«« Пред. | ОГЛАВЛЕНИЕ | След. »»
Несталинистские левые в России: обозримое будущее - работа в оппозиции
Выступление на конференции социалистов-обществоведов
Нью-Йорк, 8 апреля 1995 г.
Опубликовано: Альтернативы, 1995. - ф3. С. 2-6
Уважаемые участники конференции! Совершенно очевидно, что условия для развития демократического левого движения в России иные, чем на Западе: в чем-то лучше, но в главном, пожалуй, хуже.
Существуют, по крайней мере, две группы факторов, которые по логике вещей должны усиливать левые настроения в России: очевидный провал политики «шоковой терапии» и особенности национального менталитета.
Что касается «шоковой терапии», то как специалист я мог бы быть доволен тем, что выступал «против» в то время, когда почти все мои коллеги- народные депутаты России - были «за». На фоне восторженного хора голосов, кричащих: «Ура, реформы наконец-то начались!» - немногочисленные противники «шоковой терапии» предупреждали тогда, что вместе с этим медицинским термином стране скоро потребуются и другие: «реанимация», а возможно и «клиническая смерть». Суть политики «шоковой терапии» в России была предельно проста:
1) освобождение цен («Ни плана, ни рынка, а экономику распустить»);
2) всеобщая обвальная приватизация («Все поделить»);
3) замена бесплатных или практически бесплатных социальных услуг платными («Каждый должен платить за все, а зарплату ему или не доплачивают, или не платят»).
С тех пор динамика экономического кризиса в России, согласно официальным данным, была такова: спад промышленного производства в 1991 г. составил 10-12%, в 1992 - 20%, в 1993 - 18%, в 1994 - 21 процент. Таким образом мы легко догнали и значительно перегнали Соединенные Штаты периода «Великой депрессии». Впрочем, известный хрущевский лозунг был реализован и в другой области: согласно оценкам бывшего Министра экономики Александра Шохина, уровень социального неравенства в России в 3-4 раза выше, чем в развитых странах Запада. По официальным оценкам, в Москве децильный коэффициент составляет 50.
Среднесрочная правительственная программа на 1995-1997 гг. содержит одновременно две противоположные оценки экономической ситуации:
а) в стране произошла экономическая стабилизация;
б) кризис в России переходит в структурную фазу, которая будет самой тяжелой.
По каким учебникам и в каком университете изучали логику авторы этой программы, видимо, известно только им самим.
Впрочем, точность прогноза в случае, если этот прогноз катастрофический, является слабым утешением. Перефразируя Бисмарка, можно сказать, что неучастие в плохой политике не освобождает от ее последствий. Понятно, что углубляющийся экономический кризис является фактором роста оппозиционных настроений в стране, в том числе левых.
Другой фактор левых ориентаций массового сознания - это национальный менталитет, в котором прочно укоренились представления о социальной справедливости коллективистского и во многом уравнительного характера. Специалисты в области контент-анализа давно обратили внимание на то, что «архетипы» классической российской культуры XIX в. ориентированы не на материальный интерес и личное обогащение, а скорее, на нестяжательскую самореализацию, а иногда самоотречение в интересах других людей. Пропаганда примитивной рыночной психологии с ее призывами типа «Обогащайтесь!», «Деньги не пахнут» и т.п. плохо совместима с таким культурным контекстом. Не случайно бывшие демократы в России все чаще призывают «железной рукой», административным насилием защищать интересы новых собственников и подавлять уравнительные настроения.
Однако роль названных выше факторов «левого поворота» весьма и весьма неоднозначна. Так, развал экономики, обнищание широких слоев вызывают, скорее, не левые демократические, а крайне левые (неосталинистские) и крайне правые настроения, либо апатию и равнодушие к любой политике («все они там одинаковы»). Что же касается представлений о равенстве, то они, во-первых, нередко имеют весьма своеобразный характер: мне лично приходилось неоднократно наблюдать людей, которые спокойно воспринимают факты невиданного разворовывания страны, вывоза за рубеж многих миллионов долларов капитала, но вместе с тем не могут жить спокойно, когда у соседа заработная плата выше на 100 тысяч рублей (20 долларов). Во-вторых, уравнительные стереотипы массового сознания, как это ни парадоксально, были использованы существующим режимом.
На последнем стоит остановиться особо. Как известно, ваучерная приватизация по Чубайсу мотивировалась именно тем, что каждый гражданин должен получить равную долю общественного богатства. При этом автор проекта многократно публично заявлял, что на ваучер каждый сможет купить «Волгу» (престижная марка автомобиля в СССР и России). Еще до начала проекта было совершенно очевидно, что данная модель приватизации экономики вредна, социально бесполезна, но политически почти гениальна, поскольку привлекает всех и якобы в равных долях к растаскиванию общественного богатства. Выступая на съезде депутатов России в присутствии Чубайса, я говорил о том, что сторонники обвальной ваучеризации, как две половинки яблока, похожи на героя повести Михаила Булгакова «Собачье сердце». Только тот предлагал сначала все отнять, а затем поделить, эти же требуют все поделить, чтобы потом отнять! И тем не менее парадокс истории состоялся: механизм «дикого капитализма» в России был запущен с помощью стереотипов «казарменного коммунизма»!
На мой взгляд, факторы, которые вызывают смещение российского политического курса вправо, значительно сильнее тех, о которых речь шла выше. Отведенное время не позволяет мне анализировать эти факторы, но позволяет назвать четыре наиболее важных.
Во-первых, это «неоконсервативная волна» - общий сдвиг вектора общественного развития вправо с конца 70-х гг., который вызвал на Западе полураспад коммунистических и ослабление социалистических партий, а на Востоке - крах большинства режимов «административного социализма».
Во-вторых, это принцип «маятника», «качелей» в развитии революции и контрреволюции, наиболее ярко проявившийся в истории Франции конца XVIII-XIX в. и России ХХ в. Как известно, Великая Французская революция шла сначала влево до якобинской диктатуры, затем - до отказа вправо, включая реставрацию династии Бурбонов, затем вновь влево через революцию 1830 г. и 1848 г. до Парижской коммуны. Аналогичным образом Российская революция пережила военный коммунизм, НЭП, сталинский перелом, наконец, перестройку, превратившуюся, по меткому выражению Александра Зиновьева, в «катастройку». Представляется, что начавшееся после 1985 г. движение «маятника» российской истории вправо в настоящее время еще не завершено.
В-третьих, это бюрократический характер новейшей российской революции (или контрреволюции): устранение прежней власти было осуществлено не контрэлитой, а вторым эшелоном существовавшей политической элиты, при этом бюрократия в целом обменяла власть на собственность, а еще чаще умножила собственность при сохранении власти. В результате левые течения испытывают серьезные проблемы в формировании собственной политической контрэлиты.
Наконец, в-четвертых, это дискредитация в общественном сознании большинства известных моделей общественного развития, в том числе, увы, и социалистической идеи. Среди многочисленных парадоксов современной России есть и такой: масса людей с левыми или даже леворадикальными настроениями, испытывающих аллергию при слове «коммунизм» или «социализм». Этот феномен еще ждет своего изучения социологическими методами.
Думаю, объективную тенденцию развития субъективными усилиями, несомненно, нужно пытаться изменять, но вряд ли можно изменить. Поэтому условия деятельности демократических левых в обозримой перспективе скорее всего будут неблагоприятными. В этих условиях возможна одна из двух линий поведения:
1) на полную самостоятельность и чистоту рядов, так сказать, «идеология гордого одиночества»;
2) на блокирование с теми или иными политическими силами.
Первую линию мы пытались проводить с 1991 г., однако она успехом не увенчалась. Лейбористский по форме, но гораздо более левый по содержанию проект не удалось реализовать, по крайней мере, по трем причинам:
1) боязнь профсоюзов втягиваться в политику;
2) смещение современного профсоюзного руководства вправо (парадоксально, но факт: лидер нынешней ФНПР Михаил Шмаков заметно правее лидера «Красных директоров» Юрия Скокова!);
3) немногочисленность и организационная слабость левых активистов.
Вторая линия могла бы быть связана с участием в широком блоке политических сил, представляющих интересы как наемных работников, так и производительного, социально ориентированного капитала. Участие демократических левых позволило бы их союзникам, с одной стороны, несколько улучшить политический имидж, а с другой - сделало бы оппозицию более цивилизованной, помогло бы избежать крайностей, которыми чревата революционная или контрреволюционная эпоха. Вместе с тем при организационной слабости демократических левых подобная тактика чревата их растворением в других течениях. В любом случае выбирать линию поведения придется по обычному в политике принципу - по принципу меньшего зла. Действовать же в обозримой перспективе скорее всего предстоит в оппозиции. И здесь мне вспоминается известная идея Альберта Камю о том, что подлинным героем всех времен и народов является Сизиф: он точно знает, что камень сорвется с вершины, но продолжает катить его в гору.
Хочу надеяться, что у демократических левых в России хватит характера не опускать рук.
«« Пред. | ОГЛАВЛЕНИЕ | След. »»
|
