Апология Путина

Читатель «Полит.ру», встретивший хотя бы раз какую-либо из моих заметок на "неисторические" темы, вряд ли назовет меня поклонником текущего политического режима. Моя персональная оценка его крайне негативна, однако я назвал эту статью так, как назвал, имея в виду следующее.

Прояснения общей ситуации ради, стоит попытаться вообразить такую вот дискуссию, невозможную в реальном информационном пространстве по множеству причин. Дискуссию, в которой стороны будут, с одной стороны, не по-газетному откровенны в выборе слов, с другой же – не станут опускаться до уровня представлений адресатов нынешнего телевидения, полагающих, что все проблемы имеют простые решения.

Иначе говоря, мы не станем задевать ни уровня официозной риторики, гласящей, что все очень даже хорошо и становится все лучше и лучше, ни уровня тех крикливых оппонентов власти, кто полагает, что все ее деяния – от дьявола. Не станем также обсуждать давнее старое – все эти "ужасные 90-е", борьбу со страшными олигархами и т.д. Власти достаточно совершили в последние годы, чтобы обсуждать именно их. А кроме того, сделаем исходное предположение, состоящее в том, что лица на вершине властной пирамиды, взятые in corpore, думают не только о личных своих интересах, но и об интересах госудаства – так, разумеется, как они эти интересы понимают. Вот, собственно, и все предисловие.

Теперь представим героев: В. В. Путин и некий интервьюер, коего обозначим буквой Ы, дабы избежать ассоциаций. Итак – начали.

Ы: Для нас очевидно, что результаты жизни России за последние годы весьма безотрадны. Говоря одним словом – происходит культурная деградация общества: почти все его подсистемы ухудшают свои показатели. В первую очередь, это касается человеческого потенциала – все талантливые в разных сферах люди либо эмигрируют из страны, либо задвигаются на периферию жизни, либо просто лишаются возможности развить в себе исходные дарования. Так во всем: в науке, в искусстве, в бизнесе, в медицине, в педагогике етс. При этом падает и средний культурный уровень населения – средняя образованность, индекс здоровья, навыки построения личной идентичности, умение отделять себя от окружающей толпы. Выливается это в уменьшение прочих видов капитала – инфраструктура страны становится все более и более отсталой с точки зрения требований времени, мы постепенно уступаем другим странам рынки технологичной продукции и т.д. Старые заделы почти исчерпались. Те новые проекты в области высоких технологий, которые все-таки возникают, являются лишь вспомогательными элементами в неких цепочках, идеологически управляемых из-за рубежа. И основными бенефициарами этих цепочек также становятся зарубежные лица.

П.: И вы считаете, что во всем этом виновато руководство страны?

Ы: Но вы же должны что-то сделать…

П: А из чего следует, что в принципе можно решить эту задачу? И даже то, что решение этой задачи, коли оно вообще имеется, должно дать какие-то заметные глазу результаты уже сегодня?

Ы: То есть – ничего нельзя сделать, и стоит просто набивать по-тихому карманы перед неизбежной отправкой детей в благополучные страны?

П: Я этого не сказал. Мы делаем, что можем. Возможно, у нас получится. Важно, что альтернативы нашим действиям я не вижу.

Ы: Но эти действия выглядят довольно странными… Вы планомерно осуществляли огосударствление экономики – серьезный ее кусок был просто ренационализирован, оставшееся в частных руках… как бы это сказать… поставлено в жесткую зависимость от власти – любое противодействие хотя бы на словах чревато потерей бизнеса…

П: Мы исходили здесь из очень простых предпосылок. В силу целого ряда объективных обстоятельств, российский бизнес не может выдержать конкуренцию с международным. У него нет ни такого опыта, ни таких капиталов, ни инфраструктуры, а издержки очень велики. Тем самым, в случае реализации полностью либерального сценария, центры принятия экономических решений и вслед за ними центры прибыли будут с неизбежностью уходить из России – в том числе, и в областях добычи полезных ископаемых. Просто потому, что есть много мест на Земле, где принимать решения и вкладывать деньги можно в более комфортной обстановке. И дело тут не в самоценности суверенитета, а в реальной деградации страны, неизбежной в таком случае. И только государство способно заставить бизнес инвестировать в будущее страны, либо само способно инвестировать в будущее страны, либо, по меньшей мере, не дать вывести из страны центры прибыли и принятия решений.

Ы: Иначе говоря, действовать вопреки законам экономики?

П: Да, вопреки краткосрочной и среднесрочной экономической целесообразности.

Ы: Пусть так, но мы не видим пристойных результатов подобной деятельности. Все эти разрекламированные проекты… трубопроводы выходят очень дорогими, долгими и дырявыми. Да и проходят по неоптимальным маршрутам, самолеты как-то не строятся, несмотря на обеспеченный деньгами спрос, спутники падают и т.д.

П: Не все сразу, да.

Ы: Да и не сразу: какой может быть успех крупного проекта при вашей кадровой политике? Когда во главе всего стоят либо спецслужбисты, либо ваши друзья по кружку самбо… Ну, какой из спецслужбиста руководитель проекта – он ведь вообще под созидательную работу не заточен. Его учили отнимать, делить, рушить, противодействовать – а не создавать, строить.

П: Я уловил вашу иронию. Видите ли, в чем дело. Расставляя людей по позициям, надо руководствоваться какими-то критериями. Какими? Скажите, какими? Мы с вами знаем, что всякие бумажки – дипломы, свидетельства кандидата и даже доктора наук – это вообще ничего. Доктор наук может быть мировой звездой, а может не быть в состоянии сдать экзамен первого курса профильного вуза. Это серьезнейшая проблема – у нас нет, по сути, экспертизы, некому и нечему доверять. А потому то, что я тех или иных людей знаю лично, – это хоть какой-то критерий – раз. И некоторая, хотя и не абсолютная, гарантия, что они меня не посмеют подвести, – два. Да, это плохая кадровая политика – но у вас есть проект более качественной? Скажу больше. Все выправляется со временем. Люди начинают руководить проектами – и все встает на свои места: кто не в силах – отваливается, а рядом появляются те, кто по своим качествам как раз для дела годятся. Такой отбор в условиях реальных боевых действий. Это, конечно, очень дорогостоящий вид кадровой политики – но, опять-таки, у вас есть альтернатива?

Ы: С этим – понятно. Но какой смысл в проводимой внутренней политике? В этом поступательном сокращении обратных связей между населением и властью? Зачем отменили выборы губернаторов?

П: Мы исходили из того, что ничего путного население в те годы сказать и не было способно. Ну, правда, что население могло потребовать от местной власти? Не знаете? А я вам сейчас скажу. Требований два: иди в Москву, выбивай для нас деньги! И второе – воруешь сам – дай и нам поворовать! Вон, знаменитые демонстрации в Калининграде, после которых я все-таки расстрелял Бооса: что люди требовали от местной и от центральной власти? Правильно, таможенных льгот. То есть, перераспределения в их пользу общероссийского кошелька. Это как – прогрессивно, да? Конструктивно? А, скажем, губернатор Ткачев, пока был избранным и зависел от своих избирателей, в своей риторике любил ввернуть что-нибудь в стиле своего предшественника – Кондратенко – о сионистской опасности и прочих подобных материях. А как стал назначаемым – эту чудесную тему как языком слизало. Выходит, это не убеждения у него были такие, а просто человек ориентировался на своего усредненного избирателя. И вообще, я не уверен, что избранный губернатор сможет выдержать во многих случаях негативное давление. Скажем, в тех местах, где русское население вытесняется с территории нерусским.

Ы: Если вы о республиках Северного Кавказа, то там этот процесс, похоже, идет не останавливаясь, а кое-где уже и завершился…

П: Да нет же, я о Ставропольском крае, например. Важно, что русские в этом вопросе неконкурентны просто в силу этнографических причин – ногайцам легче отмобилизоваться – собрать людей, деньги и т.д. С формальной точки зрения проблемы-то нет вовсе – граждане России живут в своей стране, никто не вправе им препятствовать в переселении, в праве приобретать землю. Все у нас по закону равны и одинаковы. Однако же, со многих точек зрения подобное изменение этнической карты – плохо. И в силу того, что много людей теряет малую родину и нажитое, и в силу последующей деградации государственных институтов. Кто защитит этих людей и территории кроме авторитарной власти? Правозащитники? Демократические процедуры? Суд? Они тут бессильны.

Ы: Ну, коли зашла речь о Северном Кавказе. Здесь тоже ничего хорошего мы не видим. Какая-то политика поддержки невмешательства во внутренние дела в сочетании с массированным финансированием местных ханов и эмиров. Даже непонятно, что они дают вам взамен: отказываются от организации покушений лично на вас? Или добавляют нужное количество голосов на общероссийских выборах?

П: Я тоже не склонен считать нашу политику на Северном Кавказе особо успешной. Но я спрошу вас – у кого-нибудь есть на этот счет иные конструктивные идеи? Идею о насильственном отторжении Кавказа или его части от страны не считаем – она нереализуема, а не только бессмысленна. Нам это стало ясно в 1999 году, когда решалось по Чечне. Тогда стало ясно, что они не позволят нам дать им независимость.

Ы: Но я вообще не вижу здесь политики. Так, попытка зарыть голову в песок или же законсервировать ситуацию до лучших времен. Последнее очевидно не удается – ситуация поступательно ухудшается.

П: Политика все-таки имеет место. Вот в чем она состоит. Знаете, после чего в 19 веке была окончена Кавказская война? После того, как лидерам кавказского сопротивления – шейху Мансуру, Шамилю – дали возможность повластвовать. Что они сделали? Они из диких, но дерзких племен под своей властью создали своими методами некоторое подобие государства. Да, оно сильно отличалось от Российской Империи, но это все-таки было государство, и жители какое-то время спустя привыкли к нему и оценили преимущество жизни в государстве. И даже захотели более совершенного государства. И тут пришла Россия, и ее власть уже не показалась им такой неприемлемой. В итоге, из региона, сопротивляющегося российской власти, стали выпадать целые области одна за одной. По сути, сегодня такая только одна – Чечня. Однако и в остальных история повторяется, просто на новой ступени государственного проекта.

Ы: То есть вы считаете, что проблема рассосется сама собой после того, как народы Северного Кавказа вкусят плоды жизни в рамках той власти, которая у них есть?

П: Да, и наша задача – поддержать эти власти, иначе они будут свергнуты конкурирующими группировками, и все вернется к древнему принципу "каждый – за себя, а все чужие – враги". И еще одно – демографы говорят нам, что сейчас или же совсем недавно все эти народы пережили пик рождаемости – вскоре она станет быстро снижаться, и демографическая нагрузка снизится, что не может не повлиять на пассионарность противников российской власти. Но это "вскоре" – это десятилетия, надо понимать.

Ы: Теперь о внешней политике. Со стороны кажется, что и ее у нас тоже нет. Так, ситуационное реагирование и проявление советской спеси – демонстрация такой шапки не по Сеньке.

П: И снова: а у вас есть свои предложения?

Ы: Ну, ёжику же понятно, что Китай нам угрожает, а Америка – нет.

П: Понятно. И дальше что?

Ы: Ну. Надо же заключать соответствующие союзы, альянсы.

П: Здесь нельзя спешить – кто первый продемонстрирует потребность в союзе, то больше всех и заплатит за участие.

Ы: Но надо же как-то готовить общественное мнение.

П: Либо мы это делать не умеем, либо – и я склоняюсь к этому убеждению – это сейчас в принципе невозможно. В пиаре нельзя идти против мэйнстрима – если весь мир не хочет видеть в нас хороших парней, то хоть в лепешку расшибись – никто и не увидит. Яркий пример – Пятидневная война с Грузией.

Ы: А что там хорошего?

П: Ну как же. Во-первых, мы были правы по сути. Этот весельчак начал войну, напал на наших солдат и решил изгнать из Южной Осетии тридцать тысяч человек местных жителей. Вы что, думаете, он хотел их видеть гражданами Грузии? Как же! Он предполагал, что они уйдут в Россию, оставив ему чистое место. Вот как он видел воссоединение. Согласитесь, это отличается качественным образом от того, чего мы добивались в Чечне – там мы подавляли вооруженный мятеж, возвращая население под российскую власть. А здесь – этническая чистка в чистом виде, простите за каламбур. И вот ее российские солдаты предотвратили ценой своей крови. Где аплодисменты международной правозащитной общественности? А во-вторых – мы сделали это беспрецедентно аккуратно. Наши самолеты, имея господство в воздухе, не бомбили не только гражданские объекты, но и объекты двойного назначения – мы не тронули ВПП Тбилисского международного аэропорта, хотя оттуда взлетали грузинские штурмовики. Мы не разрушали портовую инфраструктуру Поти – а только уничтожили захваченные военные суда. Весь мир обошла эта фотография разбомбленного дома в Гори – ну, да, на войне бывают ошибки: но ведь это всего одна такая была ошибка! А потом мы оккупировали на некоторое время часть территории Грузии – и что: найдите хоть одну жалобу на российских солдат. Они грабили, насиловали, обижали кого-то? Нет, ни одного свидетельства – напротив, пришлось обеспечивать снабжение населения мукой, а местную полицию - бензином. И кто это отметил? Кто сравнил это с действиями американцев в Ираке или даже с действиями наших же войск в прежние времена?

Ы: Теперь на очереди – претензии…

П: … к демократическим процедурам смены власти?

Ы: Ну, да. Вы отстроили систему, гарантирующую несменяемость власти. Вы убеждены, что она оптимальна, но вдруг вы ошибаетесь – как общество может исправить эту вашу ошибку?

П: Да полно вам… какая еще система несменямости! Покажите мне того, кто всерьез претендовал на власть?

Ы: Лужков, Ходорковский.

П: Лужков ограничил свои претензии Москвой уже в 1999 г. А Ходорковский… Его ошибка состояла в том, что он начал какие-то активные действия раньше, чем сам определился, кто он такой есть. Политик? Предприниматель? Общественный деятель? Нельзя в этом деле сидеть на нескольких стульях. Тут действует железная логика борьбы – если ты совмещаешь политику с бизнесом, то твои противники в политике станут бить тебя в уязвимые места бизнеса, сами находясь в защищенной позиции, ибо бизнесменами не являются. А противники в бизнесе станут бить по политической части, опять-таки сами не подпадая под симметричный удар. Это неизбежно. Вот и произошло то, что произошло.

Ы: Но сейчас-то он – политик без всякого бизнеса.

П: Добро пожаловать. Но теперь ему предстоит начать восхождение с очень низкой позиции, куда попал в силу собственных же ошибок. На мой взгляд, это лишает его шансов.

Ы: Хорошо. Навальный.

П: А что – Навальный? Ему кто-нибудь мешает действовать? Всерьез? Да против него даже элементарной провокации пока ни одной толком не организовали – даже из тех, что полностью в рамках буквы закона. И, поверьте, вокруг меня достаточно энтузиастов, горячих голов, предлагающих сделать так, чтобы завтра к полудню сама фамилия Навальный исчезла из русского языка. Ну и что?

Ы: Спасибо вам большое за пояснения.

П: На здоровье. Играйте в бадминтон.

Ну, что, дорогой читатель, у тебя, конечно же, есть, что возразить на доводы героя нашего интервью? И славно. Вот и я надеюсь на это.

Лев Усыскин
15.11.2011

Статья опубликована на сайте Полит.Ру
Постоянный URL статьи http://www.polit.ru/article/2011/11/15/putin/

ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ:

• Демократия.Ру: Мостовщиков С., Планы Путина – планы народа

• Демократия.Ру: Лацис О., Что осталось от стратегии

• Демократия.Ру: Новогоднее обращение Перзидента Роисси

• Демократия.Ру: Орешкин Д., Путин как Онегин

• Демократия.Ру: Фирсов А., Вопрос, который я бы хотел задать Владимиру Путину

• Демократия.Ру: Мухин Ю., Любовь России к Путину и Медведеву

• Демократия.Ру: Соколов М., Святочный рассказ

• Демократия.Ру: Быков Д., Разногласное

• Демократия.Ру: Иличев Г., Страна лжи