию победительницей в эволюционной конкуренции с авторитарными и тоталитарными общественными порядками?

Для ответа на этот вопрос необходимо рассмотреть эволюцию иерархий. Самой важной особенностью человеческих иерархий является тот факт, что человек смертен, и иногда не просто смертен, а смертен внезапно. Внезапная смерть вождя или иерарха высокого ранга создает в иерархии лакуну, которая отнюдь не во всех обстоятельствах заполняется адекватным образом. Люди, занимающие высокие ступени иерархии, часто обладают весьма специфическими способностями, которые, собственно говоря, и позволяют им занимать высокое иерархическое положение. Далеко не всегда можно быстро найти адекватную замену, и уже этот факт ослабляет иерархию и может привести ее к гибели. Достаточно вспомнить о том, сколько империй погибло просто из-за случайной смерти императора или выдающегося полководца, создававших эти империи силой своего военного таланта. Иерархия, следовательно, должна обладать определенным избытком людей, способных руководить. Но такой избыток в свою очередь опасен для существования стабильной иерархии, так как стимулирует борьбу за власть — далеко не всегда способный руководитель согласен долгое время находиться в тени и выжидать, когда освободится по естественным причинам место, на которое он способен претендовать. Опасаясь возможной конкуренции и заговоров, многие подозрительные иерархи старательно очищают место вокруг себя от всех, кто мог бы их заместить⁷. Если ситуация именно такова, смерть такого иерарха ставит иерархию в целом в весьма трудное положение.

Но и в том случае, когда нехватки в способных людях нет, в случае строгой иерархии (то есть такой, в которой отсутствуют демократические практики консультаций, выборов и соглашений по горизонтали и снизу вверх) замещение пустот возможно только в результате либо назначения сверху, либо в результате борьбы за власть. В случае смерти главы иерархии назначение «сверху» просто невозможно и, следовательно, борьба за власть практически неизбежна, даже в том случае, если умерший глава иерархии оставил завещание относительно своего преемника. А такая борьба — это неизбежное ослабление, а возможно, и гибель иерархии⁸.

Из этой ситуации существует два основных выхода. Первый — это установление соправления еще при жизни предыдущего главы иерархии. В этом случае соправитель входит в существо дел, приучает низшие уровни иерархии к подчинению своим указаниям и как бы «врастает» в иерархию еще до смерти ее главы⁹.

Второй выход — это установление специальных процедур замещения: наследование, выборы, жребий и т.п. Но этот выход — фактически уже начало формирования демократических практик — наследник может оказаться малолетним и необходимо регентство, далее необходим контроль за регентом, чтобы он не присвоил власть себе и т.д. Регулярность замещения главы иерархии по существу не может быть обеспечена без соблюдения заранее обусловленных процедур, а контроль за соблюдением процедуры (в данном случае неизбежно снизу) — это уже не иерархическая, а демократическая практика.

Первый путь обеспечения преемственности характеризуется тем, что глава иерархии делится своей властью — следовательно, необходима процедура разделения власти, например, выделение для соправителя особых областей ответственности. Наблюдение за соблюдением такого разделения тоже становится менеджириальной проблемой, оказывается необходимым третейский орган, стоящий как бы над двумя соправителями. А это — нарушение строго иерархического принципа, т.е. введение демократической практики.

Если посмотреть на функционирование тоталитарных иерархий в момент смены лидера — в СССР в середине 50-х годов, в Китае — в семидесятых и середине 90-х, в Египте после смерти Насера, и т.д., то нетрудно обнаружить, что волна демократических практик возникает именно в момент смены руководства иерархией. Перед иерархиями, следовательно, стоит тяжелый выбор — или поступиться строгими иерархическими принципами и допустить некоторые специфические демократические практики, либо проигрывать другим обществам, сделавшим это, в эволюционной конкуренции.

Мы, следовательно, может сделать очень важный вывод — сильнейший импульс к развитию демократических практик дает простой факт ограниченности сторон человеческой жизни¹⁰. Но это простое наблюдение заставляет нас пристально посмотреть на жизнь иерархий не только на самой вершине, но и на всех других уровнях. Не здесь ли кроется секрет возникновения демократических практик?

§2. Вертикальная мобильность в иерархиях

Человеческие иерархии можно классифицировать по очень простому, но важному признаку — по степени вертикальной мобильности. В этом случае выделяются два крайних типа, примеры существования которых нетрудно найти в истории.

Первый тип — это чисто меритократическая иерархия, в которой продвижение ее члена вверх зависит в основном от способности выполнять работу.

Это — иерархия с высокой вертикальной мобильностью. Принципы продвижения вверх могут быть различными — система экзаменов, как в императорском Китае, организационные способности, как в СССР в 20-х-30-х годах, теологические познания, как в католической иерархии средневековой Европы, рыцарское искусство, как в монашеских рыцарских орденах. Различие в принципах приводит к тому, что быстро повышаются в социальном статусе различные типы людей, но для всех иерархий существенно следующее — стимулом к повышению социального статуса служит стремление к власти, ибо человеческие иерархии — это прежде всего иерархии власти. Сама возможность повысить социальный статус членов иерархии, находящихся в руках иерархической элиты — это и есть основа власти в иерархиях с высокой вертикальной мобильностью¹¹.

Другой тип властных иерархий — это иерархии, в которых иерархический статус наследуется — типичным примером такой иерархии были феодальные структуры власти в средневековой Европе. В таких иерархиях вертикальная мобильность, как правило, весьма низка, так как обычно связана с обладанием крупной земельной собственностью. Это не значит, конечно, что вертикальная мобильность здесь полностью отсутствует: пожалование более высокого наследственного титула за заслуги, оказанные государю, в результате выгодной женитьбы или в иных случаях возможны — но редки. Иерархии такого типа образуют закрытые для низших классов общества элитные группы, проникновение в которые для чужаков представляет очень трудную задачу¹².

Если говорить о том видении мира, которое структурирует социальную жизнь людей, а это, как заметил в свое время Ортега-и-Гассет¹³, и есть основной предмет исторической реконструкции, то тип вертикальной мобильности существующих в обществе иерархий трудно сравнить с чем-либо другим по его вкладу в формирование картины мира. Достаточно посмотреть на сюжеты художественной литературы, в которых сюжеты основанные на мотивах социального успеха, занимают очень существенное, а в некоторые эпохи просто доминирующее место.

Степень вертикальной мобильности — это важнейший элемент картины мира и, следовательно, важнейший элемент процесса эволюции человеческих сообществ. Наблюдая на исторических примерах, какое воздействие на общество производит различие в типах вертикальной мобильности, действующих в обществе иерархий, можно сразу же заметить весьма интересные вещи.

Вообще говоря, общество с высокой вертикальной мобильностью оказывается значительно более стабильным в социальном отношении и значительно менее адаптивным к переменам во внешних обстоятельствах. Наоборот, общество с низкой вертикальной мобильностью демонстрирует социальную нестабильность и кризисы, но значительно более адаптивно к изменению среды.

Это объясняется следующим образом: в иерархиях с высокой вертикальной мобильностью продвижение зависит во многом от совпадения картины мира у кандидата на повышение и у иерархов более высоких уровней, чем уровень кандидата. Каждый из ярусов иерархии с высокой вертикальной мобильностью образует своего рода «клуб», в который трудно попасть человеку, если его взгляды, стиль поведения, способы общения не соответствуют соответствующим характеристикам того яруса иерархии, в который он кооптируется. Даже если по каким-то причинам будет повышен человек, по своему социальному стереотипу резко отличающийся от своих новых коллег по иерархическому уровню, ему будет чрезвычайно трудно удержаться в этой среде, и тем более трудно рассчитывать на дальнейшее повышение. Таким образом иерархия с высокой вертикальной мобильностью консервирует социальную картину мира своих членов.

Эта особенность приводит к тому, что иерархии с высокой вертикальной мобильностью плохо адаптируются к изменениям внешних обстоятельств и склонны сохранять политическую культуру в течение длительного времени неизменной. И социальная онтология, и система ценностей, и операциональный опыт оказываются «замороженными» в таких иерархиях, и если изменение внешних обстоятельств требует быстрых перемен политической культуры, то иерархии с высокой вертикальной мобильностью обычно рушатся. Наиболее характерным историческим примером такого рода являются бюрократические иерархии имперского Китая, начиная с Ханьского времени, иерархические структуры византийской бюрократии, иерархия католической церкви в средние века, партийные иерархии социалистических государств Восточной Европы в 50-х-80-х годах. Даже путем нажима сверху, как показывает опыт советской перестройки, очень тяжело изменить культуру иерархий с высокой вертикальной мобильностью.

Но обычно уровень вертикальной мобильности в иерархиях имеет тенденцию понижаться по мере старения иерархии. Ниже мы более подробно обсудим феномены, связанные с «коррумпированием» меритократических иерархий. Здесь же необходимо отметить существенные различия в причинах социальных неудач иерархий с высокой вертикальной мобильностью — в краткосрочной перспективе — это ригидность и неспособность в адаптации к быстро меняющимся условиям. В длительной перспективе — это перерождение в наследственные иерархии с низкой вертикальной мобильностью, что создает не столько проблемы со средой, в которой иерархии существуют, сколько социальные проблемы внутри иерархий.

Вертикальная мобильность весьма способствует стабильности в обществе по следующим причинам: такая структура обеспечивает возможность способным людям быстро подняться наверх, лишая низшие уровни иерархии естественных вождей, способных возглавить социальные движения слоев недовольных низким уровнем жизни. Правда, ценой за подъем по социальной лестнице является конформизм, а это означает, что далеко не все способные люди, часть из которых является нонконформистами, будут затянуты в иерархию, что создает определенные опасности социального взрыва. Поэтому успешно действующий иерархический социум с высокой вертикальной мобильностью должен для обеспечения социальной стабильности предусмотреть специальную социальную нишу для способных нонконформистов, где они могли бы приобрести высокий социальный «внеиерархический» статус.

В том случае, когда такие ниши функционируют, они до определенной степени обеспечивают спокойствие в обществе.

Нетрудно заметить, что большинство традиционных цивилизаций организовано на основе иерархий с высокой вертикальной мобильностью действительно имели такие ниши. В императорском Китае это были даосские храмы и буддийские монастыри, а также социальный институт даосских и буддийских отшельников, живших в горах и пользовавшихся обычно очень высоким уважением. В Византии аналогичную роль выполняли монастыри, в мусульманском мире в Средние века — суфийские братства. В СССР фактически такой же социальной нишей до середины 60-х годов являлась наука. Но следует заметить, что именно эти безопасные нонконформистские социальные ниши становятся фактором, кристаллизующим недовольство в случае появления серьезных социальных проблем¹⁴.

Рассмотрим теперь иерархии с низким уровнем вертикальной мобильности. В обществах, устроенных на основе таких иерархий, элита отделена от остальной части населения практически непроходимым социальным барьером. Если бы в таких обществах не существовало способов получить достаточно высокий статус вне политической элиты для тех, кто способен к политическому руководству, такое общество было бы очень быстро разрушено социальными волнениями.

Если брать исторические примеры, то мы имеем лишь небольшое количество обществ с ярко выраженной наследственной иерархией в качестве основы политической системы. Из обществ такого типа, доживших до относительно недавнего времени это — Западная Европа в VIII-XVII вв., Япония до 1868 г., Таиланд до 1932 г. Вопреки формальным критериям в число таких обществ нельзя включать Россию до реформы 1861 г., так как в России вертикальная мобильность политической иерархии почти всегда (за исключением коротких периодов в середине XVII и во второй половине XVIII вв., т.е. господства аристократии в начале правления Романовых и при Екатерине Великой) была весьма высока и формальных барьеров для получения личного и наследственного дворянства не существовало, и личное и наследственное дворянство приобреталось занятием определенного уровня в военной или чиновничьей иерархиях.

Именно в обществах с наследственными властными иерархиями возникает и утверждается тот тип социального порядка, который обычно называется современным обществом. Этим, по-видимому, и объясняется «феномен Японии», в отличие от остальных неевропейских стран, необычайно быстро модернизировавшейся после вступления в контакт с европейцами¹⁵. Этим же, по-видимому, объясняется и тот замечательный факт, что Таиланд является чуть ли не единственной страной Азии, продемонстрировавшей автохтонную эволюцию к демократии «снизу» через демократические движения и движения за права человека, и в послевоенный период, несмотря на серию военных переворотов постоянно и быстро возвращавшейся к демократической системе западного типа¹⁶.

Недостаточно, однако, констатировать факт взаимосвязи между политической культурой наследственных иерархий и тенденциями к быстрой модернизации. Этот феномен требует внутреннего социального объяснения. Во второй части этой книги ряд ключевых исторических примеров будет достаточно подробно рассмотрен. Здесь же мы остановимся только на объяснении общей идеи такой взаимосвязи.

Как уже отмечалось выше, закрытость элиты для низших слоев населения может существовать в рамках достаточно стабильной социальной системы только в том случае, когда для способных выходцев «снизу» есть разумная социальная альтернатива.

Во всех упомянутых выше случаях такая альтернатива была — в Западной Европе в Средние века — церковная иерархия, открытая для выходцев из социальных низов с высоким уровнем вертикальной мобильности, в Японии и Таиланде — буддийские монастыри и очень высокий социальный престиж буддийских монахов. Очень важно отметить, что во всех этих случаях вступающий на альтернативный к политической иерархии путь карьеры брал обязательства воздерживаться от половой жизни и, следовательно, не мог иметь детей.

Это условие гарантировало альтернативные иерархии от превращения в наследственные (в странах Ислама таких ограничений не было и суфийские ордена быстро превратились в наследственные иерархии, а потому утратили способность смягчать социальное недовольство, интегрируя в свою структуру потенциальных лидеров). В Западной Европе, кроме церковной иерархии имелись и другие социальные институты, дававшие социальный престиж вне феодальной иерархии, прежде всего гильдии ремесленников¹⁷, постепенно отделявшиеся от феодальной иерархии в пространственном отношении, образовав города, организованные на основе демократических принципов самоуправления.

Закрытость элиты и ее наследственный характер фактически приводил к обществу с плюрализмом иерархий, а плюрализм иерархий неизбежно порождал демократические практики, так как необходимо было установить modus vivendi между иерархиями, а этот процесс требовал переговоров. Несмотря на болезненный в большинстве случаев характер отношений нобилитета и городской элиты, как впрочем и не менее болезненные отношения нобилитета с церковной иерархией, система переговоров, и вместе с ними и система демократических практик постепенно устанавливалась, приводя в некоторых областях Западной Европы — прежде всего в Нидерландах и Англии, к появлению того, что уже можно назвать политической системой демократии.

§3. Коррупция и распад иерархий

Теперь мы можем рассмотреть вопрос об «коррупционной» устойчивости социальных иерархий. Это касается прежде всего иерархий с высокой вертикальной мобильностью, так как наследственные иерархии имеют обычно мало причин для «коррупционной». Основная опасность для них — это появление конкурирующих иерархий.

Иерархии же с высокой вертикальной мобильностью находятся в положении постоянной опасности перерождения в наследственную иерархию. Причины для этого достаточно естественные — каждый член иерархии, достигший сколько-нибудь высокого положения, стремится закрепить по крайней мере достигнутый им уровень для своих детей. Это обстоятельство ведет к нарушению формальных меритократических правил отбора — иерархия коррумпируется, на правила отбора выдвиженцев начинают влиять совсем иные соображения, чем эффективность и способности выполнять управленческие функции. В то же время увеличение роли «неформальных» оценок, непотизм не приводят, как правило, к коллизиям в «средних» слоях иерархии — дети и родственники оказываются обычно вполне подходящими членами иерархии, так как уже в семье усваивают основные принципы политической культуры. Основное недовольство коррупцией возникает во внеиерархических слоях общества, не принадлежащих к управленческой элите и на нижних уровнях иерархии, так как коррупция нарушает «принцип равных возможностей», а наследственная управленческая иерархия требует от общества совсем иной картины мира, совсем иной социальной онтологии, чем иерархия с высокой вертикальной мобильностью. Если в обществе прочно укреплены меритократические идеи и «равные возможности» роста для всех членов общества рассматриваются как базисная ценность, засорение каналов внутренней мобильности может оказаться достаточной причиной для социального взрыва.

Причины, по которым происходит это засорение каналов мобильности, обычно достаточно ясны всем членам обществ — в семьях иерархов высокого уровня возможностей получения образования больше, а следовательно, даже при формальном сохранении строгих меритократических принципов отбора вероятность попадания на высшие уровни иерархии выходцев из политической элиты существенно выше. Но это лишь одна сторона дела. Еще более важным является постепенное накопление собственности в руках семей иерархов высоких уровней. Не только в императорском Китае, но и в обществах с формально уравнительными принципами распределения благ, такими как СССР до середины 50-х годов или КНР, Вьетнам и Северная Корея до начала реформ в 70-х-90-х гг. неформальное перераспределение собственности в пользу политической элиты имело место. Никакие формальные ограничения на владение землей и ценностями не в состоянии прервать этот процесс накопления богатств и трансформацию политической власти во власть экономическую, точнее дополнение политической власти властью денег¹⁸.

Судьба политической системы в случае интенсивной коррупции в принципе может быть двоякой. Возможен относительно мирный переход к наследственной иерархии или, в случае уравнительных обществ к наследственной олигархии. Интересно отметить, что уже мыслители античности, наблюдая трансформацию политических систем небольших государств Средиземноморья, достаточно хорошо понимали важность процессов «старения» иерархий. Постаревшая иерархия либо должна найти особое положение в обществе, дав дорогу другим иерархиям и открыв путь политическому плюрализму, а затем и современному обществу, как это произошло позднее в Западной Европе, либо распасться, уступая место новой меритократической иерархии, если политическая культура общества не допускает идеи наследственной политической иерархии и сопутствующей ей поневоле идее иерархического плюрализма. В этом случае в обществе будет наблюдаться циклическая смена типов политического режима. Именно такая цикличная смена форм и получила основным материалом для построения цикличной политической динамики Платона и Полибия. В особенно яркой форме цикл «засорение» — восстание — распад иерархии — восстановление меритократической иерархии наблюдался в Китае, где события повторялись с частотой раз в 150-200 лет, причем в качестве причин распада выступали в основном два фактора — восстание эгалитарных религиозных сект, возглавляемых представителями «внеиерархической» элиты — даосскими и буддийскими монахами, либо нашествие кочевников, разрушавшее политическую систему Китая каждый раз, когда «засорившаяся» иерархия лишалась эффективности и легитимности вследствие коррупции¹⁹.

Следует отметить также, что в старение меритократических иерархий значительный вклад вносит «Принцип Питера»²⁰ — чрезвычайно трудно определить пределы способностей человека, вследствие чего члены управленческой иерархии, успешно справлявшиеся со своей работой и вследствие этого пошедшие на повышение, совсем не обязательно будут справляться с работой и на более высоком иерархическом уровне. Между тем понизить члена меритократической иерархии практически невозможно — это было бы равнозначно признания неэффективности принципов и механизмов отбора, определяющих кандидатов на повышение, т.е. подрыву основных ценностей иерархического социума. Таким образом даже в отсутствие коррупции существует практически непреодолимый механизм снижения эффективности управления в меритократической иерархии. Тем самым распад меритократической иерархии по одной из вышеперечисленных причин является неизбежным — это только вопрос времени. Но распад меритократической иерархии — это либо кризис с цикличным восстановлением системы — либо формирование новых социальных институтов, обеспечивающих легитимность власти иным путем, чем предоставление «равных возможностей» в сфере управления и отсасывание из неэлитных слоев общества наиболее опасных для системы индивидуумов.

Заметим, что упадок иерархии может вызвать двоякую реакцию ее членов: либо «выход», либо «голос» в терминологии А. Хиршмана²¹. Тенденция к обретению «голоса» — это и есть рождение демократической практики. В этом смысле весьма существенными для понимания процессов сохранения и распада иерархий являются соображения Хиршмана о пользе «слабой конкуренции» для сохранения организации — монополиста в «нереформированном» состоянии.

В применении к проблеме эволюции и распада иерархий соображения А. Хиршмана дают следующий результат. При наличии возможности «выхода» из организации, идущей к упадку, этой возможностью пользуются в первую очередь те ее члены, сохранение которых было бы наиболее ценно для реформирования организации — внутренние «диссиденты», имеющие значительный потенциал общественного влияния. Тем самым слабая либерализация не укрепляет, а ослабляет авторитарный режим, так как лишает его возможности внутренней трансформации через демократические практики, т.е. через использование «голоса». В результате возможность «мягкой трансформации» оказывается упущенной, и единственной остающейся альтернативой стареющей и неэффективной иерархии становится полный распад.

То есть от проблемы жизни социальных иерархий мы переходим к проблеме эволюции социальных институтов.

¹ Существует почти необозримая литература о социальных структурах у древних индоевропейцев. Важнейшее положение о тройном делении индоевропейского общества на социальные группы см. [G.Dumezil Les dieux souverains Indo-europeens. Paris. Gillimar. 1977]. Не менее обширна и литература о социальном устройстве обществ степных кочевников, к которым определенно необходимо отнести по крайней мере часть древних индоевропейских народов. Судя по имеющимся данным, если какая-то степень «демократии» и присутствовала в этих обществах, то это была «родовая» демократия ср. сведения о германцах у Тацита.

² Об этологии социальных животных см. также работы таких основателей этого научного направления как К. Лоренц, М. Тинберген, Д. Моррис. Хорошее популярное изложение — R. Chauvin Les Societes alimales. Del'abeille an gorille Paris Plon. 1963.

³ Из трех «чистых типов» власти рассматриваемых М. Вебером (M.Weber Economy and Society University of California Press, Berkley 1978 ch. 3) «рациональный» тип, естественно, не может иметь аналогов в сообществах социальных животных.

⁴ См. классические работы по социологии и психологии мелких групп.

⁵ Эту традицию, по-видимому, можно зафиксировать начиная с Гераклита и Платона.

⁶ Ср. многочисленные исследования роли бюрократии в процессе интеграции общества и обеспечения его эффективности — от Штейна и M. Вебера до Р. Патнэма и Ф. Рурке (L.von Stein Geschichte der sozialen Bewergung in Frankreich von 1789 bis unsere Tage, 3 vol. Hildeheim. 1959; M.Weber Economy and Society ibid; J.Aberbach, R.Putnam, B. Rockman Burocrats and Politicians in Western Democracies. Cambridge MA Harvard University Press 1981; F.E. Rourke Burocracy, Politic and Public Policy, Boston, Little& Brown 1976.

⁷ Ср. гл. IV «Государя» Н. Маккиавелли. Очевидно этот вопрос не переставал занимать и таких политиков нашего века, как И. Сталин.

⁸ Несомненно, что именно этот процесс привел к ослаблению и распаду коммунистической иерархии в СССР в 1930-1980-х годах. Ср. однако ситуацию фактического «соправления» в КНР в 90-е годы.

⁹ Такая практика была весьма популярна в поздней римской империи и в Византии.

¹⁰ Ср. замечания об исторической роли поколений у Ортеги-и-Гассета (J.Ortega y Gasset. Man and Crisis: New York W.W. Norton & company,1958 ch. 3).

¹¹ Особенно следует отметить способность иерархий такого типа к самосохранению в неблагоприятных условиях (Данэм. Герои и Еретики. М. Прогресс. 1966), качество, в обеспечении которого вертикальная мобильность играет значительную роль.

¹² См., например, M.Bloch Feudal Society, Chicago University of Chicago Press 1966; S. Le Goff La Civilisation de l'occident Medieval: Paris Arthaud, 1977.

¹³ J.Ortega y Gasset Ibid ch. 2.

¹⁴ См. Л.С. Васильев Культы, Религии, Традиции в Китае. М. Наука. 1970.

¹⁵ B.Schwartz The World of Thougt in Ancient China. Cambridge Ma. Harvard University Press, 1985 ch. 6. Ср. исключительно интересное обсуждение становления конституционного строя Японии после революции Мэйдзи в J.Pittau Political Thougt in early Meiji Japan 1868-1889 Cambridge Ma. Harvard University Press. 1967.

¹⁶ D.K.Wyatt Thailand. A short history. New Haven: Yale University Press 1984.

¹⁷ Некоторые весьма интересные социальные особенности этого процесса, связанные с формированием самоуправляющихся городских общин, приведены в книге И.М. Кулишера Лекции по истории экономического быта Западной Европы. Петроград. Мысль 1923, гл. III.

¹⁸ См. об этом замечательную статью Л.С.Васильева Традиции и проблема социального прогресса в истории Китая в сб. Роль традиций в истории и культуре Китая. М. Наука 1972 стр. 24-60.

¹⁹ Л.С. Васильев Традиции и проблема социального прогресса. Ibid.

²⁰ L.J.Peter, R. Hall The Peter Principle Bantam books New York 1969.

²¹ A.O.Hirschman Exit, Voice and Loyanty. Respouses to Decline in Firms, Organizations and States: Cambridge Ma. Harvard University Press 1970.

«« Пред. | ОГЛАВЛЕНИЕ | След. »»