«« Пред. | ОГЛАВЛЕНИЕ
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Демократический социализм XXI века: надежды и преграды
Обсуждаемая проблема имеет, как минимум, две стороны: анализ прошлого и настоящего (что стало с миром в последние 50 лет) и прогноз будущего (что в результате этого нас ожидает). Причем вторая сторона проблемы представляет собой еще большие теоретические трудности, чем первая. Трудности эти, помимо общих особенностей социального прогнозирования, связанных с его объектом, осложняются двумя обстоятельствами.
Во-первых, современное человечество явно переживает переход к новому типу общественной системы, причем как в цивилизационном, так и в формационном плане. Все пророки соглашаются, что мы живем в век перемен, - а в Китае даже есть пожелание недругу: чтоб тебе жить в век перемен, - но между пророками мало единства насчет того, что нас ждет впереди: одни обещают постиндустриальный рай, другие - глобальную катастрофу; одни уверены в полной и недалекой победе коммунизма, другие полагают, что концом истории станет западная либеральная цивилизация.
Во-вторых, общество в странах Восточной Европы и бывшего СССР находится в состоянии глубочайшего кризиса. Образно говоря, мы оказались в глубокой яме, из которой в лучшем случае видны ближайшие кучи выброшенной земли, но совсем не видна отдаленная перспектива.
Следует заметить, что понимание термина «демократический социализм» в данном случае принципиально отличается от того его понимания, которое обычно используется «правой» (модернистской) социал-демократией. Большинство современных социал-демократов понимают «демократический социализм» как общественный идеал, как процесс, т.е. как общественный идеал, к которому можно стремиться, но невозможно достичь. Мне же представляется, что «демократический социализм» - это модель общественной системы, характеризуемая определенным набором признаков: производство, основанное на высоких и экологически ориентированных технологиях; смешанная экономика с преобладанием общественных и коллективных форм собственности; приоритетное развитие образования, науки и культуры; ограниченное, по преимуществу основанное на результатах труда социальное неравенство и т.п. Иначе говоря, большинство социал-демократов так или иначе ориентируются на сохранение существующей модели, тогда как большинство демократических левых - на ее изменение. С другой стороны, и в современной России классический вариант социал-демократии представляется неприемлемым, поскольку, прежде чем накладывать ограничения на частную собственность, ее сначала приходится вводить в полном объеме, а это вызывает движение не вперед в XXI век, но, скорее, назад в XIX век.
Сделав эти оговорки, начну с парадокса, который наверняка вызовет огонь критики как слева, так и справа: шансы на реализацию модели демократического социализма невысоки, но если цивилизация их упустит, резко поднимутся ее шансы на самоубийство.
В пользу возможности реализации модели демократического социализма можно предложить, как минимум, три основных аргумента, причем все они являются доказательствами не прямыми, а косвенными.
Аргумент N1 основан на исторических аналогиях. До сих пор история не знала случаев, чтобы новая общественная формация, раз возникнув, затем безвозвратно уходила в прошлое и сменялась формацией предыдущей. Возвратные движения всегда были временными и восстанавливали прежнюю систему лишь отчасти (рабство в Америке, «второе издание крепостного права» в Европе, периоды реставрации в Англии и Франции). При этом чем больше та или иная революция выходила за пределы исторически возможных задач, тем больше («по принципу маятника») было возвратное движение к прежней системе. Представление о социализме как о тупиковой ветви цивилизации в этом смысле расходится со всем предшествующем историческим опытом.
Аргумент N2 исходит из исторической тенденции глобального масштаба. Сколько-нибудь объективный макроисторический анализ показывает, что вектор социального движения заметно смещается влево к более справедливому обществу. Так, феодальное общество (средневековая цивилизация) справедливее рабовладельческого; современный «социальный капитализм» - справедливее капитализма первоначального и т.п. Другими словами, по большому счету, более эффективное общество в конце концов оказывается и более справедливым, и наоборот. Предположение, будто в конце XX в. эта тенденция сменилась противоположной, вряд ли справедливо и во всяком случае нуждается в проверке опытом многих десятилетий.
Наконец, аргументом N3 могут служить тенденции общественного развития в индустриально развитых странах Запада, связанные частью с современным этапом технологической революции, частью с влиянием «реального социализма», в основном уже ликвидированного, частью же с отношениями между странами «золотого миллиарда» и так называемым «третьим миром».
Речь идет о формировании экономического уклада, основанного на групповой собственности работников, об относительно высоком среднем уровне жизни, о развитой системе социальных гарантий, об активном экономическом регулировании, об ограничении социального неравенства и т.п. Многие специалисты - от социал-демократов до правых консерваторов типа Хайека - считают все это проявлением социализации, и не без некоторых оснований.
Другими словами, мы не ошибемся, сказав, что рост цивилизации в развитых странах Запада во многом тождественен росткам посткапиталистических или социалистических отношений в них. И наоборот: разрушение даже бюрократического социализма в бывшем СССР и Восточной Европе сопровождается явным понижением уровня цивилизации и нарастанием варварства (в обыденном, а не строго научном смысле этого слова).
Так, если исходить из того, что главной социальной ценностью является человеческая жизнь, а главными социальными показателями, соответственно, показатели ее обеспеченности, то нельзя не видеть, что уровень жизни в России за последние 4 года снизился в среднем в 2-3 раза, продолжительность жизни у мужчин - на 6 лет, у женщин - на 1,5 года, а смертность превысила рождаемость в 1992 г. - на 220 тыс., в 1993 г. - на 750 тыс., в 1994 г. - на 920 тыс. человек. Совершено очевидно, что после «шоковой терапии», как после войны средней интенсивности, потребуется восстановительный период.
Однако мы не можем не видеть, что трудности общества на пути к демократическому социализму едва ли не больше трудностей гомеровского Одиссея, который должен был проплыть между Сциллой и Харибдой у Геркулесовых столбов. Говоря точнее, подвиг Одиссея на этом пути человечеству придется повторить несколько раз в режиме некоего гигантского исторического слалома, через огонь, воду и медные трубы. Вот лишь некоторые преграды из тех, что предстоит преодолеть.
1. Совершенно очевидно, что для перехода к новому обществу необходимы, как минимум, два условия: зрелость его предпосылок и нестабильность общества старого. Иными словами, необходимы предпосылки революции социальной и революции (или реформы) политической. Точно так же совершенно очевидно, что условия эти формируются не одновременно, как полагали авторы Коммунистического Манифеста, а разновременно. Я не разделяю «теории отсталости» Н. Бухарина, но простой статистический анализ показывает, что число революционных ситуаций в развитых странах в первой и во второй трети XX в. было на несколько порядков выше, чем в последней его трети. По-видимому, период наибольшей нестабильности капитализма миновал, но зато предпосылки нового общества сформировались в настоящее время как никогда прежде.
2. До сих пор на практике никому не удалось разрешить противоречие между демократической природой социальной революции и авторитарной формой власти, вытекающей из революции политической. Когда Фридрих Энгельс говорил, что революция - самый авторитарный акт в истории; когда Макс Вебер разрабатывал идею плебисцитарной демократии и харизматического лидерства; когда современные политологи доказывают, что революционные режимы в большинстве случаев становятся авторитарными, - все это свидетельствует об одном: коренная ломка или «радикальная трансформация» одной социетальной системы в другую, как правило, невозможна без сильной власти. Однако, с другой стороны, мы знаем, что диктатура пролетариата легко превращается в диктатуру бюрократии, а харизматические лидеры - в гитлеров или муссолини. Диктатура же бюрократии ведет к бюрократической революции и реставрации капитализма, как это произошло во многих странах, включая Россию.
Теоретически ключи к решению этой проблемы хорошо известны. Главный из них - развитие самоуправления трудящихся. Однако с помощью этих «ключей» дверь в подлинно гуманное и демократическое общество до сих пор открыть не удалось.
3. Наконец, даже в теоретическом плане остается открытым вопрос о том, как разрешить противоречие между необходимостью большей социализации общества во имя его выживания и частными интересами крупных собственников, высших классов или отдельных государств.
Как известно, 25 лет назад Римский клуб выступил с критикой безудержного потребительства и неконтролируемого технического прогресса, предложив взамен идеи более регулируемого и справедливого общества, в котором социальное неравенство было бы поставлено под контроль. Удивляюсь, как в современной России левого либерала Аурелио Печчеи до сих пор не объявили «красно-коричневым»! В более мягкой форме «концепции устойчивого развития» эти идеи были поддержаны Конференцией по окружающей среде и развитию в Рио-де-Жанейро в 1992 г. Интересно, что в России первой из серьезных политических сил эти идеи включила в свою программу Коммунистическая партия Российской Федерации.
Работы авторов Римского клуба, как и документы ООН, убедительно показывают, что нынешняя модель потребительского общества себя исчерпала. Попытка распространения этой модели на все человечество равнозначна его гибели в результате энергетического и экологического кризиса. Лозунг «Развитие вместо роста» предполагает замену этой модели иной, более регулируемой и справедливой. Не могу не заметить также, что выводы Римского клуба в художественной форме предвосхитил известный советский фантаст и палеонтолог Иван Ефремов, роман которого «Час быка» описал возможную катастрофу современной цивилизации несколькими годами раньше, чем «Пределы роста» Д. Медоуза.
Однако неочевидно, что аргументы Римского клуба или ООН, весьма убедительные в научном отношении, окажутся убедительными вместе с тем и для высших классов развитых стран, которым предстоит жертвовать частью богатства во имя общего выживания. Неочевидно, что альтернатива: «новая общественная модель или гибель» будет вовремя осознана широкой общественностью и населением. Имеющиеся социологические опросы показывают: население способно поступиться своими материальными интересами лишь в том случае, если катастрофа угрожает немедленно.
Косвенным подтверждением этому может служить ситуация в России 90-х гг.: современная политика гибельна для высоких технологий, социальной сферы, нормального образа жизни большинства населения, но отвечает интересам узких групп, так называемых «новых русских»; однако в целом народ воспринимает катастрофу, скорее, равнодушно или стоически, в том числе и потому, что многих убедили, будто выворачивание карманов необходимо для их же собственного блага. Реальная ситуация во многом напоминает мазохистский анекдот о русских, над которыми проводили эксперимент и в конце концов объявили, что завтра будут вешать. В ответ герои анекдота лишь спросили: «Веревку там дадут или с собой приносить?»
Нет гарантий, что человечество в целом, как и отдельный человек, в альтернативе между сиюминутными удовольствиями и продлением жизни не выберет сиюминутных удовольствий по принципу «После нас хоть потоп!»
Теперь, конкретизируя исходный парадокс, можно утверждать, что реализация идеала демократического социализма равна произведению вероятностей разрешения человечеством противоречий, обозначенных выше. Если учесть, что число этих противоречий может быть расширено, а вероятность разрешения каждого их них невысока, то первое суждение парадокса о проблематичности реализации демократического социализма становится очевидным. Однако это отнюдь не снимает убедительности второго суждения, ибо в силе остаются все аргументы в пользу демократического социализма, и главный из них - большая социализация является условием выживания человечества.
В итоге всего сказанного позволю себе следующий вывод. Вопрос о демократическом социализме XXI века остается открытым. Однако для левых это означает не индульгенцию на бездействие, а стимул к действиям. Популярная в России формула «За успех нашего безнадежного дела!» - в данном случае вполне осмысленна, ибо, работая во имя своих социальных идеалов, демократические левые тем самым работают и во имя выживания человечества.
* * *
Внимательный читатель, должно быть, уже догадался, что, называя книгу «Три трагедии российской демократии», автор имел в виду более глубокий смысл, нежели тот, что отражен в одноименной статье, посвященной разгрому парламентской власти в России. В более общем смысле три трагедии российской демократии - это, во-первых, использование новой политической элитой механизма плебисцитарной (т.е., казалось бы, непосредственно народной) демократии против интереса самого народа, манипулирование народом посредством самого народа; это, во-вторых, полное подавление представительной власти властью президентской, а следовательно, замена представительной демократии полуавторитарным режимом; это, в-третьих, крушение всех попыток создания новых массовых демократических движений левой ориентации, что резко ограничило политическую базу левого движения в целом, способствовало доминированию правых в политике, а тем самым и выбору разрушительного экономического курса.
«« Пред. | ОГЛАВЛЕНИЕ
|
