Библиотека > Публикации ИРИС > Для избирателей > Избиратели со специальными потребностями

«« Пред. | ОГЛАВЛЕНИЕ | След. »»

А. А. Корнилов. Из истории вопроса об избирательном праве в земстве: (происхождение земской избирательной системы 1864 г. и ее дальнейшие изменения)

Предисловие

Настоящий исторический очерк был составлен в конце 1903 года, когда в земствах обсуждался вопрос о понижении ценза, дающего по закону 1890 года право участия в земских выборах. Очерк этот был напечатан в январской книжке 1904 года «Саратовской земской недели» вместе с несколькими другими статьями, дававшими материал для обсуждения в земствах избирательной земской реформы. С тех пор много воды утекло, и в настоящее время последняя заключительная глава этого очерка, приноровленная к конкретной практической задаче того момента, являлась бы совершенным анахронизмом. Поэтому я и решил конец очерка не перепечатывать. Остальное его содержание дает исторический материал, который нельзя не иметь ввиду и в настоящее время, при разрешении стоящей на очереди и, по моему мнению, неотложной реформы избирательной земской системы, почему я и решаюсь предложить этот очерк читателям с незначительными редакционными изменениями.

А. Корнилов

Октябрь, 1906 г.

Неудачный и обидный для национального самолюбия исход Крымской кампании¹⁴⁴ обнаружил вполне несостоятельность существовавшей в то время административной системы. Крушение идеалов всеобщей опеки было полное. Сам император Николай¹⁴⁵ с горечью признал на смертном одре, что ему приходится сдавать свою команду наследнику-сыну не в добром порядке, и Александр II не счел нужным скрывать эти знаменательные слова от своих подданных¹⁴⁶. Необходимость коренных преобразований в системе управления сознавалась всеми. Либералы и консерваторы, демократы и крепостники, западники¹⁴⁷ и славянофилы¹⁴⁸ - все одинаково желали коренного изменения существовавшего административного строя. Одни желали, чтобы строй этот был реформирован по образцу западных европейских государств, взоры других обращались к русским старинным обычаям и порядкам; одним хотелось, чтобы реформа была совершена на аристократических принципах, другие, напротив, мечтали о преобразовании в более демократическом духе. Но все сходились безусловно в одном - в признании убыточности, вреда и полной непригодности бюрократической опеки, все искренно желали, чтобы преобразование системы управления совершилось на началах самоуправления общества. Идея самоуправления сделалась в это время самой популярной идеей. Введение самоуправления многим казалось тогда панацеей от всех зол...

Однако прежде чем вводить самоуправление, предстояло освободить крестьян. Среди высшего общества были, правда, представители крепостнической партии, желавшие реформы в олигархическом духе¹⁴⁹, но они остались в меньшинстве. В высших сферах решено было начать с крестьянской реформы, которая произведена была гораздо быстрее и радикальнее, нежели могли мечтать самые пылкие и искренние сторонники освобождения крестьян в начале царствования. Крепостное право рушилось так стремительно, что приверженцы аристократических идей, мечтавшие создать на его развалинах аристократический или феодальный строй, могли только ахнуть. С крушением крепостного права оказалось, что для их фантастических построений нет никакого основания. Демократизация взглядов общества и самого правительства шла в это время так быстро, что за ней едва поспевали многие сознательные представители образованного общества, только что пред тем считавшиеся наиболее передовыми¹⁵⁰.

Если мы проследим по годам, как менялось настроение и взгляды правительства и общества в короткий промежуток времени с 1856 по 1861 г, мы невольно будем поражены тем необыкновенным движением правительственной и общественной мысли справа налево, которое совершилось в это время полусознательно и почти незаметно для самих деятелей великой реформы. Если сравнить, что думали и высказывали император Александр II, Я. И. Ростовцев¹⁵¹ и С. С. Ланской¹⁵² в 1856 г., с тем, к чему они же пришли в 1860, то трудно поверить, что их взгляды 1856 г. от их взглядов и действий 1860 года отделяют всего 4 года и что это те же самые люди. Многое из того, что в 1856 г. представлялось верхом либерализма, в 1860 казалось отсталым и почти ретроградным.

Поэтому и вопрос о самоуправлении после падения крепостного права представился уже совсем в ином виде, нежели он представлялся в 1856 и даже в 1859 г.

Робко и неуверенно приступая в 1856 г. к крестьянской реформе, и правительство, и наиболее сознательные и зрелые представители общества были уверены, что полное освобождение крестьян от крепостного права и помещичьей власти может последовать лишь в более или менее отдаленном будущем после ряда мероприятий, которые лишь исподволь улучшали бы положение крестьян.

Понятно, что и самоуправление рисовалось в это время даже самым передовым людям не иначе, как в виде самоуправления сословий, главным образом, более влиятельного участия дворянства в местном уездном и губернском управлении.

Хотя в программу занятий губернских комитетов по крестьянскому делу¹⁵³ вопрос об устройстве уездного управления не входил и комитетам даже сообщено было особым циркуляром¹⁵⁴, что правительство поручило этот вопрос специальной комиссии и потому они могут его не касаться, тем не менее некоторые комитеты не только коснулись этого вопроса по связи его с вопросом о вотчинной юрисдикции помещиков и об устройстве управления освобождаемыми крестьянами, но даже представили более или менее полно разработанные проекты организации уездного и губернского управления на началах самоуправления.

По некоторым из этих проектов участие в проектируемых коллегиальных учреждениях предоставлялось выборным представителям всех трех сословий, с некоторым лишь преобладанием дворянского; по другим - представителям дворян отводилось главное место. Вообще же во всех губернских комитетах была очень распространена мысль, что дворянство, теряя свои крепостные и вотчинные права, может сохранить свой престиж и свое положение в государстве, лишь получив преобладающее значение в местном уездном и губернском управлении.

Гораздо стройнее и шире развита была мысль о необходимости местного самоуправления в замечаниях «депутатов 1-го приглашения» на труды редакционных комиссий¹⁵⁵.

Правительство в свою очередь признавало необходимым преобразовать местное управление на началах самоуправления. Еще в 1859 г. были опубликованы Высочайше утвержденные главные начала преобразования уездного управления (а затем и губернского), причем в них было указано, что «хозяйственно-распорядительное» управление в уезде должно быть выделено из заведывания полицейских властей и что ему должно быть предоставлено «большее единство», «большая самостоятельность» и «большее доверие», «причем, - сказано было там же, - надлежит определить степень участия каждого сословия в хозяйственном управлении уезда».

Комиссия, разрабатывавшая преобразование местного управления, состояла в то время под председательством Н. А. Милютина¹⁵⁶; но на первом плане ей предстояло заняться устройством уездной полиции, следственной части и мировых учреждений, а когда, уже по опубликовании манифеста 19 февраля 1861 г., она получила возможность заняться вопросом организации хозяйственно-распорядительного управления в уезде и в губернии, во главе ее вместо Милютина находился уже новый министр внутренних дел П. А. Валуев¹⁵⁷... И тем не менее, несмотря на наступившую в правительственных сферах реакцию, вопрос об устройстве местного управления не только не пошел назад, но решен был в гораздо более демократическом духе, нежели это можно было предвидеть в 1859 году.

Правда, сфера деятельности проектированных учреждений была довольно тесна - им предполагалось вверить исключительно местные хозяйственные дела, причем земские учреждения рассматривались как своего рода предохранительный клапан, куда могли быть направлены широко распространенные в это время общественные стремления к участию в управлении¹⁵⁸.

Но зато новым учреждениям принципиально решено было предоставить полную независимость и самостоятельность в ведении порученных им дел, а в организации их проведен был новый принцип всесословности¹⁵⁹.

Правда, тщательно взвешивая долю участия каждого из заинтересованных сословий в местных делах, комиссия признала таки необходимым несколько наклонить весы в пользу дворянского сословия, оправдывая это тем, что дворянство образованнее и подготовленнее других сословий к непосредственному участию в управлении. Земельный ценз для непосредственного участия в земских выборах для дворян предполагался вдвое меньший, нежели для землевладельцев других сословий¹⁶⁰, и число гласных от землевладельцев предполагалось также относительно больше, нежели число гласных от крестьян¹⁶¹. К тому же выбор гласных от крестьян предполагалось возложить не на сельские или волостные сходы, а на волостных старшин и сельских старост¹⁶². Но все эти предположения были поколеблены критикой главноуправляющего Вторым отд[елением] Соб[ственной] Его величества канцелярии бар[она] М. А. Корфа¹⁶³, который, впрочем, не столько отрицал их целесообразность, сколько желал их замаскировать, чтобы не вызвать дурного впечатления в обществе¹⁶⁴, и затем совершенно отклонены Государственным советом.

По вопросу о различии в цензе дворян и землевладельцев прочих сословий Государственный совет заметил, что такое различие, «имеющее чисто сословное основание, едва ли может быть принято для определения права быть избирателем представителей интересов земских, общих всем жителям местности».

«Характер землевладения, - рассуждал Государственный совет, - не меняется, составляет ли оно собственность дворянина или не дворянина, и если принимать владение землею за основание при определении права участия в земском представительстве, то мера или ценз, определяющий это право, должен быть непременно одинаковый для всех владельцев, несмотря на различие между ними по происхождению. На съездах землевладельцев дворяне будут составлять, почти повсеместно, преобладающий элемент по своему положению и образованию и не нуждаются, для занятия первого места, в преимуществе по цензу. Некоторые дворянские собрания, - указывал Совет, - как, например, Нижегородское и С.-Петербургское, не полагали установлять никакого различия в цензе между собственниками дворянами и не дворянами. С другой стороны, установление в виде особой привилегии для дворянского сословия более низкого, сравнительно с цензом для прочих сословий, ценза поставило бы дворян в положение исключительное, которое повело бы к разъединению их с другими сословиями и воспрепятствовало бы успешному развитию новых земских учреждений»¹⁶⁵.

Встретившись с вопросом о том, какие права предоставить крестьянам, входящим в состав сельских обществ и в то же время приобревшим на стороне покупкою участки земли в личную собственность, Государственный совет не затруднился признать права таких крестьян на участие как в сельском избирательном съезде, так и в съезде землевладельцев. По мнению Государственного совета, «в предоставлении таким крестьянам двойного участия в земском представительстве не представляется никаких неудобств: во-первых, потому, что участие их в том и другом избирательном съезде ограничится только выбором избирателей и посему не может повести к каким-либо недоразумениям; во-вторых, потому, что такое двойное участие предоставится упомянутым крестьянам на том же основании, на каком помещик, владеющий, например, домом в городе, будет участвовать и в избирательном собрании землевладельцев, или помещик, владеющий имениями в нескольких уездах, будет участвовать в избирательных съездах каждого из этих уездов»¹⁶⁶.

Не менее решительно отверг Государственный совет предоставление избрания гласных от крестьян съездам волостных старшин и сельских старост. Он справедливо указал, что производство выборов через административные лица, хотя бы и сами они были выборные, не может назваться правильным. «Крестьяне, - рассуждал Совет, - обыкновенно не считают своих волостных старшин и сельских старост людьми совершенно независимыми от постановленного над ними начальства и едва ли будут смотреть на гласных, этими людьми избранных, как на своих представителей. Выбранные обществами в старосты и старшины, как наиболее пригодные для этих должностей, могут во многих случаях не соответствовать тем качествам, какие желательны в избирателях. От должностных лиц сельского начальства требуется умение распорядиться и исполнить приказание; при выборах же в земские учреждения необходимо преимущественно иметь ввиду ограждение выгод обществ по раскладке повинностей. От должностей старост и старшин уклоняются многие, часто самые зажиточные и лучшие хозяева; между тем они, может быть, охотно пошли бы в земские собрания». Государственный совет признал, что выборщики в крестьянские избирательные съезды должны быть назначаемы самими крестьянами на волостных сходах так, чтобы от каждого схода было не более ¹/₃ лиц, участвующих в этих сходах, и не менее одного выборщика от каждого сельского общества¹⁶⁷. Нельзя не видеть в этих суждениях тогдашнего Государственного совета искреннего желания разумно и прочно оградить практическую возможность крестьянам правильно пользоваться предоставленными им избирательными правами.

Еще серьезнее отнесся Государственный совет к вопросу о числе гласных, которых должен избирать каждый из местных избирательных съездов (т.е. землевладельцы, крестьяне и городские общества). Государственный совет отметил, что при составлении расписания числа гласных от каждого избирательного съезда, в комиссии Валуева принята была в расчет для определения прав частных землевладельцев не только земля, состоящая в непосредственном их распоряжении, но также и надельные земли крестьян, еще не выкупленные последними, а состоящие в бессрочном их пользовании; причем землевладельцам проектировалось предоставить выбирать одного гласного на каждые 3 000 средних душевых наделов (все равно, что 2 000 высших или указных) со всех земель, принадлежавших им, как на праве полной, так и ограниченной собственности, крестьянам же предположено было предоставить выбирать одного гласного на 4 000 душ м[ужского] п[ола]. Чтобы показать всю несправедливость этого расчета, Государственный совет взял конкретный пример, Владимирскую губернию, где числилось в непосредственном распоряжении помещиков 942 000 десятин, в пользовании крестьянвременно обязанных 1 289 000 д[есятин] и государственных - 823 000 д[есятин], всего 2 112 000 дес[ятин], т.е. в 2 ½ раза более против количества земли находившегося в распоряжении помещиков; гласных же по расчету министерства внутренних дел полагалось бы от землевладельцев 280, а от крестьян только 123.

Обнаружив такую несправедливость расчета, принятого в министерском проекте, Государственный совет указал и на возможные невыгодные для крестьян последствия такой системы. «Земские учреждения, - рассуждал Совет, - будут заведывать делами хозяйственными; большая часть мер, принимаемых ими, будет требовать денежных расходов или натуральных повинностей, для удовлетворения коих необходимы сборы и раскладки. Многие сборы будут обязательны для земства, равно как и отправление натуральных повинностей. Кроме того, предполагается поручить земским учреждениям раскладку некоторых государственных податей.

В настоящее время, - рассуждал далее Государственный совет, - почти вся масса земских повинностей, денежных и натуральных, лежит на крестьянах; в нынешних земских учреждениях при разверстании земских сборов между сословиями, правительство само являлось представителем интересов крестьян и ограждало их от несправедливого обложения; с образованием же новых земских учреждений все сословия должны будут сами, через выбранных ими гласных, ограждать свои имущественные интересы в земских учреждениях».

«По многим предметам интересы землевладельцев будут прямо противоположны интересам крестьян, как, например, переложение на земли подушных земских сборов, платимых ныне крестьянами; распределение, на основ[ании] ст. 167 Общего положения о крестьянах, денежных и натуральных земских повинностей в помещичьих имениях между помещиками и крестьянами, уравнениe и переложение на деньги натуральных повинностей; определение оснований для обложения различных земельных угодий и многие другие». Государственный совет далек был от мысли, чтобы и по этим вопросам все гласные от землевладельцев руководствовались в своих суждениях не столько требованиями справедливости, сколько имущественными интересами своего сословия, но он не мог не принять во внимание, что при допущении «огромного подавляющего преобладания представителей землевладельческих интересов, выгоды сельского населения в земском собрании не будут достаточно ограждены». Государственный совет опасался, что «крестьяне, подчиняясь с покорностью требованиям правительства, будут смотреть на постановления собраний, состоящих преимущественно из помещиков, как на произвольные распоряжения самих помещиков, особенно в тех случаях, когда этими постановлениями будут учреждаемы новые сборы или будут раскладываемы на новых основаниях существующие уже сборы, а равно при назначении и распределении натуральной повинности. Видимая несоразмерность и несправедливость в назначении числа гласных может вселить в крестьянах с самого введения в действие земских учреждений такое к ним недоверие, которое неминуемо отразится на самые отношения крестьян к землевладельцам и крайне затруднит единодушное в сем деле действие всех сословий, для пользы их и всего земского хозяйства столь желаемое и нужное».

Признавая с своей стороны желательным преобладание в земских учреждениях класса наиболее образованного и способного к занятию делами земства, Государственный совет справедливо указывал, что уравновешивание числа гласных от разных классов вовсе не устранит этого преобладания, а только умерит его. Государственный совет не сомневался, «что с устранением повода к подозрению, сами крестьяне большую часть гласных будут выбирать из местных землевладельцев, уже потому, что не найдут на местах других лиц, способных быть, с пользою для избирателей, представителями их в земских собраниях. Избранные крестьянами землевладельцы, вместе с гласными, избранными самими землевладельцами, будут составлять неминуемо большинство сих собраний».

Нельзя, конечно, не согласиться с Государственным советом, что совсем не все равно, с точки зрения интересов крестьян, будут ли гласные из числа землевладельцев заседать в земском собрании по выбору крестьян или по выбору самих землевладельцев¹⁶⁸.

В результате всех этих соображений Государственный совет признал необходимым уравнять права крестьян по выбору гласных с правами землевладельцев, установив, что как те, так и другие должны выбирать по одному гласному от пространства земли равного 3 000 средних душевых наделов. Но так как земли, состоявшие в то время в бессрочном пользовании крестьян, не приступивших еще во многих имениях к выкупу наделов, считались собственностью дворян, и это сильно увеличивало размеры дворянского землевладения, то Государственный совет постановил: 1) что при расчете числа гласных от каждого избирательного съезда ни в одном уезде число гласных от одного съезда не должно превышать числа гласных от двух других, вместе взятых, - очевидно, чтобы не вышло такой несообразности, какая обратила на себя внимание Государственного совета по Владимирской губернии, и 2), что составленное таким образом расписание, имеет силу лишь на первое трехлетие, а затем должно быть пересмотрено и изменено в соответствии с ходом выкупной операции, т.е. с уменьшением количества земель, числившихся собственностью помещиков¹⁶⁹. Но постановление Государственного совета о пересмотре расписания гласных не было исполнено не только к концу первого трехлетия деятельности земских учреждений, но и во все время действия Положения 1 января 1864 года¹⁷⁰.

Как бы то ни было, разница между расписанием, составленным Валуевской комиссией, и тем, которое было утверждено, согласно мнению Государственного совета 1 января 1864 г., была значительная. Для иллюстрации возьмем хоть ту же Владимирскую губернию. По проекту комиссии в ней полагалось от землевладельцев 280 гласных, а от крестьян только 123; по расписанию, прилож[енному] к 39 ст. Положения 1 января 1864 г. гласных от землевладельцев полагалось 207, от крестьян - 169 и от городов - 47. Таким образом, по Положению 1 января 1864 г. представители крестьян и городов вместе превышали здесь представителей от землевладельцев на 9 человек, а по прежним предположениям представители землевладельцев превышали бы представителей двух других классов вместе взятых на 110 человек.

При разработке оснований земской реформы вопрос о пассивном избирательном цензе не был подвергнут специальному обсуждению. Составители первоначальных «соображений» полагали, что тот, кто неправоспособен избирать, не может быть и избираем, так как он не может быть признан «способным и достойным заведывать делами, к первоначальному участию в которых он не допущен». В виде некоторого изъятия из этого правила они предполагали лишь дозволить избирательным собраниям городских обществ и сельского сословия избирать гласных и из числа членов уездного собрания землевладельцев, мотивируя это изъятие большею вообще степенью развития и образования класса частных уездных землевладельцев и могущим встретиться недостатком лиц для выполнения обязанностей гласного в сельском классе и небольших городских обществах¹⁷¹.

Остановившись на этом пункте соображений министерства внутренних дел, барон Корф совершенно правильно указал на неверность основной мысли составителей доклада. Разъяснив, что по действующим у нас правилам о дворянских выборах¹⁷² (ст. 188 зак[она] о сост[ояниях] т. IX изд[ания] 1876 г.) избираемыми в должности могут быть многие лица, не имеющие права голоса в собраниях дворянства, он указал также, что в Англии, при парламентских выборах, хотя и существует высокий ценз для избирателей, однако же в члены парламента может быть избран всякий без ограничения цензом. Впрочем, из этого, имеющего несомненно глубокий практический смысл, замечания, барон Корф предложил сделать лишь очень скромное применение. Он предложил установить, что «член каждого избирательного собрания имеет право быть избран в гласные как своим собранием, так и другими того же уезда». Практическое соображение, руководившее в этом случае бароном Корфом, было, очевидно, однородно с тем, которое заставило его же предложить допустить в состав избирательных собраний лиц с пониженным цензом (до ¹/₂₀ полного ценза), если они ранее занимали должности мировых судей или посредников, членов земских учреждений, предводителей и депутатов дворянства, городских голов и т.п., а также всех, кончивших курс в высших учебных заведениях¹⁷³. Этими изъятиями барон Корф стремился, конечно, пополнить контингент образованных лиц, могущих участвовать в земстве. К сожалению, Государственный совет стал в этом случае на чисто формальную точку зрения и не придал этим замечаниям барона Корфа того значения, которое они несомненно имели¹⁷⁴. Впоследствии земства неоднократно возбуждали аналогичные ходатайства.

II

Пока основания земской реформы обсуждались в комиссиях, совещаниях и Государственном совете, общество прислушивалось ко всем доходившим до него слухам и официально опубликованным сведениям, а периодическая печать, пользуясь незадолго перед тем полученным правом обсуждать вопросы внутренней политики и государственной жизни, с большим вниманием и интересом изучала и рассматривала вопросы, связанные с предстоящим преобразованием системы местного управления. Вопрос о цензе и об организации земского представительства сделался уже в 1861 г. предметом оживленного обсуждения и полемики между литературными представителями разных лагерей.

Особенно знаменательны для того времени и любопытны мысли, высказанные по этому вопросу И. С. Аксаковым¹⁷⁵, издававшим тогда газету «День», и редактором «Московских ведомостей» М. Н. Катковым¹⁷⁶. Признавая вопрос о цензе одним из важнейших современных вопросов, Аксаков по отношению к нему стал сразу на демократическую точку зрения; Катков, бывший в то время еще умеренным либералом, явился, однако, главным образом, защитником дворянских и отчасти буржуазных интересов. Впрочем, еще прежде чем воевать с Катковым, Аксакову пришлось по этому вопросу выдержать сильный спор с близким ему по воззрениям человеком - А. И. Кошелевым.

«Мы с своей стороны не видим, - писал Аксаков, - вообще никакого нравственного основания для идеи ценза: трудно понять, почему человек, владеющий сотнею десятин земли, признается более способным, более разумным, более наделенным теми условиями, какие необходимы для полезного участия в общественном деле, - чем человек, обладающий девяносто девятью и девятью десятых десятинами? Почему меньшинство «имущих» имеет право решать участь громадного большинства «неимущих»? Почему это громадное большинство, составляющее то органическое ядро, которое хранит в себе всемирно-историческую идею известного народа, - должно быть лишено голоса, в вопросах до него касающихся? Почему листья должны себя считать привилегированнее корней, без которых, по выражению известной басни Крылова, «не стало бы ни дерева, ни листьев»?!..

Точка зрения западной науки, - писал он в той же статье, - постоянно сбивает нас с толку. Мы прочтем Токвиля¹⁷⁷ или хоть Риля¹⁷⁸, полагающего необходимым существование поземельной аристократии, как силы замедляющей, тормозящей и уравновешивающей (eine beharrende Кгаft¹⁷⁹), и забываем, что там, действительно, - только крупное землевладение образует эту силу, и что мелкая, вечно дробимая собственность с одной стороны, или с другой - совершенная безземельность народа, не представляют никакой тяжести или груза, который бы давал общественному судну упор против натиска волн и прихоти отвсюду веющих ветров, против разрушительного действия противоположных политических стихий. У нас совершенно наоборот: роль западной аристократии, вследствие исторических условий, исполняет народ, самый крупный землевладелец и наиболее заинтересованный в деле порядка»¹⁸⁰.

В нашем будущем общественном устройстве Аксаков (так же, как и Ю. Ф. Самарин¹⁸¹) видел две существенные «бытовые стихии»: личного землевладения и общинного землевладения и быта, и боялся больше всего постановки искусственных перегородок и привилегий в пользу первой из этих стихий и в ущерб второй. Вот почему вовсе не будучи приверженцем suffrage universel¹⁸² как формы народного представительства, заимствованной с запада, он сильно восставал против введения или земельного, или вообще имущественного ценза. Он громко высказывался за свободное слияние обеих стихий в земстве и открыто призывал дворянство к самоуничтожению как сословия. Все беспристрастные и мыслящие люди сознавали в то время, чтo с отменой крепостного права для существования дворянства как сословия в русской жизни нет никакой почвы. И. Аксаков выразил это убеждение с свойственной ему силой и искренностью. «С отменою крепостного права, - писал он 6-го января 1862 г. по поводу дворянских выборов в Москве, - дворянство, как сословие, утратило и внутреннюю силу, и резкое свое отличие от других сословий... С распространением остающихся дворянских привилегий на прочие сословия, дворянству остается одно «нарицание благородного» (как сказано в законе), при всех неудобствах сословности, т.е. разъединенности с прочими сословиями...»

«Чтобы выйти из такого двусмысленного положения, дворянству остается или отменить все эти неудобства, или же создать дворянскому сословию новые привилегии, установить новые правила для вступления в дворянство, организовать нечто вроде западной аристократии. Но русское дворянство слишком просвещенно, чтобы идти наперекор истории и созидать то, что, несмотря ни на какие попытки, не могло выработаться в течении тысячи лет исторического существования русской земли; что не совместно ни с началами народными, ни даже со степенью развития современного общечеловеческого просвещения. Всякие новые привилегии дворянству могли бы быть даны только к ущербу прочих сословий, только бы стеснили и ограничили права чужие, и еще бы более уединили, следовательно бы и обессилили новопривилегированное дворянское сословие - раздорами и враждебностью отношений с сословиями низшими. Нравственное единство и цельность русской земли, столь желанные и столь необходимые для ее преуспеяния, были бы решительно невозможны, если бы в XIX веке, в начале второго тысячелетия ее исторического бытия, было создано новое привилегированное сословие или аристократия на западный лад...»

Исходя из таких соображений и доказав в ряде статей, что «отмена крепостного права непреложно логически приводит к отмене всех искусственных разделений сословий, что распространение дворянских остающихся привилегий на прочие сословия вполне необходимо», Аксаков предлагал дворянству выразить правительству единодушное и решительное желание:

«Чтобы дворянству было позволено торжественно перед лицом всей России совершить великий акт уничтожения себя как сословия»¹⁸³.

Затем дворяне безземельные, по его мысли, могли бы быть причислены к городам и селам, где живут в качестве простых обывателей; владеющие же землями должны входить в общий разряд личных землевладельцев, «образующийся свободно и естественно из лиц всех сословий, вполне равноправных, без различия происхождения и без всякого поземельного ценза. Ни под каким видом личные землевладельцы не должны составлять сословия привилегированного и не должны иметь никаких преимуществ перед общинниками-землевладельцами».

С тонкой иронией и замечательно остроумно опроверг Аксаков все соображения, представленные другом его Кошелевым в пользу введения поземельного ценза.

Кошелев признавал, что «если устанавливать ценз ради пользы одного сословия в ущерб другим, то ценз безнравственен, а вместе с тем и вреден для тех, в пользу которых установлен». Он думает однако, что ценз должен быть установлен «ради общей пользы, на том основании, что заведывание общими делами должно быть поручено лучшим людям, и что приобретение собственности или даже обладание ею есть до некоторой степени признак человека, умеющего вести свои дела и, следовательно, способного обсуждать и общие дела». Обнаруживая несостоятельность такой наивной и неискренней аргументации, Аксаков писал между прочим: «Я совершенно с вами согласен, что заведывание общими делами должно быть поручено лучшим людям; стало быть, по вашему мнению, ценз есть мерило доброкачественности или способности человека; следовательно, свойств чисто нравственных. Каким же образом, в этой области, нравственной, является у нас мерило чисто-начисто материальное: владение 500 или 1 000 десятинами?.. Это определение способностей, на основании вещественного и количественного мерила, называемого цензом, т.е. размера собственности и дохода, - совершенно произвольно, неверно, и имеет ввиду пользу немногих богатых, в ущерб другим, менее богатым». Но вы сами, - заметил тут же Аксаков, - спешите оговориться и прибавляете, что конечно, «ценз не есть безошибочный признак способности» и что «люди заслуженные, ученые и снискавшие себе уважение и доверие должны быть допускаемы, по приговорам общества, в число его членов». Этим самым вы уничтожаете ценз, делаете его излишним. К чему же ценз? Люди заслуженные, снискавшие уважение и доверие, поступают в общество вопреки цензу, а люди не заслуженные, не пользующиеся ни уважением, ни доверием, делаются членами общества благодаря цензу?! Выходит, что ценз только для этого сорта людей, ради их пользы, и учреждается? Где же тут общая польза?»¹⁸⁴.

Кошелев не стал настаивать на правильности своей аргументации, и Аксаков остался в этой полемике победителем.

В сущности, аргументация Аксакова логически приводила к всеобщему избирательному праву, и если он к нему не пришел, то потому, во-первых, что под народом он разумел, главным образом, лишь крестьянство (хранившее, по его мнению всемирно-историческую идею русского народа), и потому, во-вторых, что в качестве уже завзятого в это время славянофила он упрямо отворачивался от всего, что принесено с запада...

Катков как истинный западник, но вовсе не склонный к демократическим идеям, по вопросу о цензе занял совершенно иную, нежели Аксаков позицию. B 1863 г. он формулировал свои взгляды в следующем проекте:

«Дворянские собрания должны быть обращены в земские собрания, с допущением в них новых элементов. Теперешние члены дворянского собрания должны пользоваться правом личного участия в земском собрании с изменением лишь душевого или подесятинного ценза на оценочный, напр., в размере от 40 000 до 50 000 рублей. Остальные земские люди должны пользоваться правом посылать в земство уполномоченных, а именно: 1) лица, владеющие имением от 2 000-2 500 р. до 40 000-50 000 и купцы, обладающие таким же капиталом - по одному уполномоченному с общей совокупности 80 000-100 000 руб. имущества; 2) лица, обладающие имением ниже 2 000-2 500 р. - по одному голосу с 120 000-150 000 р. коллективного владения и 3) наконец, крестьяне - по одному голосу с земли в 240 000-300 000 руб. оценки».

Эти предположения Каткова - по замечанию его биографа - отступали от начал существовавшей тогда сословной системы в следующих отношениях: 1) дворянин допускался в земское собрание не как член сословия, а как крупный собственник, 2) отменялось также отчуждение остальных сословий от общественного земского дела и 3) по духу проекта лица всяких сословий, при условии равенства личного владения, пользовались равными правами. Следовательно, начало происхождения подчинено было всецело началу владения»¹⁸⁵.

Конечно, если сравнить предложенный Катковым проект с дореформенной русской действительностью, он может показаться весьма прогрессивным и либеральным; но если сравнить его с стремлениями и чаяниями, широко распространенными в образованном обществе начала 60-х годов и в тогдашних органах либеральной печати и даже с вышеизложенными предположениями официальной министерской комиссии и особенно Государственного совета, то нельзя не отдать предпочтения этим последним, не говоря уже о широкой и смелой постановке вопроса, сделанной и отстаивавшейся И. С. Аксаковым, который, впрочем, далеко не был, как известно, ни демагогом, ни радикалом, и желал лишь горячо и чистосердечно возможно полного и скорого возрождения освобожденного от крепостных уз народа.

При первом же применении к жизни новосозданных земских учреждений между Аксаковым и Катковым завязалась продолжительная и очень серьезная полемика по вопросу о доле участия и преобладания различных классов населения в земских делах. Аксаков не был удовлетворен Положением 1 января 1864 г., он относился к нему скептически и даже несколько иронически, резко отмечая то обстоятельство, что закон этот был выработан бюрократическим путем в тиши канцелярий, без всякого участия общества и что им создано не самостоятельное участие земства в делах управления страной, а лишь призваны на службу государству земские силы под надзором и контролем администрации¹⁸⁶. Аксаков указывал, что свободное и самостоятельное участие земства в государственных делах не может быть достигнуто до тех пор, пока в России не будет достигнуто полной свободы слова и беспрепятственного выражения общественного мнения страны¹⁸⁷. Единственной положительной стороной новых учреждений Аксаков считал упразднение юридических перегородок между сословиями, и эту сторону Положения 1 января 1864 г. искренно и горячо приветствовал, указывая, что земские учреждения могут послужить прекрасною школой гражданского воспитания как для личных землевладельцев, так и для крестьян. Впрочем, он не увлекался и в этом последнем отношении, понимая, что на первых порах участие крестьян в земстве будет довольно слабое и сознавая, что в первое время земские учреждения сделаются главным образом ареной для развития и упражнения сил личных землевладельцев. «Пусть только не забывают они, однако, - прибавлял он, - что центр тяжести в русской земле - русский народ и что слияние с этой силой, а, следовательно, и образование крепкого земства - может быть достигнуто не внешним наружным способом, а через сближение в духе, через единение нравственное, в общих началах народной жизни, и зависит - повторим слова наши - преимущественно от общества, от успехов в нем - русского самосознания»¹⁸⁸.

Катков, напротив, став внешним образом с начала деятельности земских учреждений также под знамя всесословности и прикрываясь этой идеей, начал тогда же деятельную пропаганду за усиление влияния крупной поземельной собственности в земстве и за ослабление в нем народного, крестьянского представительства. С этой целью он выставил два принципа: 1) что задача земских учреждений, по мысли законодателя, состоит в том, чтобы вверить дела земства исключительно населению, владеющему недвижимой собственностью и несущему соразмерные с этой недвижимой собственностью повинности; и, во-вторых, последовательное проведение всесословности вплоть до cамых низших административных единиц. Под прикрытием первого принципа Катков выставил, в связи с системой пропорционального представительства и необходимостью отдать преимущество личной свободной собственности пред общинным владением и бессрочным пользованием, необходимость усиления представительства крупного землевладения, под прикрытием второго он требовал участия в сельском обществе и в волости личных землевладельцев с преобладанием их над членами крестьянских обществ.

Обнаруживая истинный смысл тенденции «Московских ведомостей», Аксаков указывал, что в действительности целый ряд земских повинностей как денежных, так в особенности натуральных, лежит вовсе не на земле, а на населении. «Не средствами только владеющих или пользующихся недвижимою собственностью, - писал он, - содержится земское хозяйство, не одна недвижимая собственность заинтересована в нем, а все торговое и податное сословие, без отношения к владению землей; следовательно, не размер земли только служит источниками средств для удовлетворения земских потребностей, а по преимуществу размер населения - и личный труд. Стало быть, необходимо, чтобы все эти источники средств принимали участие в земском представительстве и чтобы одинаково могла заявить себя тем же способом всякая потребность земского хозяйства и управления. Другими словами: задача земских учреждений заключается вовсе не в том, в чем предполагают ее «Московские ведомости», а в том, чтобы предоставить заведывание местным хозяйством тем сословиям и лицам, для потребностей которых оно существует и средствами которых оно содержится...»¹⁸⁹

Еще резче и горячее защищает Аксаков неприкосновенность крестьянских обществ от вторжения в них чуждых им элементов с целью расстройства и подчинения крестьян влиянию землевладельцев. «Земские учреждения, - писал Катков, - совершили у нас в России великое историческое дело. Они слили воедино всех личных землевладельцев, всех горожан без различия сословий, но они остановились перед крестьянством и сохранили за ним сословный характер... Этот характер есть главное из всех неудобств, оказывающихся при земских выборах... Этот сословный крестьянский дух есть, в наших глазах, главный недостаток земских учреждений!»¹⁹⁰.

«Мы готовы согласиться с почтенной газетой, - отвечал ему Аксаков, - (не знаем только, согласится ли она с нами), что крестьянам в настоящее время действительно придается сословный, т.е., вернее сказать, - лжесословный характер, только не земскими учреждениями, а исключительно тем, что высшие сословия пользуются привилегиями. Крестьянство, или точнее - податной люд - кажется нам сословием потому единственно, что он платит подушные подати, которых дворяне не платят, несет рекрутство, которого дворянство не несет, ограничен в правах службы, не изъят от телесных наказаний и т.д. Уничтожьте эти привилегии, т.е. сделайте их правами всех, и сословность крестьянская исчезнет. Сельское общество и волостное общество могут тогда принять всякого в свою среду». Что составители Земского положения не заботились о сохранении сословной особенности крестьян, лучше всего видно, по верному указанию Аксакова, из того, что им дано право выбирать в гласные священников и дворян¹⁹¹. И действительно, впоследствии мы видим, что это право было отобрано у крестьян тогда, когда составители нового Положения задались целью восстановить, по рецепту Пазухина¹⁹², сословный принцип в земстве...

III

Общество и печать радостно приветствовали земскую реформу, и многие возлагали на нее преувеличенные надежды. Из числа лиц, жаждавших освобождения и обновления русского быта, Аксаков особенно выделился тогда своим пессимизмом¹⁹³. Многие серьезные люди и деятели того времени выражали по поводу издания Земского положения, наоборот, слишком оптимистические чаяния.

Кн. А. И. Васильчиков¹⁹⁴ писал в это время: «Надо признать совершившийся факт, что мы с смелостью беспримерной в летописях мира выступили на новое поприще общественной жизни. Примеры других стран, сравнение наших учреждений с иноземными доказывают, что ни одному современному народу европейского контингента не предоставлено такого широкого участия во внутреннем управлении, как русскому: все хозяйственное управление с неограниченным правом самообложения; вся мировая юстиция и некоторые административные обязанности поручены в России местным жителям; все должности внутреннего управления, (?) кроме полицейских, замещаются по выбору местных жителей; все сословия участвуют в совещаниях и решениях по местным делам и все имущества (?) подлежат местной раскладке».

К. Д. Кавелин¹⁹⁵ в обстоятельной статье, напечатанной в «Петербургских ведомостях» Корша, также явился безусловным сторонником и панегиристом нового Положения, разбирая и оправдывая все его частности, даже все ограничения положенных в основу его принципов. «Мы считали, - писал он, - Положение 1 января одним из самых обдуманных, выношенных, зрелых и сознательных плодов того направления, в котором теперь двигается наша жизнь и наше законодательство. Оно, вместе с Положениями 19 февраля и другими законами, принадлежащими к той же категории, стоит на рубеже двух пepиoдов русской истории - уходящего в прошедшее и зарождающегося под очень счастливыми предзнаменованиями»¹⁹⁶. Кавелина несколько смущал лишь вопрос, окажется ли на высоте положения само общество, призванное законодателем к заведыванию местными делами. «Впрочем, - заявлял он, - местное самоуправление - начало слишком всеобщее, слишком по себе твердое и прочное, чтобы его можно было считать, в какой бы то ни было стране, несбыточной фантазией и утопией. Оно и у нас непременно разовьется, рано или поздно, в той или другой форме, - это несомненно; вопрос только в том, примется ли оно теперь же, сейчас, или через десятки лет, при других поколениях, которые сменят наше, при участии других элементов, которые тогда могут образоваться?»¹⁹⁷.

Сомнения Кавелина с этой стороны были неосновательны. Общество дало из своей среды замечательных земских деятелей, которые не только поставили земское хозяйство, в пределах земской компетенции, на должную высоту, но и проявили блестящую, широкую и плодотворную инициативу в деле выяснения и удовлетворения - поскольку это от них зависело - важнейших потребностей населения. Правда, первоначальное увлечение предоставленными населению правами вскоре сменилось разочарованием; но причины этого разочарования коренились, как известно, не в обществе, а в том реакционном течении, которое началось с 1866 года и, в частности, отразилось и на деятельности земства целым рядом урезок и ограничений в то самое время, когда местные деятели, ближе изучая и самое дело и истинные нужды населения, ощущали все большую и большую потребность в просторе и расширении сферы их деятельности. Главные недостатки Положения 1 января 1864 г. вскоре были вполне выяснены. Они заключались в том, что принципы доверия, независимости и самостоятельности, положенные в основание земской реформы, согласно Высочайшему повелению 1859 года, не были проведены в самом Положении с достаточной последовательностью и ясностью, а при применении его к жизни потерпели еще большие ограничения. Все эти недостатки были более или менее ясно указаны, как мы видели, И. С. Аксаковым еще в 1864 году и затем формулированы еще резче А. А. Головачевым¹⁹⁸ в ряде статей, напечатанных им в 1870 г. в «Вестнике Европы» под общим заглавием «Десять лет реформ». Карательные меры, принятые против Петербургского земства при первом проявлении его самостоятельности; ограничение права самообложения, выразившееся в законе 21 ноября 1866 г.; ограничение гласности земских собраний по закону 1867 года, вызвавшее резкое осуждение даже со стороны М. Н. Каткова¹⁹⁹, - все это не только разочаровывало публику и печать в значении земской реформы, но и отталкивало от участия в земской деятельности многих полезных и преданных делу людей. В этом отношении сходятся в своих показаниях писатели весьма неодинакового между собой направления, и резкая критика А. А. Головачева вполне находит себе подтверждение в следующей картине, набросанной Катковым в 1870 году:

«Земские учреждения, - писал Катков, - представляют печальное зрелище. Гласные во многих местах охладевают к своему делу, перестают видеть в нем серьезное дело государственного значения, начинают сомневаться в его будущности. Они замечают в правительственных властях какое-то глухое нерасположение к этому созданию правительственной власти. Многие земские собрания последней сессии шли вяло за малочисленностью гласных, иные вовсе не состоялись за неприбытием узаконенного числа членов»²⁰⁰.

Мы не будем, впрочем, останавливаться здесь на этом явлении упадка земской деятельности, происшедшем вследствие достаточно уже выясненных недостатков Положения 1864 г. и последовавших вслед за ним стеснительных для земства узаконений, изданных в министерство П. А. Валуева. Нам гораздо важнее отметить, что принципы, положенные в основу земского представительства, при применении их на практике не вызвали никаких неудобств и замешательств, и если в среде земств возникали по этому вопросу какие-либо ходатайства и заявления, то подавляющее большинство их было направлено в сторону еще большей демократизации избирательной земской системы.

Первый благоприятный факт деятельности новых учреждений, отмеченный с большим единодушием современной печатью, - это тот замечательный такт и практический смысл, который обнаружили избиратели от крестьянских волостных сходов, а затем и гласные из крестьян в уездных земских собраниях. Даже в «Московских ведомостях» корреспонденты свидетельствовали об этом замечательном явлении²⁰¹.

«Благодаря Положению о земских учреждениях, - писал И. С. Аксаков, - мнения различных частей земства при избрании лиц могли высказаться довольно свободно...»

Отметив затем, что крестьяне при численном преобладании во многих уездных собраниях выбирали дворян в губернские собрания, он замечал: «гражданский такт, обнаруженный крестьянами, несравненно выше такта, проявленного нашими публицистами (намек по адресу «Московских ведомостей»), которые, требуя от народа доверия к дворянству, в то же время проповедывают недоверие к народу и необходимость гарантий «против преобладающего влияния в земском деле необразованных классов населения»... «По нашему убеждению, - продолжал Аксаков, - едва ли не надежнее для пользы дела, для истинной пользы самих дворян преобладание голосов крестьянских, чем дворянских. Крестьяне наши чужды всяких демократических (читай: демагогических) поползновений, которые мерещатся в них нашим пугливым защитникам дворянства, и доказывают это блистательным образом - избирая дворян в свои представители. Они, как по преимуществу народ бытовой, признают все значение разницы быта, и своим трезвым разумом очень хорошо понимают, что дворянин по своему образованию, по общественному положению и служилой опытности способнее вести сложное и письменное дело земской администрации, нежели человек неграмотный, подавленный нуждой и заботами. Хотя они, может быть, и не имели бы особенного повода доверять дворянам, как помещичьему сословию, да и до сих пор не слишком-то им доверяют там, где интересы помещичьи противоположны крестьянским, - но они настолько чужды сословного антагонизма, что личные качества дворянина способны вызвать с их стороны полное, безграничное довеpиe, если только он того истинно заслуживает. По свидетельству самих помещиков, выбор крестьян, падавший на дворянина, отличался особенной строгостью и был всегда верен. Напротив того, нам известен, - прибавляет Аксаков, - случай здесь, в Московской губернии, как один из мировых посредников, постоянно прикидывавшийся демократом, был самым решительным образом забаллотирован крестьянами, которых верный нравственный слух давно почувствовал фальшивую ноту посреднического демократизма»²⁰².

И действительно, дворяне, выбиравшиеся гласными от крестьян, в большинстве случаев являлись лучшей составной частью земских собраний, а некоторые из них составили себе почетное имя, как блестящие и передовые деятели земства. В подтверждение достаточно указать имена: А. И. Кошелева, А. М. Унковского²⁰³, И. И. Петрункевича²⁰⁴, барона Н. А. Корфа²⁰⁵, А. П. Батуева²⁰⁶ и других.

Но еще важнее, может быть, отметить, что с самого открытия земских учреждений в них вообще укоренился здоровый демократический дух, которым прониклись все передовые и наиболее влиятельные земские деятели, даже такие, которые в дворянских губернских комитетах по крестьянскому делу и в редакционных комиссиях вовсе не являлись представителями крестьянских интересов. Таков высокопоучительный пример деятельности кн. С. В. Волконского²⁰⁷ и Ф. С. Обросимова²⁰⁸ в Рязанском земстве²⁰⁹. В земских учреждениях интересы народных масс сразу поставлены были на первый план. Лишь в редких относительно случаях выдвигался на сцену сословный интерес, и еще реже он торжествовал. Деятели всесословного земства как-то сразу почувствовали себя представителями не узких классовых и сословных, а широких народных интересов и в этом отношении гласные от землевладельцев шли постоянно об руку с наиболее просвещенными гласными от крестьян.

Компетентный обозреватель земской деятельности за первые 16 лет существования земских учреждений, В. Ю. Скалон²¹⁰, отмечает с нелицеприятной строгостью черты упадка, наступившего в жизни земских учреждений под влиянием внешних стеснений и ограничений, последовавших в особенности после 1866 года; но отдельные случаи хищений и вообще корыстного отношения деятелей известной категории к земскому пирогу едва ли следует обобщать и ставить на счет земским учреждениям. В. Ю. Скалон приводит все эти факты лишь для того, чтобы показать, какого рода элементы всплывают наверх в общественном деле в эпохи, когда у общественных учреждений отнимается возможность серьезной самостоятельной и независимой работы. Гораздо более серьезное значение имеет другой общий упрек земским учреждениям, сделанный В. Ю. Скалоном, - упрек в неправильной и несправедливой по отношению к крестьянам раскладке земских податей и повинностей. В этом отношении опять-таки гораздо менее имеют значения отдельные случаи безусловно несправедливой раскладки, допущенной в некоторых уездах, которые приводит г. Скалон, и гораздо большего внимания заслуживает тот общий факт, что в трехлетие 1875-1877 гг. поземельный земский налог в общем выводе по всем губерниям распределяется так: земли личных землевладельцев и ведомств были обложены в 1875 г. - 6,2 коп. на десятину, в 1876 г. - 6,8 коп., в 1877 г. - 6,5 коп.; земли же крестьянские в те же года облагались - 14,5, 13,9 и 14,8 коп. на десятину²¹¹. Эти цифры с первого взгляда кажутся просто невероятными по своей видимой неуравнительности; а между тем, они взяты из официальных данных и едва ли могут быть подвергнуты сомнению. Тем не менее, нам представляется весьма основательным то объяснение, которое дает этому факту в своей книге К. Ф. Головин^212*. «Многие земства, - пишет г. Головин, - сознавая всю несправедливость огульного подесятинного обложения и в то же время невозможность точной оценки доходности, разбили земли своих уездов на категории, чтобы хоть сколько-нибудь приблизить земский налог к подоходному. Взаимное отношение доходности отдельных угодий при этом не везде оказалось одинаковым; в иных уездах выше оценены пашни в других - луга; некоторые земства высоко обложили леса (?), другие отнесли их к низшим категориям земель. Во всяком случае, земли хозяйственные, стало быть, приносящие доход, должны были подвергнуться более высокому обложению, чем остальные. Таким образом, крестьянские наделы, в которых хозяйственные земли, т.е., главн[ым] обр[азом], пашни и покосы занимают большую часть площади, чем в землях частных владельцев, должны были попасть в высшие категории, г. Скалон утверждает, что доходность крестьянских земель сравнительно ниже доходности владельческих, и в подтверждение этого ссылается на г. Орлова, исследователя Московской губернии, который, на основании просмотренных им арендных договоров убедился в более высокой ренте помещичьих земель. Между тем, - замечает г. Головин, - цифры г. Орлова, выражающие собою доходность, не имеют в данном случае значения уже потому, что сдача в аренду крестьянских наделов - явление редкое и почти вcегдa вынужденное, а стало быть не дающее основания к правильному заключению. Несомненно во всяком случае, что процент пашни у крестьян повсеместно больше, чем у помещиков, а наоборот, выгоны и заросли, т.е. угодия наименее производительные, в черноземной полосе встречаются, главным образом, на частных землях...»

Несомненно также и то, что переложение натуральных повинностей в денежные, предпринятое и исполненное земствами в начале их деятельности и чрезвычайно справедливое само по себе, было, конечно, выгодно крестьянам, но отнюдь не помещикам.

Наконец, сам В. Ю. Скалон свидетельствует, что в моменты оживления земской деятельности, когда земские учреждения призывались к участию в обсуждении какого-либо крупного государственного вопроса, то они всякий раз оказывались на высоте положения. Так было, например, в 1871 году, когда земские собрания были призваны к обсуждению податного вопроса. Призыв этот поднял дух земских людей: «оставив в стороне сословные интересы, они спешили высказать задушевные мысли, общие всему русскому обществу; тогда все земства в один голос заявили, что время податных изъятий и привилегий миновало, что в несении государственных налогов должны участвовать все сословия без изъятия, что пора облегчить неимущих и привлечь к податной тягости состоятельные классы»²¹³.

Наконец, если мы обратимся к расходным сметам земств и просмотрим графы необязательных расходов, мы увидим, что значительнейшая часть их в большинстве земств служит к удовлетворению действительных нужд народа, а отнюдь не «командующих классов».

Мы убеждаемся, таким образом, что при действии Положения 1 января 1864 г., при всех его недостатках и последующих ограничениях, все же все лучшие передовые и наиболее деятельные земские люди, от которых зависел тон и направление земских учреждений, неизменно считали себя не представителями отдельных сословных или классовых интересов, а представителями интересов всего населения, в котором огромное большинство составляло крестьянство.

Такое сознание и настроение земств особенно ярко сказалось в истории земских ходатайств по вопросам земского представительства.

Исследователи, рассматривавшие земские ходатайства, показывают, что всe ходатайства этого рода, - а их было представлено за первые 25 лет деятельности земских учреждений несколько сот, - были направлены к демократизации системы земского представительства, причем в них можно констатировать два параллельных течения: одни имели в виду расширить контингент избирателей при помощи понижения ценза, другие стремились усилить и упорядочить крестьянское представительство; а в восьмидесятых годах явились даже попытки более радикального изменения системы земского представительства путем слияния избирательных съездов и замены групповой или классовой системы системою территориальною. Противоположные течения, конечно, также существовали в земской среде и высказывались иногда в земских собраниях, частью как остаток прежних крепостнических и плантаторских взглядов, присущих еще и поныне многим помещикам, частью как отголосок крепостнических вожделений таких органов прессы, как покойная «Весть» (традиции которой отчасти поддерживает в настоящее время «Гражданин», и катковской пропаганды, стремившейся еще в шестидесятых годах к установлению преобладания крупных землевладельцев в земстве. Но, к чести тогдашнего земства, надо сказать, что этого рода взгляды не имели в земской среде никакого успеха. Из всей массы земских ходатайств того времени по вопросу о системе представительства можно с трудом набрать два или три таких, которые стремились бы к усиленно представительства «командующих классов» или к возрождению сословного начала. К этому разряду в то время принадлежали, если не ошибаемся, лишь ходатайства трех уездных земств (Мосальского Смоленской губернии²¹⁴, Холмского Псковской и Ряжского Рязанской) о допущении в земские собрания крупных землевладельцев гласными без выборов (идея Каткова) да постановление Симбирского губернского собрания, состоявшееся в 1883 г. по инициативе Пазухина, о желательности замены бессословного начала в земстве сословным.

Главным мотивом земских ходатайств об уменьшении имущественного ценза являлся постоянно недостаток лиц, могущих быть с пользою для дела избираемыми в гласные и на прочие земские должности, а также и в мировые судьи. Но не одно это озабочивало земские учреждения. Многие земства хлопотали также и о большей уравнительности представительства различных групп населения и об усилении в интересах справедливости представительства крестьян. Выше мы указывали, что Государственный совет, обсуждая в 1863 г. вопрос о распределении гласных между избирательными съездами, допустил временно, чтобы при определении числа гласных от личных землевладельцев земли, отведенные в надел временно-обязанным крестьянам, впредь до выкупа их крестьянами, принимались в расчет как собственность помещиков, хотя в то же время эти же земли принимались в расчет и для определения числа гласных от крестьян. Благодаря такому расчету число гласных от землевладельцев в большей части уездов оказалось по расписанию гораздо большим, нежели число гласных от крестьян, хотя в распоряжении помещичьих крестьян и государственных, вместе взятых, количество земли везде было больше, нежели у помещиков, если считать одни занадельные земли. Но Государственный совет предвидел, что с ходом выкупной операции отношение это будет быстро изменяться, и потому постановил, что расписание, приложенное к 33 ст. Земского положения, через три года должно быть пересмотрено и исправлено согласно с движением поземельной собственности. Однако же это постановление Государственного совета не было впоследствии осуществлено, несмотря на то, что некоторые земства возбудили ходатайства о пересоставлении этого расписания²¹⁵. Министерство внутренних дел эти ходатайства отклонило, ответив, что отрывочное изменение расписания при неопределенности у нас статистических поземельных сведений вообще едва ли было бы справедливо. Так расписание и осталось в силе впредь до издания нового Положения 12 июня 1890 г., когда оно подверглось пересоставлению в смысле прямо противоположном вышеприведенным ходатайствам земств. Между тем, если бы первоначальное мнение Государственного совета было приведено в исполнение, то к 1890 году ввиду изданного в 1881 г. закона об обязательном выкупе крестьянских наделов, основание для распределения числа гласных между различными группами населения изменилось бы столь радикально, что число гласных от крестьян почти во всех земских собраниях превысило бы число гласных от частных землевладельцев. Небезынтересно отметить, что Тверское губернское собрание еще в 1874 г. ходатайствовало, чтобы земля, отведенная в надел крестьянам, не доставляла владельцу избирательных прав, так как «в губернии есть несколько лиц, которые всю свою (занадельную) землю продали и пользуются правом на выборы в гласные только потому, что получившие от них надел крестьяне еще не поступили на выкуп». Ходатайство это подкреплялось тем соображением, что такие помещики не состояли и земскими плательщиками. Тем не менее, ходатайство это было отклонено, ибо признано было невозможным «устранить от участия в земстве лиц, на землях которых поселены временнообязанные крестьяне»²¹⁶.

Стремясь возможно расширить земское избирательное право и сделать его доступным для менее состоятельных общественных групп, земства немало хлопотали также и о том, чтобы сделать представительство крестьян более свободным и независимым от влияния административных лиц. Так, Н. А. Карышев указывает пять ходатайств губернских земств и два - уездных о том, чтобы в список лиц, не имеющих права баллотироваться в гласные, были включены волостные старшины, сельские старосты, волостные и сельские писаря. Исходя из таких же соображений, Полтавское губернское земство (в 1871 году) полагало более удобным производить выборы гласных от крестьян «под руководством и наблюдением почетных мировых судей», а не непременных членов. Некоторые земства ходатайствовали об освобождении гласных из крестьян от взысканий единоличною властью исправника и о воспрещении подвергать их аресту в административном порядке, по крайней мере, во время сессий земских собраний. Наряду с этим многие земства (Карышев приводит ходатайства 16 земств) стремились облегчить крестьянам выполнение обязанностей гласного в материальном отношении, ходатайствуя о разрешении назначать им нужные пособия и прогоны из земских средств. Нашлось только одно земство - Воронежское, которое, как указывает Карышев, настаивало (в 1866 г.) на сохранении начала безмездности в земстве²¹⁷.

Итак, мы видим, что сами земства, за ничтожными исключениями, в вопросе об организации земского представительства в прежнее время постоянно стояли на почве бессословной, причем большая часть представленных ими ходатайств клонилась к большей демократизации избирательного права. Такая демократизация несомненно и была бы достигнута, если бы остался в силе взгляд, выраженный в 1863 г. Государственным советом, и если бы его мнение о пересмотре расписания числа гласных было осуществлено. Этому помешала, главнейшим образом, та перемена во взглядах министерства внутренних дел, которая неоднократно была отмечена еще Катковым в 1867 и 1868 годах.

IV

В 1880 году на земства повеяло новым духом, и благоприятное отношение к ним гр[афа] Лорис-Меликова²¹⁸ сильно подняло настроение земских деятелей. На заключение земств в это время был, как известно, предложен вопрос о реформе крестьянского управления. Интересные подробности, относящиеся к этой эпохе, получившей в литературе наименование «диктатуры сердца», изложены у г. Татищева во II томе его биографии императора Александра II²¹⁹, а взгляды земских деятелей того времени прекрасно очерчены в известной книге В. Ю. Скалона, талантливого и сведущего современника и летописца этих событий²²⁰. Поэтому мы не будем здесь их восстановлять. Мы напомним лишь в главных чертах, в чем состояли в это время господствующие течения земской мысли. Первоначально правительством предложен был вопрос об упорядочении крестьянского управления; но большинство земств сами дали вопросу более широкую постановку, связав этот частный вопрос с более общим вопросом о преобразовании всего уездного управления. Правительство с своей стороны не препятствовало вначале²²¹ такому расширению предложенного земствам вопроса, а впоследствии для разработки и общего рассмотрения представленных земствами проектов и соображений образована была особая комиссия, поставленная вне министерств и ведомств и известная в обществе под именем «Кахановской», по фамилии ее председателя, статс-секретаря М. С. Каханова. Главной, руководящей идеей в трудах большинства земств явилась тогда именно мысль о необходимости преобразования на началах объединения особого крестьянского самоуправления с общим всесословным земским самоуправлением. Это само по себе настолько расширяло компетенцию земских учреждений, выводя ее из сравнительно тесной сферы чисто хозяйственных дел и отношений, что не могло не отозваться и на организации самих земских учреждений. Но и независимо от этого многие земства поспешили воспользоваться правительственным обращением к ним, чтобы выяснить правительству ненормальные и неудовлетворительные условия, давно сознанные земскими деятелями, в которых находились земские учреждения как по своему неопределенному положению по отношению к прочим государственным установлениям и по отсутствию у них всякой власти для приведения в исполнение собственных законных постановлений, так и по недостаткам в системе земского представительства. Указав на существовавший повсеместно антагонизм между правительственными и земскими учреждениями и выяснив его исторические причины, выяснив беспомощность земских учреждений в деле выполнения возложенных на них задач благодаря отсутствию у них всякой действительной власти, многие земства указывали тогда, как на крупный недостаток в организации земских учреждений, на отсутствие необходимой связи их с крестьянским населением. Но земства не ограничились тогда указанием всех этих и многих других недостатков и давно выяснившихся, но неудовлетворенных потребностей; многие из земств представили правительству целый ряд разработанных проектов необходимого, по их мнению, преобразования всего местного управления и отдельных его сторон. Одним из вопросов, вызвавших в то время в земской среде страстные споры, был вопрос о всесословной волости и мелкой земской единице. Вопрос этот являлся тогда, как и теперь, без сомнения, одним из важнейших, по связи его как с упорядочением крестьянского благоустройства и самоуправления, так и с необходимостью для самих земских учреждений стать в непосредственные отношения с населением и получить практическую возможность самостоятельно и успешно осуществлять прямые свои задачи. В то же время он тесно связывался и переплетался с вопросом о преобразовании земского представительства.

Наиболее последовательные сторонники принципа бессословности в земстве еще в 1863 г. возражали в Государственном совете против разделения избирателей на три собрания по группам и указывали, что так как в заведывание земств поступают не отдельные, часто противоположные друг другу, сословные интересы, остающиеся по-прежнему на попечении самих сословий, а земские дела, представляющие общие для всех интересы, то и гласных следует избирать сообща на избирательных собраниях, в которых участвовали бы все избиратели без различия сословий. Против этого мнения, поддерживавшегося лишь 4 членами Государственного совета - Бахтиным, бароном Корфом, кн. Суворовым и Тымовским - восстало огромное большинство Совета (40 человек), находившее, что такое соединение избирателей в одно собрание было бы механическое, ставило бы крестьян в соотношения, несвойственные их понятиям, и вызвало бы антагонизм между сословиями. Если мы вспомним, что это происходило тотчас после освобождения крестьян, то, пожалуй, должны будем признать, что эти опасения не были вовсе праздными, тем более, что защитники соединения избирателей в одно собрание отнюдь не стояли на почве всеобщего избирательного права, а допускали известный имущественный ценз. Благодаря этому обстоятельству огромное большинство избирателей в таком собрании принадлежало бы, в сущности, к двум сельским сословиям или классам - крестьян и личных землевладельцев (в то время, главным образом, дворян). Понятно, что в деле заведывания хозяйственными делами уезда интересы этих двух классов могли оказаться противоположными. И. С. Аксаков как-то справедливо заметил, что для того, чтобы найти такую комбинацию помещичьего и крестьянского элементов, «которая, не отдавая одного из них в жертву другому, обеспечивала бы, по возможности, удовлетворение законных требований обоих»²²², «нужно выйти из тесной области хозяйственных интересов и вспомнить, что задача земского самоуправления состоит, между прочим, в комбинации функций государственных с земскими и общесословных, земских или государственных с сословными или частными»²²³.

В 1880 г. вопрос о замене классового или группового представительства территориальным стал на более твердую почву вследствие того, что он соединялся тогда с вопросом о преобразовании крестьянского самоуправления во всесословное. Но и тут ограничение компетенции земств чисто хозяйственными задачами сильно мешало вполне правильной постановке вопроса. Земские деятели в большинстве случаев не могли отрешиться от той точки зрения, что хозяйственными делами должны заведывать лишь плательщики земских налогов и стать на точку зрения всеобщего избирательного права. Благодаря этому в большей части проектов в состав и волостных, и избирательных сходов вводились лишь члены крестьянских обществ и владельцы обложенных в пользу земства имуществ, «третий» же элемент²²⁴, если и притягивался в состав избирателей, то всегда боле или менее искусственно, при помощи образовательного ценза или т.н. ценза саpacité (опытности, заслуг и т.п.), причем и вопрос об участии «третьего» элемента возбуждался лишь ввиду недостатка образованных и способных людей в земстве. Лишь очень немногие земства усмотрели выход из этого затруднительного положения в paздeлeнии на два самостоятельных вопроса: вопрос об уравнительности земского представительства и вопрос о способах пополнения недостатка в людях образованных и способных исполнять земские должности.

Первый вопрос сводился, при системе группового представительства, главным образом, к уравнительности распределения числа гласных между различными классами или группами населения, или разрешался заменой группового представительства территориальным. Второй довольно удобно для того времени разрешался отделением пассивного избирательного права от активного, причем к числу лиц, могущих пользоваться первым, т.е. быть избираемыми, присоединялись сверх избирателей еще все лица, прожившие в данной местности определенное число лет и обладающие известным образовательным цензом.

К этому выходу, намечавшемуся еще в 1863 г. бароном Корфом (о чем см. выше), пришли в 1880-1881 гг. некоторые земства. За этот выход высказалось, между прочим, Кирилловское земство Новгородской губернии, причем поддерживая его ходатайство о расширении пассивного избирательного ценза, Новгородская губернская управа дала ему следующую мотивировку: «хотя у нас в уездах и не развита общественная жизнь, - писала управа, - а потому провинция и не может иметь особого привлечения для лиц, получивших среднее или высшее образование, но все же более или менее развитые лица живут в уезде и помимо частных землевладельцев; служащие в земстве доктора, ветеринары, сельские учителя, состоящие на службе министерства народного просвещения педагоги, занимающие частные места лица, получившие специальное и техническое образование, могли бы войти с большою пользою в земское собрание, и знание их много может способствовать к поднятию благосостояния края. Ежели правительство не обусловливает цензом определение лиц на коронную службу и при назначении на должность губернаторов, председателей казенных палат²²⁵, окружных судов и проч., когда через руки этих лиц проходят ежегодно огромные суммы, руководствуется только полученным образованием и опытом пройденной служебной карьеры на должности менее важной и ответственной, то нет никакого, по мнению управы, основания запрещать съезду землевладельцев выбирать из жителей уезда лиц, приобретших доверие и уважение своих сограждан в гласные, в руках которых нет никакой исполнительной власти. В обоих случаях главным мотивом и для определения на службу, и для выбора в гласные, служит доверие и уважение к личности; ежели съезд землевладельцев почтит лицо, не участвующее в съезде, избранием, то к этому явлению, кажется, можно отнестись с таким же, по меньшей мере, доверием как и к единоличному выбору начальства»²²⁶.

Некоторые другие земства предполагали, наоборот, допустить избрание лиц, не имеющих имущественного ценза на исполнительные земские должности, например, в члены земских управ.

Что касается уравнительности в распределении гласных между отдельными классами населения, то в этом отношении многими земствами обращено было особое внимание на недостаточность и неправильную постановку крестьянского представительства. Некоторые земства указывали на необходимость сравнять число гласных от крестьян с числом гласных от частных землевладельцев, другие требовали, чтобы представительство каждого класса избирателей было уравнено пропорционально общей сумме платимых этим классом земских налогов; но ни одно из земств не ссылалось при этом на мотивировку Государственного совета в 1863 г. и на сделанное им постановление о пересмотре и изменении расписания гласных в зависимости от хода выкупной операции и вообще движения поземельной собственности. По-видимому, эти существенно важные суждения Государственного совета остались совершенно неизвестными; а между тем, к 1880 г. выкупная операция, как известно, значительно подвинулась вперед, и из состава прежних помещичьих земель следовало исключить весьма значительные пространства. Некоторые земства стремились не только уравнять количественно представительство сельских обществ с представительством личных землевладельцев, но и сделать его столь же независимым и самостоятельным, как это последнее, для чего, между прочим, предполагалось лишить прав избирательных должностных лиц волостного и сельского управлений. Другие предполагали с тою же целью уничтожить предоставленное Положением 1864 г. право крестьянским избирательным съездам избирать в гласные дворян и священнослужителей. Таковы были постановления комиссий Калужского и Тульского земства и Владимирского губернского собрания.

Этими комиссиями руководило, по-видимому, опасение, что этим правом крестьян могут воспользоваться в свою пользу различные административные лица.

V

Все постановления, проекты и записки земских собраний, комиссий и отдельных деятелей поступили в 1881 г. в Кахановскую комиссию, которая была открыта 20 ноября 1881 г., уже в новое царствование и при новом министре внутренних дел гр[афе] Н. П. Игнатьеве²²⁷. Хотя во главе этой комиссии, не подчиненной министерству внутренних дел, стоял ближайший помощник гр. Лорис-Меликова, а в состав ее были введены сенаторы, ревизовавшие внутренние губернии по инструкции, выработанной Лорис-Меликовым, и некоторые (немногие) представители земств, тем не менее общая перемена настроения в правящих сферах не могла не отразиться на ходе работ комиссии и даже на ее составе, который при иных условиях, вероятно, был бы пополнен большим числом независимых земских деятелей, притом, быть может, по выбору самих земств, а не приглашением лиц, более или менее случайно удостоившихся особого внимания правительства. Заканчивать свою работу этой комиссии пришлось уже при гр[афе] Д. А. Толстом²²⁸, взгляды которого, давно определившиеся, не могли быть поколеблены никакою комиссиею. С целью разработки собранных материалов и «наметки» предполагаемых преобразований из общего состава комиссии было, как известно, выделено «совещание» - род подготовительной подкомиссии, - которое и выполнило (в 60 заседаниях с октября 1882 по ноябрь 1883 г.) главную работу, не удостоившуюся, однако, в наиболее существенных своих чертах одобрения большинства комиссии. Желая объединить все местное управление на началах бессословности, совещание проектировало разрушить сословную крестьянскую организацию, выделив из состава сельского общества крестьянскую общину как чисто земельный союз и сделав затем сельское общество основной хозяйственно-административной бессословной единицей. Волостные общества совещание упраздняло вовсе, а для заведывания находящимися на территории волости земскими имуществами и делами проектировало учредить должность волостеля, избираемого на уездном земском собрании, и ему же предоставить контроль за ходом сельскохозяйственного самоуправления. Упраздняя особые присутствия по крестьянским делам и должности непременных членов, совещание не полагало, однако, передавать все дела этих учреждений в ведение земства, как это проектировалось многими земскими людьми, а хотело передать их в общее уездное присутствие, составлявшееся под председательством уездного предводителя из представителей разных ведомств. Компетенция земских учреждений по проекту совещания не расширялась; в заведывании земства оставлялись, по-прежнему, главным образом, хозяйственные дела, хотя оно и объявлялось учреждением государственным и становилось вместе с тем в более тесную связь с другими правительственными учреждениями. В соответствие с этим относительно состава уездных земских собраний совещание находило (как и составители Положения 1864 г.), что связь большинства обывателей уезда с его пользами и нуждами заключается именно в обладании недвижимою собственностью и что поэтому и на будущее время совершенно необходимо сохранить имущественный ценз как основание для права участия в земском деле. Совещание «не усмотрело также достаточных поводов к отмене существующего разделения собственников на разряды, по свойству имущества»; но при этом оно вняло голосу земских собраний и признало, «что сообразованный двадцать лет тому назад с современными ценами (?) размер земли, дaющий право участвовать в избрании гласных, и отношение этого размера к другим видам имущества в настоящее время (1882 г.) вызывают на практике явления, не соответствующие намерениям законодателя».

«Для устранения происходящих от сего неудобств и для возвращения к основной мысли законодателя о равномерности представительства различных интересов в земских собраниях, совещание признало правильным предположить вообще понижение имущественного ценза для права непосредственного избирательного голоса», а вместе с тем пересмотреть и пересоставить более уравнительное расписание гласных, прилож[енное] к ст. 1849 обн. губ. учр. (ст. 33 Земского положения 1864 г.). В основание такого пересмотра, по мнению совещания, могли бы быть приняты собранные министерством финансов данные о стоимости земель. При этом проектировалось также допустить особое понижение ценза для лиц, обладающих цензом образовaтельным и цензом личных заслуг²²⁹. Вместе с тем совещание имело в виду увеличить общее число гласных в некоторых уездах ввиду того, что безотносительно малое число их дурно влияет на «земское дело, отдавая его часто всецело в руки одной партии»²³⁰.

Относительно избрания гласных от сельских обществ (по плану совещания бессословных) предполагались следующие изменения: 1) Избрание гласных от сельских обществ производится ими непосредственно. Для этой цели уезд разбивается, по возможности, без нарушения волостных границ, на столько избирательных участков, сколько причтется гласных на долю сельских обществ. В каждом таком участке из всех сельских сходов составляется соединенный избирательный сход, который и выбирает причитающегося на него гласного» (ст. 61). Избирательным сходам предоставлялось при этом избирать гласных как из числа членов своих сельских обществ, так и из числа лиц, имеющих по цензу право быть гласными в уезде (там же). 2) Сходы должны были открываться не административными лицами, а участковыми или почетными мировыми судьями (ст. 57). 3) Чины полиции, волостели, их помощники и письмоводители лишены были по проекту как активного, так и пассивного избирательного права (ст. 55 и 63).

При рассмотрении проекта совещания в полном собрании Кахановской комиссии комиссия прежде всего остановилась на вопросе о разделении избирателей на разряды по свойству имуществ. «При этом некоторыми членами (кн. А. Д. Оболенским, С. С. Бехтеевым и А. Д. Пазухиным) было сделано заявление о необходимости замены таковых разрядов новыми, определенными на начале имущественном, но не по свойству имуществ, а по сословиям. Вместе с тем, с другой стороны (гр[афом] П. А. Шуваловым, Н. Г. Принтцем и кн. Л. Н. Гагариным), был возбужден вопрос о признании за крупными землевладельцами права участия в качестве гласных в уездных земских собраниях без выборов». Комиссия не решилась тут же постановить по поводу этих заявлений какое-либо заключение, а передала их в особую подкомиссию, «отложив таким образом окончательное разрешение вопроса о разрядах земских избирателей и не признав потому возможным входить в обсуждение всех положений, непосредственно связанных с тем или другим разрешением означенного вопроса»²³¹.

Все это происходило в одном из последних заседаний комиссии в феврале 1885 года. Прежде чем подкомиссия успела представить свой доклад по этому вопросу, Кахановская комиссия была закрыта по представлению гр[афа] Толстого, а все ее дела и материалы переданы в министерство внутренних дел, в котором и шла дальнейшая разработка вопроса при ближайшем участии А. Д. Пазухина в духе сделанного им заявления.

VI

Свои идеи Пазухин изложил в особой статье, напечатанной в «Русском вестнике» за 1885 г., а затем выпущенной отдельной брошюрой. Эти идеи были и в «Русском вестнике» своего рода новинкой, в которой, впрочем, «старина наша слышалась» - не та старина, о которой писал М. Н. Катков в адресе, поданном старообрядцами императору Александру II-му, а та старина, которая рушилась 19 февраля 1861 года. Сам Катков в шестидесятых годах в своих статьях о земстве неизменно стоял, как мы видели, на почве бессословного представительства. Он утверждал даже, что начало бессословности считает наиболее ценным даром Положения 1 января 1864 г., и жалел только о том, что это начало не проведено с полной последовательностью. По мере того, как «Русский вестник» становился консервативнее, нападки на Положение 1864 года в нем становились резче, но еще в 1874 году он напечатал статью академика В. П. Безобразова²³², в которой хотя и проводилась косвенно мысль о необходимости подчинения земских учреждений администрации под флагом государственной теории самоуправления, но в то же время торжественно заявлялось, что «главная» и великая заслуга земских учреждений, которая останется за ними навсегда в нашей государственной истории, заключается в начале бессословности, в начале земском, внесенном или, лучше, возрожденном ими в государственном устройстве нашего общества«²³³.

А. Д. Пазухин стоял на точке зрения, диаметрально противоположной. «Основной чертой Земского положения он также признает начало бессословности; но в противоположность своим предшественникам не только не приветствует этой черты, а находит ее главной ошибкой в реформе местного управления, предпринятой в начале царствования Александра II. Его аргументация чрезвычайно проста и имеет прямую связь с той, которая была пущена в ход некоторыми защитниками крепостного строя (вроде Михаила Безобразова или С. И. Мальцова²³⁴) во время обсуждения крестьянской реформы в губернских комитетах и редакционных комиссиях. Главная ошибка заключалась, по его мнению, в том, что при выработке земской реформы «в тиши Петербургских канцелярий» не приняты были во внимание наши «бытовые» «исторические общественные союзы», на место которых новый закон поставил «случайные группы имущественников». Из реформ шестидесятых годов г. Пазухин оправдывает скрепя сердце крестьянскую, но отрицает всякую логическую связь между ней и последующими реформами: судебной и земской, признавая обе последние изобретением доктринеров. «Мы думаем, - писал он, - что в земской реформе главным образом, а также в последующих преобразованиях, находящихся с ней в связи и однородных с ней по духу, следует искать главную причину современной дезорганизации. В основе их лежало начало глубоко противное нашей истории и потребностям государственным». «Искусственная смесь разных народных элементов, - пишет он далее, - есть тот фундамент, на котором построены земские учреждения. В первый раз в русской истории законодательство делает опыт разрушить ту сословную организацию, в которой жила и развивалась Россия в течение веков и обратить ее в бессословную и бесформенную». Далее, сделав короткий очерк происхождения и исторической роли крестьянского и дворянского сословий, он резко и в высшей степени тенденциозно очерчивает якобы растлевающее влияние земской, судебной, городской и учебной реформ на весь русский общественный строй. «Социальная нивелировка, начавшаяся с земской реформы, лишила дворянство всех служилых прав как по местному, так и по государственному управлению. Утрата служебных привилегий имела, по мнению Пазухина, последствием ослабление связи дворянства с правительством, распадение дворянства как корпорации и постепенное падение его авторитета среди населения. Это ненормальное политическое положение отозвалось в свою очередь неблагоприятно на дворянской земельной собственности»

«Земская деятельность, - писал Пазухин, - много способствовала деморализации поместного дворянства». Те же условия расшатали и другие сословия. Одновременно с постепенным разрушением сословий нарождается и разрастается «бессословное общество, недавно получившее название интеллигенции«. В это понятие, по Пазухину, «входит все то, что находится вне сословного быта. Это есть то бесформенное общество, которое наполняет собою все щели, образовавшиеся в народном организме в эпоху реформ и которое теперь лежит довольно толстым пластом вверху России». Антипатия г. Пазухина к этому слою общества не имеет границ. Отличительная черта его - беспочвенность, отчужденность от народа. «Облекаясь во фрак или в блузу», они (члены этого многочисленного класса) будто бы «с презрением смотрят и на мужицкий тулуп, и на священническую рясу, и на дворянский мундир». «Утрачивая все сословно-бытовые особенности, русский человек утрачивает и все национальные черты». Тут ненависть к интеллигенции увлекает г. Пазухина настолько, что он теряет всякую корректность и огульно обвиняет всю интеллигенцию в своекорыстном стремлении к потрясению государственных основ.

Установив диагноз болезни, причиненной России реформами 60-х гг., г. Пазухин указывает и путь к исцелению: «Если в реформах прошлого царствования мы усматриваем великое зло в том, что они разрушили сословную организацию, то задача настоящего должна состоять в восстановлении разрушенного». «Реформа земских и городских учреждений должна состоять в замене бессословного начала сословным, в установлении представительства от сословий вместо представительства от случайных групп разного рода имущественников». «Со введением сословного представительства восстановится значение нравственно-политического начала, в настоящее время вполне подавленного началом эгоистическим»²³⁵.

Эти идеи показались покойному гр[афу] Толстому, министру внутренних дел, очень подходящими к его идеям, и А. Д. Пазухин взял на себя поручение выработать, разумеется, также «в тиши Петербургских канцелярий» и в соучастии с другими канцелярскими работниками, проекты преобразования местного управления. Результатами этой работы, хотя и видоизмененными несколько критикой Государственного совета, явились Положения 12 июля 1889 г. о земских начальниках и 12 июня 1890 г. о земских учреждениях.

К идее Пазухина о восстановлении сословного начала гр[аф] Толстой присоединил свою идею об уничтожении всякой самостоятельности земского самоуправления. На этих основаниях и был составлен проект нового Положения о земских учреждениях. Однако стремления гр[афа] Толстого не встретили сочувствия в Государственном совете и не могли быть проведены в полном объеме, стремления же Пазухина осуществились в значительной мере. На восстановление сословного начала в земских учреждениях и в русской жизни вообще было затрачено немало усилий и средств. Все это происходило уже на глазах современных деятелей. Мы не будем критиковать этих начал, потому что самым могущественным критиком их явилась сама русская жизнь, которая категорически отказалась принять и усвоить эти начала. Mы укажем только, что так называемое восстановление сословных начал в действительности сводилось к попытке восстановить и обосновать преобладающее влияние одного лишь дворянского сословия. Хотя защитники сословного начала и высказывались обыкновенно с большой симпатией о нуждах и интересах сословия крестьян, но эта симпатия едва ли была искренней. По крайней мере, никаких следов ее в новом земском Положении мы не находим. Желание доставить преобладание одному лишь дворянскому сословию всего ярче сказалось в новом расписании числа гласных уездных земских собраний и в организации крестьянского представительства. Если в многочисленных земских ходатайствах, проектах и заявлениях 60-х, 70-х и 80-х годов, при действии старого земского Положения, постоянно указывалось на количественную недостаточность и ненормальную организацию крестьянского представительства в земстве, то в новом Положении эти недостатки не только не были исправлены, но, наоборот, усилены в огромной степени, так что теперь уже можно прямо сказать, что роль крестьянского представительства в земстве свелась к нулю. Это до того верно и до того несообразно с требованиями жизни, что даже в нынешнем земстве, построенном на преобладании дворянского сословия, лучшие и наиболее добросовестные его представители постоянно громко указывали на несостоятельность этой системы до самого последнего времени, пока сами они продолжали работать в земстве и пока голос их имел там преобладающее значение. Только в самое последнее время, когда наступившая революция и в особенности выставленная прогрессивными элементами страны аграрная программа сильнейшим образом задела и обнажила классовые интересы землевладельцев, - в земстве обнаружились во всей своей силе и во всей своей неприглядности те сословные элементы, которые были совершенно разбиты реформами 60-х годов и которые так страстно и, как теперь оказывается, не безрезультатно старался воскресить и восстановить реакционер Пазухин.

Но внезапное воскресение этих элементов, являясь очевидной угрозою культурной и просветительной работе последних десятилетий, только сильнее указывает на неотложность переустройства земских учреждений на вполне демократических основаниях. Введение в земстве всеобщего избирательного права и образование в нем мелкой земской единицы будут теперь выставлены, несомненно, в первой же сессии новой Думы всеми прогрессивными партиями страны как одно из самых назревших и неотложных преобразований²³⁶.

Корнилов А. А. Из истории вопроса об избирательном праве в земстве: (Происхождение земской избирательной системы 1864 г. и ее дальнейшие изменения). СПб., 1906. 62 с.

144 Крымская кампания (война) - 1853-1856 гг. Началась как русско-турецкая война. Турция действовала в союзе с Великобританией, Францией, Сардинией. Россия потерпела поражение в этой войне (прим. сост.).

145 Николай I - (1796-1855) - император с 1825 г. (прим. сост.).

146 Ср.: Татищев С. С. Император Александр II, его жизнь и царствование. Т . I. С. 140. Речь императора Александра II членам Государствеенного совета 20 февраля 1856 года.

147 Западники - представители одного из направлений русской общественной мысли 1840-1850-х гг. Считали историю России частью общемирового исторического процесса, сторонники развития станы по западному пути, выступали за отмену крепостного права, сторонники реформ и конституционного преобразования (прим. сост.).

148 Славянофилы - представители одного из направлений русской общественной мысли 1840-1850-х гг.. Выступали с обоснованием особого, отличного от западноевропейского, пути исторического развития России. Усматривали ее самобытность в отсутствии борьбы социальных групп, в крестьянской общине, православии. Выступали за отмену крепостного права, смертной казни (прим. сост.).

149 Такие, как Михаил и Николай Безобразовы, гр[аф] Орлов-Давыдов, ген[ерал] С. И. Мальцев (Срав.: Материалы для истории упразднения крепостного права 1860-61 гг. Т. I. С. 253, Т. II. С. 220 и 347).

150 Срав. мою книгу: Общественное движение при Александре II. Париж, 1905.

151 Ростовцев Яков Иванович - (1803/4-1860) - государственный деятель, генерал от инфантерии. Один из руководителей подготовки крестьянской реформы 1861 г. (прим. сост.).

152 Ланской Сергей Степанович - (1787-1862) - граф, государственный деятель. В 1855-1861 гг. министр внутренних дел. Участник подготовки крестьянской реформы 1861 г. (прим. сост.).

153 Губернские комитеты по крестьянским делам - дворянские местные учреждения (1858-1859 гг.). Разрабатывали проекты крестьянской реформы 1861 г. (прим. сост.).

154 Сборник постановлений по устройству быта помещичьих крестьян». Вып. I (1858 г.). С. 66, циркуляр от 20 марта N42.

155 Депутаты губернских комитетов: Владимирского - Безобразов, Новгородского - Косаговский и Харьковского - Хрущов и Шретер представили краткий очерк проекта устройства уездного и губернского управления в связи с сельским и волостным. По их проекту, «хозяйственно-распорядительное управление должно быть общее, выборное для всех сословий, и ответственное только пред судом и обществом; причем утверждение в должностях должно зависеть исключительно от правильности избрания, а не от административных властей». Уездное собрание по их проекту должны были составлять: а) все потомственные дворяне, владеющие в городе или деревне недвижимою собственностью; б) почетные граждане и купцы I и 2 гильдии; в) уполномоченные от всех других городских сословий по одному от 500 душ и г) уполномоченные от волостных собраний» (Скребицкий. Крестьянское дело в царствование императора Александра II. Т. I. С. 763 и след.). Там же изложены аналогичные требования депутатов Унковского (тверского), Офросимова, кн. Волконского и Кошелева (рязанских), Никифорова и Петрово-Соловово (тамбовских), Нестерова и Стремоухова (нижегородских). А. И. Кошелев писал между прочим: «У нас улучшение внутреннего управления возможно только при условии передачи его, в возможных пределах, местной общественной деятельности. Эта деятельность не должна быть заключена в тесный круг сословий; в округе она должна принадлежать всему сельскому населению: землевладельцам всех наименований, которые должны все исчезнуть в одном для них всех общем. В уездах все сельское и все городское население должно также иметь одно собрание, одно управление, одну полицию, один суд». То же Кошелев утверждал и о высшей инстанции - губернии (Скребицкий, названное сочинение, Т. I. С. 781). Еще подробнее развивал те же мысли А. М. Унковский, но его предложения хорошо известны русской читающей публике по сочинениям покойного Джаншиева: «Роль тверского дворянства в крестьянской реформе» (в сборнике «Эпоха реформ») и А. М. Унковский. М., 1894.

156 Милютин Николай Алексеевич - (1818-1872) - государственный деятель. В 1859-1861 гг. товарищ министра внутренних дел, фактический руководитель подготовки крестьянской реформы 1861 г. (прим. сост.).

157 Валуев Петр Александрович - (1815-1890) - граф, государственный деятель. В 1861-1868 гг. министр внутренних дел, руководил проведением земской (1864 г.) и цензурной (1865 г.) реформ. В 1879-1881 гг. председатель Комитета министров (прим. сост.).

158 Так представлено было это дело в особой «исторической записке», составленной в Кахановской комиссии в начале 80-х годов.

159 В записке, прочитанной в совещании, в котором рассмотрен был по Высочайшему повелению первый очерк Земского положения, составленный в Валуевской комиссии, Н. А. Милютин (состоявший в то время не у дел) писал между прочим: «Не могу не повторить искреннего убеждения, вынесенного из многолетней практики, что применение выборного начала к администрации тогда только может быть действительно и полезно, когда выборные лица уполномочиваются законом к самостоятельной и серьезной деятельности. В противном случае они превращаются большею частью в орудие произвола местных второстепенных властей, прикрывая своим невольным и безгласным yчaстием самые вопиющие злоупотребления, иногда же и сами становятся сообщниками злоупотребителей. История нашей администрации представляет тому, к сожалению, множество примеров, несмотря на самое энергичное преследование со стороны высшего правительства. Горько будет, если новые земские учреждения подчинятся той же участи, а это мне кажется, неминуемо последует, если правительству не удастся привлечь к участию в земском управлении живые силы населения. При нынешнем (1862 г.) настроении русского общества можно рассчитывать на участие лучших и благонамеренных людей в таком только случае, когда они увидят, что их призывают не для исполнения каких-либо механических формальностей, но для разумной и истинно-полезной деятельности, и в то же время правительство, отказавшись от бесплодных усилий направлять и контролировать малейшие действия местного управления, не только ничего не потеряет, но приобретет новую силу, сосредоточив все свое внимание на общих государственных интересах...» (С. М. Середонин. Исторический обзор деятельности Комитета министров. Т. III. Ч. II. С. 70). При рассмотрении проекта введения земcкиx учреждений, круг дел, порученных им, как известно, решено было расширить (по предложению барона М. А. Корфа) включением в число предметов их ведомства: 1) попечения о народном здравии; 2) попечения о тюрьмах; 2) попечения о народном образовании; 4) попечения о построении церквей и 5) содействия к предупреждению падежей скота и по охранению хлебных растений от разнообразных вредителей (Материалы. Т. II. С. 494 и след.).

160 Для дворян земельный ценз первоначально предположен был в размере 50 душевых крестьянских наделов, а для землевладельцев прочих сословий в размере 100 душевых наделов. (Материалы по земскому общественному устройству. Т. I. С. 180).

161 От землевладельцев предполагалось предоставить избирать одного гласного с количества земли, равного 2000 высших душевых наделов, определенных местными Положениями о крестьянах; от крестьян же - одного гласного с 4000 ревизских м[ужского] п[ола] душ населения, а потом даже от 5000 ревизских душ. (Maтериалы. Т. I. С. 184, Т. II. С. 14). «Нельзя было упустить из виду, - сказано было в «соображениях», представленных в комиссию (составленных, кажется, под редакцией Я. А. Соловьева), - что при первом и совершенно новом еще опыте установления местного представительства необходимо дать некоторый перевес в составе уездных земских собраний классу более образованному и развитому, до известной степени пользовавшемуся и доселе политическими правами и уже несколько опытному в гражданской жизни» (Материалы. Т. I. С. 159 и 183).

162 Материалы. Т. I. С. 183. Первоначально в комиссии было предположено образовать избирательные собрания «сельских обществ» из выборных волостных сходов, но против этого предположения возразил член комиссии К.А. Крживицкий, указавший, что при таком порядке сельское сословие будет, будто бы, пользоваться большими избирательными правами, нежели другие, бесспорно более развитые и образованные классы, для которых установлен довольно высокий ценз (Там же. С. l82).

163 Корф Модест Андреевич - (1800-1876) - граф, государственный деятель, историк. В 1864-1872 гг. председатель Департамента законов Государственного совета (прим. сост.).

164 Материалы. Т. II. С. 414 и 423. Свой обширный и обстоятельный отзыв, внесший много существенных поправок в проект Валуевской комиссии, барон Корф начал с изъявления полного сочувствия «к общему направлению и характеру предположений комиссии министерства внутренних дел». «Резко отличаясь от тех робких преобразовательных попыток и полумер, которыми так богата история всех законодательств, настоящий проект, - писал бар[он] Корф, - имеет в виду сразу утвердить наше местное самоуправление на широких началах и окончательно расторгнуть связь с старыми, отжившими свой век преданиями. К истинно-просвещенным взглядам комиссии в этом отношении я вполне и от всей души присоединяюсь, и многие из представляемых ниже замечаний моих клонятся именно только к достижению возможно полного и последовательного осуществления их». (Там же. С. 412). Любопытно отметить как характерное знамение того времени, что это писал тот самый барон Модест Андреевич Корф, который в последние голы Николаевского царствования был членом, а после смерти Бутурлина и председателем знаменитого Бутурлинского комитета 2 апреля, специальное назначение которого заключалось в гасительстве каждой живой мысли и мрачное значение которого в истории русской литературы достаточно известно...

165 Материалы. Т. II. С. 502.

166 Там же. С. 509.

167 Там же. С. 515 и след.

168 В известном письме к Г. А. Джаншиеву покойный А. М. Унковский сам признавал, что он не мог действовать вполне свободно в защиту крестьянских интересов в дворянском губернском комитете, где он заседал как уполномоченный от помещиков для защиты их интересов. (Джаншиев Г. А. А. М. Унковский. С. 133).

169 Материалы. Т. II. С. 516-525.

170 В некоторых земствах преобладание одного разряда представительства перед другими вызывало неоднократные ходатайства о пересоставлении этой ведомости, но министерство внутренних дел такие ходатайства отклоняло, находя, что отрывочное изменение расписания «при неопределенности у нас статистических поземельных сведений вообще едва ли было бы справедливо». (Срав.: Систематический свод узаконений и распоряжений правительства до земских учреждений относящихся, составл[енный] Д. Никитиным. Т. I. 1872. С. 22, прим.).

171 Материалы. Т. I. С. 160.

172 Ст. 188 закона о состояниях т. IX Свода законов издания 1876 г.

173 Материалы. Т. II. С. 426 и 415.

174 Там же. С. 501.

175 Аксаков Иван Сергеевич - (1818-1886) - публицист и общественный деятель (прим. сост.).

176 Катков Михаил Никифорович - (1818-1887) - публицист, издатель. Один из вдохновителей политики Контрреформ (прим. сост.).

177 Токвиль Алексис - (1805-1859) - французский историк и политический деятель (прим. сост.).

178 Риль - Алоиз - (1844-1924) - немецкий философ, представитель школы «критического реализма) (прим. сост.).

179 Настойчивая сила (нем., прим. сост.).

180 Статья «о цензе» в «Дне» от 23 декабря 1861 г. перепечатана в V т. сочинений Аксакова. М., 1887. С. 208 и след.

181 Самарин Юрий Федорович - (1819-1876) - философ, историк, общественный деятель, публицист (прим. сост.).

182 Всеобщее избирательное право (фр., прим. сост.).

183 «День», 6 января 1862 г. срав.: Сочинения. Т. V. С. 214-220.

184 «Ответ А.И. Кошелеву на его статью о цензе». «День», 16 февраля 1862 г. Перепечатано в V томе сочинений Аксакова. С. 220-228.

185 Неведенский С. Катков и его время. СПб., 1888. С. 422-424.

186 «День», 18 января 1864 г. Сочинения. Т. V. С. 253.

187 «Москва», 1 февраля 1867 г. Сочинения. Т. V. С. 389. То же. С. 277.

188 «День», 20 июня 1864 года. Сочинения. Т. V. С. 287.

189 «День», 5 июня 1865 г. Сочинения. Т. V. С. 344 и след.

190 «Московские ведомости» за 1865 г., N108.

191 «День», 12 июня 1865 г. Сочинения. Т. V. С. 363.

192 Пазухин А. А. - публицист (прим. сост.).

193 В статье от 18 января 1864 года он так определял значение «Положения»: «Это не есть какое-либо признание пpaвитeльcтвoм прав жизни или уже готового существующего земского обычая; это не регулирование уже действующих в земской жизни сил; нет, это есть именно передача или уделение правительством обществу части собственных своих прав и обязанностей, своей собственной государственной функции или службы, со всем характером - свойственным правительственной, казенной деятельности. С известной точки зрения это привилегия значительная и уступка не малая!.. Выгода для государства от такой уступки заключается в том, во-первых, что новый вид чиновников, состоящих на службе земства, или вовсе не получает жалованья, или же получает его от земства, а не из государственного казначейства; во-вторых, что общество, принимая непосредственное участие в хозяйственных делах земства, лишается права взваливать вину и ответственность за неуспешный ход дела на одно правительство, как было доселе, но само несет большую часть ответственности. Наконец, нельзя сказать, чтобы правительство, при такой передаче, отчуждало эти новые учреждения от своего контроля и освобождало их от зависимости. Совершенно напротив. Земские учреждения ответствуют, как и всякое другое правительственное учреждение». Перечисляя далее случаи ответственности, Аксаков подчеркивает, что земские учреждения подвергаются ответственности не только за незаконные действия, но и за «неправильные распоряжения по вверенным им хозяйственным делам». Приведя § 6, в котором сказано, что «земские учреждения, в кругу вверенных им дел, действуют самостоятельно«, Аксаков подробно останавливается на статьях «Положения», ограничивающих эту самостоятельность. Далее он указывает на несовершенства организации выборов гласных от крестьян, и, наконец, перечислив огромное количество лиц, которые будут призваны к земской работе, он не без иронии просит официозный журнал «Северную почту» разъяснить ему, каков размер тех капиталов, которые будут переданы в заведывание всех этих лиц. (Срав.: Сочинения. Т. V. С. 253-261).

В последних строках содержался намек на тот факт, что из ведомства земства были изъяты все повинности, упадавшие на государственн[ый] земский сбор, причем часть губернских повинностей была перечислена в государственные и также изъята из ведения земства. (Срав.: письмо А. А. Головачева к Джаншиеву. Эпоха великих реформ, 7-е издание. С. 175).

194 Васильчиков Александр Илларионович - (1818-1881) - князь, экономист, публицист и общественный деятель (прим. сост.).

195 Кавелин Константин Дмитриевич - (1818-1885) - историк, один из идеологов либерализма в России (прим. сост.).

196 Собрание сочинений К. Д. Кавелина. Т. II. СПб., 1898. С. 765.

197 Там же. С. 766.

198 Головачев Алексей Адрианович - (1819-1903) - общественный деятель, публицист, экономист (прим. сост.).

199 В 1868 году по поводу трехлетия введения земских учреждений Катков писал: «Неблагоприятное для земских учреждений направление правительственных мер и в особенности ограничение гласности, которая есть для них то же самое, что воздух для организма, подействовали на них мертвящим образом, и им пришлось влачить свое существование без силы, без одушевления, без сочувствия» (Московские ведомости за 1868 г., N208). Цитирую по книге г. Неведенского «Катков и его время». С. 442.

200 Там же. С. 444-445.

201 Сочинения И. С. Аксакова. Т. V. С. 355. О том же свидетельствует и А. И. Кошелев в своих «Записках».

202 «День», 27 марта 1865 г. Сочинения. Т. V. С. 329.

203 Унковский Алексей Михайлович - (1828-1893/4) - общественный деятель. С 1857 г. предводитель дворянства Тверской губернии, участник подготовки крестьянской реформы 1861 г. За либеральную деятельность отстранен от должности (1859 г.), сослан в Вятку (прим. сост.).

204 Петрункевич Иван Ильич - (1843-1928) - политический деятель. Лидер земского движения конца XIX - начала XX вв. В 1909-1915 гг. председатель ЦК Конституционно-демократической партии (прим. сост.).

205 Корф Николай Александрович (1834-1883) - земский деятель, педагог (прим. сост.).

206 Батуев А. П. - земский деятель, врач, издатель (прим. сост.).

207 Волконский Сергей Васильевич - (1819-1884) - отставной подпоручик, предводитель дворянства Ранненбургского уезда Рязанской губернии, член Рязанского губернского комитета по крестьянским делам, в 1865-1877 гг. председатель Рязанской губернской земской управы (прим. сост.).

208 Офросимов Федор Сергеевич - (1817-1885) - член Рязанского губернского комитета по крестьянским делам, с 1865 г. председатель Пронской уездной земской управы (прим. сост.).

209 Срав.: «Записки А.И. Кошелева».

210 Скалон Василий Юрьевич - (1846-1907) - либеральный публицист, сотрудник периодических изданий «Русские ведомости», «Русская летопись», издатель и редактор газеты «Земство» (прим. сост.).

211 В. Ю. Скалон. Зeмcкиe вопросы. С. 11.

212 Головин К. Ф. Наше местное yпpaвление и местное представительство. СПб., 1884. С. 81.

213 Скалон В.Ю. Указ. соч. С. 12.

214 Мосальский уезд входил в состав Калужской губернии (прим. сост.).

215 Д. Никитин. Систематический свод... Т. 1. С. 22.

216 Карышев Н. А. Земские ходатайства// Русское богатство. 1899. N1. С. 125.

217 Там же. С. 133. Мы не приводим подробно всех известных нам земских ходатайств, возбуждавшихся в вышеозначенном направлении. Подробное изложение читатель найдет как в названной статье Н. А. Карышева, так и в статье Б. Б. Веселовского, напечатанной в августовской и сентябрьской книжках «Саратовской земской недели» за 1904 год. Срав. также «Земские вопросы» В. Ю. Скалона и его же «Земские взгляды на реформу местного управления».

218 Лорис-Меликов Михаил Тариэлович - (1825-1888) - граф, государственный деятель, генерал от кавалерии. В 1880-1881 гг. министр внутренних дел (прим. сост.).

219 См. особенно гл. XХХII-ХХХIV. С 579 и след.

220 Земские взгляды на реформу местного управления В. Ю. Скалона. М., 1884. Срав. также печатный обзор земских предположений в материалах Кахановской комиссии.

221 Тверское губернское собрание не могло довести работы своей до конца, так как заменивший в мае 1881 г. гр[афа] Лорис-Меликова министр внутренних дел гр[аф] Н. П. Игнатьев счел направление работ комиссии, избранной Тверским земством, в смысле широкого развития самоуправления, выходящим из пределов земского обсуждения и потребовал изменения ее программы (Скалон В. Ю. Указ. соч. С. 13).

222 Это слова Ю. Ф. Самарина.

223 «Русь», 27 июня 1881 г. Сочинения И. С. Аксакова. Т. V. С. 475.

224 Третий элемент - условное название лиц, служащих в земстве по найму (врачи, учителя, статистики и др.) (прим. сост.).

225 Третий элемент - условное название лиц, служащих в земстве по найму (врачи, учителя, статистики и др.) (прим. сост.).

226 Скалон В. Ю. Указ. соч. С. 195.

227 Игнатьев Николай Павлович - (1832-1908) - граф, государственный деятель, диплома, генерал от инфантерии. В 1881-1882 гг. министр внутренних дел (прим. сост.).

228 Толстой Дмитрий Андреевич - (1823-1889) - граф, государственный деятель, историк. В 1882-1889 гг. министр внутренних дел (прим. сост.).

229 «Очерк предположений большинства членов совещания Особ[ой] ком[иссии] по состав[ению] проектов местного управления», ст. 55-56. Центральная статья проекта, выработанного совещанием - (64), гласила: «Расписание общего числа гласных в уездных земских собраниях (прил. к ст. 1849) подлежит пересмотру; по соображению с современными данными о количестве народонаселения по уездам; распределение этого общего числа по разрядам избирателей в каждом уезде должно быть установлено с большею, чем ныне, уравнительностью, по соображению с современными данными об относительной населенности городов и уездов и об относительном количестве имущества, находящегося во владении разных разрядов уездных избирателей (Положение об устройстве местного управления. С. 54).

230 Объяснительная записка к проекту совещания. С. 36.

231 Журнал Высочайше утвержденной особой комиссии для составл[ения] проектов местного управления. N9. С. 49.

232 Безобразов Владимир Павлович - (1828-1889) - академик, экономист, один из руководителей Русского географического общества, либеральный публицист (прим. сост.).

233 «Земские учреждения и самоуправление» В. П. Безобразова. С. 7; курсив подлинника.

234 Мальцов Сергей Иванович - (1810-1893) - предприниматель, генерал-майор (прим. сост.).

235 «Современное состояние России и сословный вопрос» А. Пазухина. Москва, (типография Каткова), 1886.

236 Проект такого преобразования был уже разработан в парламентской фракции Партии народной свободы I-й Государственной думы. Он не был внесен в Думу лишь вследствие внезапного ее роспуска.

«« Пред. | ОГЛАВЛЕНИЕ | След. »»