Конец преемственности

Признание независимости Абхазии и Южной Осетии стало Рубиконом для российского курса на мировой арене. Комментаторы уже отмечали, что этот поступок Москвы противоречит положениям, содержащимся в Концепции внешней политики, которая была одобрена президентом Медведевым 12 июля 2008 года. Торжественно принятый документ просуществовал ровно полтора месяца, теперь же, скорее всего, он будет принципиальным образом скорректирован. Рискну предположить, что меняются даже не подходы, а сам угол зрения на международные дела.

Тональность российского президента разительно изменилась. Многие полагают, что, оказавшись в обстоятельствах военно-политического кризиса, Дмитрий Медведев начал – сознательно или неосознанно – копировать своего ментора Владимира Путина. Ряд высказываний главы государства действительно выдержан в путинской стилистике (например, про «политических уродцев» из Грузии). Но это скорее эмоциональные исключения. На самом деле интервью Медведева качественно отличаются от того, что говорил его предшественник. И дело отнюдь не в форме.

«В наших действиях присутствует только холодный расчет: мы хотим помочь тем людям, которые сегодня попали в беду. Никаких других мотивов у нас нет».

«Нас ничего не пугает, в том числе и перспектива «холодной войны». …Все зависит от позиции … наших партнеров на Западе. Если … они изберут конфронтационный сценарий – ну что же, мы жили в разных условиях, проживем и так».

«Мы внимательно относимся к позиции наших партнеров, но в этой ситуации главное – другое».

«Можно друг другу и «до свидания» сказать. Трагедии не произойдет».

«Восьмерка» без России практически недееспособна … поэтому мы не боимся никаких исключений».

«Мы не видим ничего драматического, ничего сложного в том, чтобы эти отношения приостановить, если так желают наши партнеры».

Все это цитаты из многочисленных телевизионных интервью Дмитрия Медведева, которые он дал в последнюю неделю. Еще более выразительны некоторые короткие диалоги.

Вопрос TF-1: «Что вы хотите конкретно этим сказать?»

Д. Медведев: «Только то, что сказал».

Вопрос RAI: «Как вы будете отвечать на эти озабоченности своих ближайших соседей?»

Д. Медведев: «Мы не будем отвечать ни на чьи озабоченности».

Ответы Медведева отличаются от обычных ответов Путина (и даже его собственных до этих событий) не словоупотреблением и не уровнем эмоциональности. В них заметно нежелание ничего объяснять и кого-то в чем-то убеждать. Это констатации, за которыми ощущается уверенность в том, что растолковывать сказанное бесполезно, а значит, не нужно.

Имеющий уши – да услышит, а не имеющий – да будет проигнорирован.

Отличие бросается в глаза, если сравнить выступления Медведева на иностранных каналах с единственным пока большим интервью Путина компании CNN. Владимир Путин в своем репертуаре – «фирменные» метафоры («наложить в штаны») и темпераментное желание достучаться до аудитории, объяснить ей то, чего она не понимает или не знает. Скажем, долгий и утомительный для интервьюеров экскурс в историю конфликтов на территории Грузии с XVII века, обличение предвзятости Fox News, подробности боевых действий…

Это типичный Путин. Он всегда поражал западных собеседников феноменальной памятью, быстротой реакции, знанием предмета, а также шокировал агрессивным напором, при помощи которого пытался пробить стену вежливого безразличия к приводимым аргументам. Самый характерный пример такого рода – Мюнхенская речь. Не менее характерен и отклик на нее – противоположный тому, на который рассчитывал Владимир Путин. Брошенную им перчатку никто не поднял, желающих вступить в содержательную дискуссию о наболевшем не нашлось. Откровенность Путина, которую он сам считал большим достоинством, никого не подкупила и не проняла. Западные собеседники восприняли выходку российского лидера так, как в приличном обществе принято относиться к дурно воспитанному и потому взбалмошному парвеню.

Разница между высказываниями второго и третьего президентов объясняется не только их личными качествами.

Владимир Путин завершал президентство на высокой антизападной ноте, но это не было сознательной целью. Путин с самого начала стремился к интеграции России в международную систему – экономическую и политическую.

Условия такой интеграции менялись, запросы росли, но задачу никто не отменял. Сколь верной была тактика, избранная Владимиром Путиным, можно спорить, последовательностью и изяществом российская политика не отличалась. Но стратегически Кремль не отказывался от участия в «концерте наций». Страстная дискуссия о ценностях и типах демократии, развернувшаяся при позднем Путине, имела не только инструментальный характер (защита от «оранжевой чумы»), но и стремление отстоять право на «особый» путь к общему пункту назначения – современному обществу.

Западная реакция на события в Грузии стала переломным моментом. В первые дни Москва усердно пыталась копировать косовский сценарий. И аргументация ввода войск, и описание ситуации, и предлагавшиеся шаги буквально воспроизводили 1999 год и действия Запада по отторжению части сербской территории. У Кремля была надежда, что США и Европа примут свою собственную логику, если она вернется к ним уже в российском исполнении.

Этого не случилось. России никто не поверил, а степень всеобщей поддержки Михаила Саакашвили буквально шокировала российское общество и политический класс. Стало понятно, что пойти косовским путем (резолюция Совбеза ООН – фактическая суверенизация спорных территорий – признание бесперспективности переговоров – признание независимости) никто не даст. Вопреки полной аналогии с югославским случаем и, как казалось Москве, очевидному нарушению тбилисским руководством базовых ценностей Запада.

Тогда и произошел перелом.

Желание что-то доказывать и пробивать дипломатическими средствами сменилось готовностью действовать в одностороннем порядке, полагаясь только на себя и не ожидая согласования.

Судя по высказываниям Дмитрия Медведева, это не ситуативное и однократное решение, а новая модель поведения. «Стратегические партнерства», расплодившиеся в последние 15 лет, фактически отменяются. Приоритетной становится стратегическая самостоятельность (ее можно назвать и одиночеством). Задача интеграции куда-либо больше не ставится, зато цель консолидации сферы влияния для укрепления позиций в качестве «независимого полюса» в многополярном мире выражена четко и однозначно, как никогда прежде (пятый из принципов внешней политики, обнародованных Медведевым, – о регионах с «привилегированными интересами»).

Подобная постановка вопроса не является антизападной, сотрудничество по разным вопросам на взаимовыгодных условиях приветствуется. Но политика перестает быть западноцентричной, то есть она больше не будет рассматривать все шаги сквозь призму того, как они скажутся на отношениях с Европой и США.

Это новая ситуация. Пока трудно понять, как она практически повлияет на внешнюю и – особенно – внутреннюю политику. Но на деле это конец преемственности курсу Путина.

Федор Лукьяненко
04.09.2008

Статья опубликована на сайте Гaзета.Ру
Постоянный URL статьи http://www.gazeta.ru/column/lukyanov/2830550.shtml

ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ:

• Демократия.Ру: Радзиховский Л., Начало большого пути

• Демократия.Ру: Геворкян Н., Кто кого любит

• Демократия.Ру: Рощин А., Наша идеология

• Демократия.Ру: Вишневский Б., Российское правотворчество

• Демократия.Ру: Леонид Седов: «Все противоречия достигнут своего апогея к 2012 году»

• Демократия.Ру: Аузан А., Если Медведев хочет искать легитимности, то он должен хотя бы повторить раннего Путина

• Демократия.Ру: Сергей Доренко: Самые жесткие – это очкарики-ботаники

• Демократия.Ру: Дмитрий Медведев: «Я многому научился у Владимира Путина»

• Демократия.Ру: Бовт Г., Нищета философии «оттепели»