Александр Гольц: Для чего происходит и чем опасна милитаризация сознания россиян

Императорская мысль

Нашумевшая статья Владислава Суркова, очевидной целью которой было привлечение внимания главного начальника страны, содержит необычное по откровенности описание путинского «глубинного» государства: «Высокое внутреннее напряжение, связанное с удержанием огромных неоднородных пространств, и постоянное пребывание в гуще геополитической борьбы делают военно-полицейские функции государства важнейшими и решающими. Их традиционно не прячут, а наоборот, демонстрируют, поскольку Россией никогда не правили купцы…, считающие военное дело ниже торгового».

Таким образом, Сурков выступает здесь последователем весьма популярной в России школы мысли. Вспомним хоть Николая I, начертавшего некогда, если верить апокрифу, на полях учебника географии: «Россия не есть держава земледельческая, промышленная или торговая, Россия есть держава военная и назначение ее — быть грозой остальному миру».

Вспомним и о другом апокрифе, столь любимом отечественными патриотами, который приписывает Александру III слова о том, что у России нет других союзников кроме армии и флота. Список аналитиков, теоретиков и вельмож, которые последние два века настаивают подобно персонажу фильма «Интервенция», что «регулярная армия — это что-то особенного», можно длить до бесконечности. Здесь отметились и Петр Струве («Армия — это живое воплощение государственного бытия в России»), и Глеб Павловский в бытность кремлевским политтехнологом («Что такое Россия, если не армия и русский язык плюс Вооруженные силы»).

Реинкарнация мифа

Следует признать, что военная составляющая государственного устройства чрезвычайно сильно повлияла на российское национальное сознание. По-видимому, у подавляющего большинства россиян на уровне подсознания, засел миф о том, что для нашей огромной страны армия и есть основа государства.

А ведь сомнения на сей счет высказывались еще в середине ХIX века. «Что армии обеспечивают безопасность государства, это совершенно справедливо — писал Николай Обручев, будущий начальник императорского Главного штаба и выдающийся военный реформатор, — но чтобы они были опорною точкою его самобытности, — это чистый софизм. Самобытность государства укореняется и развивается гражданской его жизнью, а не военною, иначе царства Чингисханов, Тамерланов и других были бы прочны, и монголы до сих пор владели бы Россией».

Постоянная реинкарнация мифа о якобы «государствообразующей» роли Вооруженных сил объясняется отнюдь не отсутствием купцов во власти и вовсе не необходимостью связывать «разнородные элементы» российского государства. Скорее наоборот, у «купцов» никогда, ни во времена империи, ни при СССР не было шанса прорваться к власти через плотный строй военных и полицейских, а все более разнородные элементы государства, которые нужно было «скреплять», появлялись в результате победных войн.

Основная проблема заключается в том, что в течение трех веков (с небольшими перерывами на 1860−1880, 1905−1914, 1925−1935, 1987−2014 годы) главной, если не единственной задачей Российского государства было содержание огромной военной машины. Государство регулировало все и вся, до предела принижая, а то и вовсе сводя к нулю роль гражданского общества и частной жизни. Никуда не деться от того, что для России гораздо дольше, чем для Пруссии — и Германской империи — страны, которая является классической моделью милитаристской державы, — характерен милитаризм как способ государственного устройства. В течение трех веков Россия практически не знала иного способа концентрации государственных ресурсов, нежели военная мобилизация.

Генетическая связь между петровскими указами, военными поселениями Александра I, трудармиями Троцкого и советскими стройбатами неоспорима. Три столетия человек интересовал Российское государство в первую очередь как будущий солдат, а во вторую — как источник средств для содержания армии.

Милитаризм как способ управления

Надо сказать, феномен милитаристского государства неплохо изучен. По мнению политологов, такое государственное устройство характеризуется тем, что в основе важнейших политических решений лежат военно-технические расчеты, а не всесторонний анализ. Кроме того, военные отношения и военные ценности пронизывают все сферы жизни общества.

Вот как описывает Артур Вагтс, автор считающегося классическим труда «История милитаризма», принципиальную разницу между милитаризмом и стремлением укрепить обороноспособность, что естественно для любого государства: «Милитаризм представляет собой концентрацию обычаев, представлений и интересов, которые хоть и связаны с войнами и армиями, но в любом случае требуют гораздо большего, чем просто удовлетворение военных потребностей. Отказываясь от научного подхода, милитаризм опирается на подход кастовый и культовый, на власть и веру. Армия, построенная так, что служит не целям подготовки к возможной войне, а интересам военных, является по своей сущности милитаристской».

Показательно, что Вагтс и сам указывает на наиболее опасный источник милитаризма: «Гражданский милитаризм следует определить как безоговорочное принятие военных ценностей, манер, принципов и отношений. Приоритет отдается военным соображением перед всеми другими. Героическое обнаруживается преимущественно в военной службе и в военных действиях, в подготовке к которым и состоит главный интерес государства и для которых должны расходоваться главные ресурсы. Милитаристы гражданские презирают гражданскую политику, парламентаризм и партии»

Одинокая вертикаль

Похоже, не правда ли? Владимир Путин, с его полетами на истребителе, плаванием на подводных лодках, презирающий политику, полностью вписывается в определение «гражданского милитариста». Весьма показательно, что буквально с первых дней в Кремле Путин начал строить государство, которое казалось ему идеальным для управления — он начал создавать пресловутую вертикаль власти. Путин представлял себе наилучшую систему управления Россией как строгую иерархию, подобную армейской.

На вершине этой пирамиды — президент, он же верховный главнокомандующий, а ниже — уровень за уровнем — находятся исполнительные и преданные чиновники, способные довести волю высшего руководителя до каждого уголка огромной страны. Результатом построения этой системы стало то, что власть в России вновь строится по военно-феодальному принципу. Эта власть в представлении кремлевских руководителей монолитна по природе, ее разделение рассматривается как ересь, принцип единоначалия распространяется и на политическую систему государства.

На самом деле, убрав все сдержки и противовесы, сконцентрировав огромную власть, замкнув на себя принятие всех сколько-нибудь важных решений, лидер становится заложником той информации, которую он получает. В результате российский президент периодически с видом знатока сообщает самые невероятные теории, которые он почерпнул, очевидно, из докладов военных.

Достаточно вспомнить, как он недавно рассказывал, что у СССР не было крылатых ракет морского и воздушного базирования. А чего стоит то, что он демонстрировал заокеанскому интервьюеру видео вертолетной атаки, уверенный что это российские летчики наносят удар по террористам в Сирии, когда в действительности это была съемка американского удара по талибам в Афганистане.

Для чего это нужно

С помощью милитаризации сознания граждан Кремль решает несколько взаимосвязанных задач. Во-первых, она позволяет предоставить народу некий эрзац национальной идеи, сформулировать которую Кремль оказался объективно неспособен. Собственно говоря, вся национальная идея заключается ныне в том, что Россия обречена в одиночестве противостоять сонму врагов.

И для того, чтобы выстоять в этом противостоянии все средства хороши. Здесь очень показательна апелляция к Победе в Великой Отечественной войне. Под массированным воздействием государственной пропаганды она остается центральным событием в истории. Причем культивируемая ностальгия по советским временам в значительной степени держится именно на воспевании великой войны и победы в ней.

Вторая задача, которую Путин решает благодаря милитаризации — легитимизация собственного режима. Кремлевским политтехнологам удается произвести важную подмену: граждан страны чрезвычайно успешно убеждают, что наиглавнейшим критерием в оценке мирового влияния государства является его военная мощь. Это позволяет снять с повестки дня вопрос о различиях в социально-политическом устройстве, проблему ценностей, гражданских прав, вопросы о различиях между демократиями и авторитаризмом.

Как утверждают прокремлевские политологи, у всех, государств, политиков, партий есть свои неизбежно противоречащие друг другу интересы. И у каждого есть «право» на проведение политики силы. Лишь бы этой силы хватило. Слабые страны (а также «слабые» субъекты внутриполитической борьбы) оказываются лишь полем борьбы между сильными. Сила — единственный аргумент в «таком грязном деле, как политика».

Весьма показательно, что политические оппоненты Путина внутри страны в традициях мобилизационной риторики о «необходимости борьбы» с видимым и невидимым врагом тут же были причислены им к пятой колонне: «Некоторые западные политики уже стращают нас не только санкциями, но и перспективой обострения внутренних проблем. Хотелось бы знать, что они имеют в виду: действия некоей пятой колонны — разного рода «национал-предателей» — или рассчитывают, что смогут ухудшить социально-экономическое положение России и тем самым спровоцировать недовольство людей?»

При очевидном отсутствии доказательств того, что политические противники Кремля действуют в интересах пресловутых внешних сил, по сути дела любая деятельность иностранных организаций, не получившая санкции власти, объявляется подрывной.

Наконец, третьей важной функцией, которую выполняет милитаризм в путинской России, является то, что армия до сих пор воспринимается как модельный государственный институт. Армейская муштра и есть та необходимая нашей стране «дисциплина», в понимании провинциальных во всех смыслах групп и слоев. Это, собственно, и есть тот необходимый опыт привыкания к репрессивному обществу, которое и расценивается уходящим поколением как «порядок», то есть равенство всех перед командной властью, делает чрезвычайно точное наблюдение руководитель «Левада-Центра» Лев Гудков.

Таким образом, милитаристские стереотипы позволяют обеспечивать устойчивость нынешнего режима, блокируют возможность любого позитивного развития страны. То, что россияне ценят, чем гордятся, что составляет основу национального самосознания — героическое прошлое, великая держава, сильная власть, громадность территорий, завоеванных в ходе бесчисленных походов и войн" — все это сегодня скорее лишает россиян возможности понять ту историческую ловушку, в которой оказалась страна.

Александр Гольц, военный обозреватель
19 февраля 2019

Статья опубликована на сайте Открытые Медиа

Дмитрий Муратов : Нас тянут к войне!

https://www.facebook.com/Svobodanaroda/videos/539106046597521/?t=0

ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ:

• Демократия.Ру: Неизбежный Путин. Андрей Мальгин – о "Веймарской России"

• Демократия.Ру: Эйдман И., Четыре проекта будущего

• Демократия.Ру: Стругацкий Б., «Очень важный признак фашизма – ложь»

• Демократия.Ру: Шевцова Л., Cамодержавие в стадии агонии

• Демократия.Ру: Рабинович С., Если бы я был президентом России...

• Демократия.Ру: Колесников А., Режим движется к интеллектуальному банкротству

• Демократия.Ру: Фирсов А., От военной социальности к договорной

• Демократия.Ру: Новопрудский С., Жители бронепоезда

• Демократия.Ру: Паин Э., Война как образ жизни