Контроль насилия: Идет охота на верволков
Антон Олейник
Сообщения в средствах массовой информации о «Русском марше», проведенном 4 ноября в ряде городов России от Владивостока до Калининграда, и о «заговоре» против действий правительства по наведению порядка на алкогольном рынке появились с интервалом всего в несколько дней. Совпадение выглядело бы чисто случайным, если не задумываться о некоторых тендециях в решении конфликтов и управлении насилием, которые и отразились в этих двух не связанных между собой на первый взгляд событиях.
Франко-американский антрополог Рене Жирар в книге «Насилие и священное» описывает ряд методов решения конфликтов и локализации насилия, которые позволяют обществу сохранить целостность и избежать состояния войны всех против всех. Наряду с институционализацией насилия, то есть его успешной монополизации государством в лице судебной и правоохранительной систем, особый интерес представляют альтенативные варианты контроля насилия.
Во-первых, насилие может быть направлено «вовне», на аутсайдеров, тех, кто не является полноправным членом общества. Агрессия, генерируемая в результате трений и конфликтов внутри общества, направляется на жертву-субститут: чужестранца, одного из «них», а на не того из «наших», кто стал ее непосредственной причиной. Во-вторых, жертвой насилия вместо тех, чьи действия породили конфликт или агрессию, могут назначить кого-то из «своих», «наших». «Козла отпущения» (сам термин имеет больше общего с ритуальными жертвами, чем с общепринятым в «разборках» сравнением с конкретным животным) назначают исходя из критерия доступности или наименьшей ценности для социальной группы по сравнению с непосредственным виновником. В-третьих, агрессия может направляться на «оборотней», «ведьм» и «монстров», которым вменяются запретные желания и действия по их осуществлению. Если доминирующие в обществе стремления и интересы представляют угрозу устойчивости социальной системы и объявляются отклонением от нормы, оборотнем может оказаться любой. Контроль насилия тогда заключается в методическом поиске оборотней «в средней полосе», среди «своих».
Если вернуться к «странному совпадению» во времени «Русского марша» и антиправительственного «заговора», то в первом случае нетрудно увидеть элементы поиска жертвы-субститута в лице выходцев из Средней Азии, Кавказа, «нелегальных иммигрантов» в целом, ведь все они – «чужие», в отличие от «своих», «наших» (национальность или гражданство в данном случае используется лишь для проведения четкой границы между «своими» и «чужими»), а во втором – пример назначения «козла отпущения». Действительно, ответственными за кризис на алкогольном рынке и растущее число отравлений суррогатами, в том числе более двух сотен (в сентябре-октябре) – со смертельным исходом, назначены ряд «своих»: трое заместителей федеральных министров и пока неназванные «заговорщики» из числа отечественных производителей алкоголя.
Альтернативы институционализации насилия активно используются как представителями государства, так и самими россиянами – в повседневных взаимодействиях. Предствители государства, например, недвусмысленно указали на грузин и других выходцев из Казказа как источник бед на российских рынках (понаехали, дескать, тут). Они же выступили в роли спонсоров движения, само название которого несет весьма красноречивый месседж: «Наши». А недвусмысленное указание на «зарубежный» след в деятельности неправительственных организаций? «Свои» ведь не могут критиковать власть, это, по мнению ее представителей, делается по указке «оттуда» и на «их» деньги.
Не менее значимая роль отводится и поиску «оборотней», которые при ближайшем рассмотрении оказываются повсюду: в погонах, в судебных мантиях и даже в штатском. Интересно, что инкриминируемые «обортням» действия являются обычными для российского государственного аппарата: их обвиняют в коррупции с использованием откатов и взяток. В этих условиях «оборотнем» может потенциально оказаться любой государственный служащий, стремящийся к тому же, что и другие, и использующий те же средства. Вина «оборотня» заключается лишь в том, что он забыл убрать с лацкана офисного пиджака «волчий коготь» от своего другого наряда, чем и облегчил публичное разоблачение.
Россияне думают и действуют в тех же категориях. Движение Против Нелагальной Иммиграции (ДПНИ) и другие организаторы «Русского марша» солидарны с мнением, что источник большинства проблем следует искать в среде инородцев, «чужих». Баланс позитивных и негативных оценок грузин по данным на ноябрь 2006 г., к примеру, является резко отрицательным: о хорошем к ним отношении, по данным Левада Центра, заявляют 32% россиян, о плохом – почти в два раза больше, 58%. Еще больше, 74%, поддерживают проведение проверок компаний, принадлежащих грузинам, по «национальному признаку».
Отношение к чеченцам попадает в другую категорию: их формальный статус российских граждан, накладываясь на негативное в целом восприятие свидетельствует об их превращении в глазах россиянина в «козлов отпущения». По данным Фонда Общественное Мнение (ФОМ) на начало 2003 года, например, большая часть россиян, проживающих в городе (селе), где пока нет чеченцев, не одобрила бы их появление по соседству (число одобривших меньше меньше почти в 5 раз).
Что касается оборотней в повседневной жизни, то, пожалуй, лучше всего идею их скрытого присутствия удалось выявить не методами социологических опросов (что и не удивительно – кто же признается?), а литературными средствами, в рассказе «Проблема верволка в средней полосе» (1991) В. Пелевина и его же романе «Священная книга оборотня» (2004). Оборотень, если верить предложенной автором реконструкции российской повседневности, потенциально живет в каждом из нас, только вот не все это осознают.
Если и власть, и россияне используют одни и те же средства контроля насилия и агрессии, то почему вместо ожидаемой в таком случае идиллии наблюдается периодическое «взаимное непонимание» и трения между ними? Так, власти попытались запретить проведение «Русского марша» или как минимум вытеснить его на периферию населенных пунктов. Только ли в «перегибах» при следовании генеральной линии дело?
Дискомфорт и растущая озабоченность представителей власти по поводу инициатив населения в поиске жертв-субститутов, козлов отпущения и вервольфов могут объясняться, во-первых, неспособностью монополизировать насилие и управлять им действительно современными методами (М. Вебер в классическом определении государства во главу угла ставит именно монополию на легитимное использование насилия его аппаратом). Что-то не то происходит в обществе и государстве, если насилие управляется теми же методами, что и в Древней Греции (Жирар делает свои выводы на основе анализа древнегреческих трагедий), или в Советском Союзе образца 1930-ых годов (процессы над «вредителями», «шпионами» и другими нелюдями).
Во-вторых, сами представители власти занимают нишу в социальной структуре, идеально подходящую для превращения при случае в «козла отпущения»: они находятся и внутри общества («свои») и вне его («чужие») в силу своего привелигированного положения. Королям в древнегреческих трагедиях по этой причине была часто уготована незавидная судьба жертвы, приносимой на алтарь порядка. В более близких к нам во времени вариантах трагедий представителям властной элиты тоже не всегда удавалось отказаться от этой ключевой по законам жанра роли. Достаточно вспомнить расправу над семьей Николае Чаушеску в 1989 году в Румынии или над Мухаммедом Наджибуллой (президент Афганистана с 1986 по 1992 год) и его братом в 1996 году. Может быть, все дело в осознании риска перенесения погромов с палаток и кафе инородцев на «священное», – офисы представителей власти?
ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ:
Демократия.Ру: Олейник А., Уличные протесты как зеркало русской контрреволюции
Демократия.Ру: Олейник А., Потешная палата
Демократия.Ру: Олейник А., Перед заходом солнца
Демократия.Ру: Олейник А., Шаг к укреплению формальной демократии
Демократия.Ру: Олейник А., Ритуальное заклание
Демократия.Ру: Олейник А., Господи, сколько же можно?
Демократия.Ру: Олейник А., Повелитель крыс
|