«Где мы крыс-то возьмем?»

Кабинет заместителя мэра Москвы по вопросам социального развития — так официально называется должность Леонида Печатникова — неприлично богат для бюджетного учреждения вообще, как, впрочем, и вся мэрия, и уж тем более для подразделения, которое призвано заниматься страждущими: дорогой ремонт, деревянная отделка, лепнина на потолке, длинный стол заседаний и письменный стол отнюдь не из ДСП, в углу — дверь в комнату отдыха — российская Византия, призванная сразу указать входящему, что проситель или подчиненный — человек маленький и никудышный по сравнению с тем, кто сидит за начальственным столом. Печатникову кабинет достался по наследству, он в нем меньше года: на тумбочке у стены фарфоровые фигурки — врач, скорая, что-то еще, тоже медицинское, — это его. «Я сделал невероятную карьеру», — смеется он. В мэрию Печатников пришел в 2010-м на вполне расстрельную должность — руководить Департаментом здравоохранения, о коррупции в котором ходили легенды, а состояние московских больниц характеризовалось одним словом — «ужас». Впрочем, и сейчас — так же. До того много лет был главным врачом частного и дорогого «Европейского медицинского центра», который, собственно, и создавал, остается практикующим врачом и сейчас — он специалист по бронхиальной астме.

- И как доктору в системе нашей власти?

Доктору в системе власти непросто, потому что доктор — это человек, который работает на результат. Здесь же очень много времени уходит на процесс. Хочется сделать быстрее, как-то эффективнее, но есть целый ряд бюрократических сложностей: огромный процесс согласования, в том числе того, что кажется настолько очевидным, что и согласовывать нечего.

- Например?

Множество. И меня это поначалу безумно раздражало, первые полгода я ругался, матюкался и было постоянное желание все это бросить.

- Подавали заявление об уходе?

Я никогда не подавал заявление об уходе. И если я уйду, то дверьми хлопать не буду: я уйду либо потому, что не справился, либо потому, что меня что-то совершенно не устраивает. Но демонстративных акций не будет.

Реалии

- Однако на публикацию в интернете компромата на вас — что-де Печатников на закупке оборудования заработал безумные деньги — вы отреагировали крайне болезненно.

Потому что, прожив 30 лет в своей профессии, я не привык к таким приемам. Потому что, купив компьютерные томографы, магнитно-резонансные томографы, целый ряд другой аппаратуры, которую мы купили в три-четыре раза дешевле, а по некоторым позициям в десять раз дешевле, чем это делали раньше, получить обвинения, что я что-то положил себе в карман…

- А что вы купили в десять раз дешевле?

Например, компьютерный томограф в 64 среза в 2008 году был куплен последний раз за $7 млн. А мы купили эти аппараты за $700 тыс. Просто потому, что купили у производителя безоткатно, напрямую.

- То есть раньше откаты составляли сотни процентов?

Не знаю. Я не знаю, сколько там был откат и был ли там откат. Может быть, люди просто не умели торговаться, я никого не хочу обвинять, пусть этим следствие занимается.

- А чем закончились все эти шумные истории, которые были пару лет назад с закупками томографов по бешеным ценам? Ничем?

По-моему, 70 уголовных дел заведено по всей России. Когда Москва купила так дешево, ведь тут же стали задаваться вопросы, а почему так дорого покупают другие? Насколько я слышал, Москва, снизив цены на это высокотехнологичное оборудование, сэкономила российскому бюджету $15 млрд. Потому что я здесь сэкономил 15 млрд рублей на закупках. Но у нас экономию не забрали, а позволили нам докупить необходимое. И мы вместо 54 томографов купили 108 за эти деньги. Вместо 48 магнитно-резонансных томографов купили 74. И после всего этого появляется статья, где говорится, что я на самом деле купил за 20% стоимости, 30% показываю экономии, а еще 50% ворую — согласитесь, трудно на это не реагировать болезненно. Причем купили мы не Китай — японского и немецкого производства.

- Но материал-то был размещен на абсолютно шаромыжном сайте, из тех, что выкладывают анонимные сливы.

Во-первых, я не понимаю, какой сайт шаромыжный, а какой нет. Во-вторых, этот материал был послан во все правоохранительные органы. И все правоохранительные органы начали по нему проверку. Причем проверяли и Департамент здравоохранения, и тех поставщиков, которые впервые нажили на этом не 200%, не 300%, а 3%, 7%, то есть работали по европейским регламентам рентабельности. И начались просто страшные наезды. Тогда премьер-министр (Путин) вызвал Собянина, сказал что-то вроде того, что за такие деньги хорошего не купишь. А когда ему показали, что купили хорошее, и он даже перед камерами сказал, что посмотрите, как Собянин покупает, если не умеете, он вам купит. Тут и появляются эти публикации.

- Кто за этим стоит?

Я могу только догадываться, что это люди, которые на протяжении многих лет наживались на закупках и которых лишили, судя по всему, очень большого куска. Вот нам сейчас пеняют: ну конечно, вы Москва, столица, вы тратите на здравоохранение 9% регионального бюджета. Но я хорошо помню, что когда я был заместителем главного врача 67-й больницы и звонил в этот кабинет вице-мэру Людмиле Ивановне Швецовой и просил компьютерный томограф, она мне отвечала: денег нет. И однажды в сердцах сказала: «Мы и так тратим на здравоохранение 9% регионального продукта». Но на томограф для одной из лучших городских больниц с прекрасным нейрохирургическим отделением средств никак не хватало.

- Сейчас проверки закончились?

Проверки идут. И я только за, чтобы программа модернизации была проверена. Просто симптоматично, что то, что вы назвали «сливом» и «шаромыжным сайтом», в правоохранительных органах было воспринято как сигнал, по которому надо проверить. Честно говоря, я до сих пор не очень пришел в себя.

Машины и люди

- Вы сказали, что куплено 108 компьютерных томографов (КТ) и 74 магнитно-резонансных томографа (МРТ) — а столько надо?

Необходимо. И давно необходимо.

- То есть с диагностикой, в том числе и раковых заболеваний, у нас действительно колоссальные проблемы, это не выдумка журналистов?

Проблемы? Это слово слишком мягкое для того, чтобы охарактеризовать то катастрофическое положение, в котором находится наше здравоохранение. И только не надо про лихие 90-е рассказывать. В советское время здравоохранение было таким же катастрофически плохим, просто люди не знали, как может быть иначе. И никогда — никогда! — оно не было бесплатным. Людям говорили: надо сделать исследование, где, как — ищите. И люди носились по Москве и платили столько, сколько от них требовали. Так что про медицинский рай при советской власти мне рассказывать не надо — я прожил большую часть жизни и работал врачом именно при советской власти. Мы отстали страшно.

- В конце 1980-х я делала интервью с тогдашним министром здравоохранения СССР Евгением Чазовым. Тогда в Элисте из-за использования грязного шприца в больнице заразили HIV-вирусом 23 ребенка. Тогда Чазов сказал, что в СССР на медицину выделяли 4% ВНП (валовый национальный продукт). Сейчас — 3,8%.

Да, только сегодняшние 3,8% ВВП — это реальные деньги, хотя и недостаточные. В то время, вы помните, рубль официально был приравнен к 68 центам, а на самом деле он стоил намного меньше.

- Так вот, тогда Чазов сказал и другое: из 4% — 2% уходило на 4-е управление Минздрава, то есть клиники для 60 тыс. номенклатуры и их семей. При раннем Ельцине эти клиники были переданы в общее пользование, но потом тихой сапой, одна за одной были возвращены Управлению делами президента. И сколько из нынешних 3,8% ВВП реальных рублей уходит на них?

Думаю, совсем мало. Кстати, та же клиника Управления делами на Мичуринском проспекте — она теперь просится к нам, в систему ОМС — обязательного медицинского страхования. Но я говорю им: «Вы понимаете, что как только вы входите в ОМС, то обслуживать только сливки уже не получится, придется работать так же, как любая московская больница. Это значит, что в ЦКБ повезут бомжей. Вы же обязаны будете принять всех по скорой помощи. У меня жесткие требования». Кажется, это их не испугало.

Реформа

- Как-то в это с трудом верится. Ну хорошо, вы закупили все это замечательное оборудование. Но ведь кто-то еще должен уметь на нем работать. Для вас же не секрет, что те, кто может себе это позволить, да и те, кто не может, но выхода, кроме как вперед ногами, нет, — едут лечиться в Израиль, Германию, Швейцарию. Привозят туда снимки, сделанные на компьютерных томографах в лучших московских клиниках — и в бывшем вашем ЕМС в том числе. Врачи тамошние смотрят — сама тому была свидетелем — и спрашивают: что это? Потому что ни снять правильно, ни увидеть болезнь, ни описать снимки у нас часто не умеют.

Действительно, это реальная проблема. Но надо было с чего-то начинать, и за 1,5 года мы провели серьезную реформу здравоохранения города. Вот смотрите: у нас в городе 500 поликлиник — типовые четырехэтажные здания, оборудования никакого. Вы приходите, вам нужен уролог. Вам говорят: «Вот вам талончик, через пять дней приходите». Вы приходите. У специалиста из всего необходимого диагностического оборудования — палец с вазелином. А нужен ультразвук, а то и компьютерный томограф. Но КТ или МРТ в каждую поликлинику не поставишь — стены надо ломать, да и экономически это нецелесообразно. Что мы сделали? Мы выбрали 46 крупных — крупных именно по размеру зданий поликлиник, оснастили их по первому разряду: КТ, МРТ, ультразвук — абсолютно всем необходимым. К этим 46 центрам присоединили по 4–5 участковых поликлиник в качестве филиалов. Таким образом, сейчас в Москве работает или будет работать в ближайшее время, к концу лета, 46 взрослых и 40 детских поликлинических объединений — требуется время, чтобы установить оборудование. В участковых поликлиниках работают врачи общей практики — терапевты, которые помогут вам при ОРЗ, ОРВИ и так далее. А если у вас болит сердце? Что это — кардиология или остеохондроз грудного отдела позвоночника? Если первое — кардиограмма, если второе — компьютерная томография. Раньше вам говорили: идите, ищите, делайте, платите. Теперь терапевт вам должен сказать: КТ — в нашем головном отделении, я вас сейчас запишу. У врача на компьютере высвечиваются свободные места на КТ: вы выбираете день, время.

«Из прокуратуры к нам приходила женщина. Говорит, меня завалили этими делами, я уже не понимаю, где какая организация и что там надо проверять. Я спрашиваю: а откуда пришло указание? — Из краевой прокуратуры. — Но вы же знаете, откуда на самом деле? — Ну да, конечно, знаем: Путин сказал, что надо проверить — вот и дана команда проверять». О массовой проверке НКО, больше похожей на ковровую бомбардировку, глава барнаульского фонда «Открытый Алтай» Сергей Андреев говорит спокойно и буднично. И срывается только однажды: «Ну ладно, мы занимаемся просветительской деятельностью, это еще можно как-то привязать к политике. Но ведь приходят и к тем, кто помогает больным ДЦП!» На вопрос, согласится ли он включить свой фонд в реестр «иноагентов», если от него этого потребуют по итогам проверки, твердо отвечает: «Я не буду включаться в реестр, потому что я не иностранный агент».

Кого проверяют

По состоянию на вечер 29 марта, по данным правозащитной ассоциации «Агора», проверки прошли уже в 100 НКО в 25 регионах России. Список «попавших под зачистку» поражает пестротой. Российских в нем, конечно, большинство, но есть и крупные иностранные и международные организации: фонды Аденауэра и Эберта (ФРГ), Альянс Франсэз (Франция), российские представительства Аmnesty International и Human Rights Watch, которых до сих пор не проверяли ни разу.

Такое же разнообразие и с точки зрения отношения проверяемых к существующей власти. С одной стороны, среди них немало тех, кого Кремль почти открыто обвиняет в «антигосударственной деятельности», — правозащитники, наблюдатели за выборами, солдатские матери, борцы с коррупцией и полицейским произволом. С другой стороны, шерстят и, казалось бы, совершенно безобидных для режима общественников: ростовских баптистов и новочеркасских католиков, краснодарских таджиков и волгоградских евреев, башкирских борцов со СПИДом и сахалинских казаков. Не говоря уже о саратовском Союзе охраны птиц России и новосибирском отделении Добровольного пожарного общества.

Впрочем, как уверен глава «Агоры» Павел Чиков, главная цель — не баптисты и не казаки. «Прежде всего прокуратуру интересуют организации, занимающиеся формированием общественного мнения, в первую очередь правозащитные и экологические, — говорит он. — А также те, кто получает иностранное финансирование».

Что же до орнитологов и пожарных, то у председателя правления Международного общества «Мемориал» Арсения Рогинского есть своя версия: «В России никогда не узнаешь, что делается по дурости, а что — целенаправленно и для отвода глаз. Или, например, по инициативе какого-нибудь местного прокурорчика, у которого могут быть претензии к какой-нибудь организации садоводов, и он заодно ее подверстывает к этой проверке».

Как объясняют

Такой же странный «плюрализм» наблюдается и с официальными объяснениями причин проверочной кампании. Минюст после некоторых раздумий сообщил, что она проводится «для выявления организаций, которые подпадают под понятие «иностранных агентов». Генпрокуратура устами ее представителя Марины Гридневой объявила: «Проверке подлежит в том числе исполнение НКО требований законодательства о противодействии экстремистской деятельности и противодействии легализации доходов, полученных преступным путем». И даже помянула какие-то «организации ультранационалистической и радикальной религиозной направленности», которые якобы продолжают действовать после запрета под другими наименованиями.

Однако в официальных бумагах, которые прокуроры предъявляют общественникам при проверках, ни об «иноагентах», ни об ультранационалистах ничего не говорится. Чаще всего там используется стандартная нейтральная формулировка: проверка проводится «на предмет исполнения действующего законодательства общественными, религиозными объединениями и иными некоммерческими организациями».

В то же время в Санкт-Петербурге, как уже сообщал The New Times*, прокуроры действовали от имени некой «мобильной группы», уполномоченной выяснить, как НКО исполняют законодательство о противодействии экстремизму и нет ли среди них «незарегистрированных и религиозных объединений деструктивной и радикальной направленности». Такой документ получили, например, в Экологическом правозащитном центре «Беллона», питерском «Мемориале» и организации «Солдатские матери Петербурга». Борьбой с экстремизмом (но уже без «мобильных групп») объяснили проверку в Забайкальском правозащитном центре (Чита), барнаульском фонде «Открытый Алтай» и Южном региональном ресурсном центре (ЮРРЦ, Краснодар).

На Кубани же придумали свою уникальную формулировку. В ряде местных НКО проверки официально именовались «обследованием помещений с целью отыскания предметов и документов, которые могут быть использованы для документирования противоправной деятельности, связанной с порядком выделения и использования в 2012 году денежных средств по субсидиям (грантам) администрации Краснодарского края, израсходованных для поддержки общественно полезных программ социально ориентированных НКО». Ну а кое-где проверяющие, видимо, решили не мучиться и не предъявляли вообще никаких документов: так было в Новочеркасске (Союз «Женщины Дона») и Краснодаре (краевая организация таджикской культуры «Мехри Сомониен»).

Впрочем, правозащитники уверены: истинный смысл проверок никак не связан с их формальным обоснованием. «Просто генпрокурор решил выслужиться перед президентом после коллегии ФСБ, на которой Путин сказал, что законодательство об иностранных агентах должно исполняться», — поясняет Павел Чиков.

Как проверяют

По форме проверки тоже несколько различаются.

В Москве и Петербурге проверяющие почти всегда приходят сами, предъявляют список требуемых документов и сами же уносят полученное. Правда, однажды эта схема дала сбой: глава движения «За права человека» Лев Пономарев выдавать запрошенное категорически отказался, сославшись на то, что все эти документы он менее месяца назад уже передал в Минюст в ходе плановой проверки, а внеплановую прокуратура вправе проводить лишь в случае получения информации о конкретном нарушении закона. «Таким образом, проверка носит незаконный характер, — заявил Пономарев ревизорам в присутствии журналистов. — В ней усматриваются элементы ползучего государственного переворота: Генпрокуратура, призванная стоять на страже закона, сама грубейшим образом нарушает закон».

Перед телекамерами проверяющие скандалить не стали и смиренно удалились, но на следующий день прокуратура составила на правозащитника протокол об административном нарушении по статье «Невыполнение законных требований прокурора». Теперь Пономареву грозит штраф от 2 до 3 тыс. рублей, причем заплатить ему, видимо, придется трижды — как руководителю движения «За права человека» и двух его дочерних организаций.

В регионах прокуроры, похоже, стараются особо не напрягаться и рассылают общественникам письма с предложением самим собрать все необходимое и принести в прокуратуру. По такой схеме, например, проверялись «Агора» и ее партнерские организации в Татарии и Чувашии. Хотя без накладок и здесь не обошлось. Скажем, глава «Агоры» Чиков тоже потребовал от прокуратуры предоставить факты нарушения закона его организацией, а в их отсутствие согласился «разговаривать только в зале суда». А руководитель чувашской правозащитной организации «Щит и меч» (той самой, которая добровольно попросилась в реестр «иноагентов» и получила от Минюста отказ) написал прокурорам длинное письмо, в котором напомнил, что их требования противоречат не только закону «О прокуратуре», но и указанию самой Генпрокуратуры от 8 августа 2011 года.

Есть различия между центром и провинцией и по составу проверяющих. В Москве и Питере, как правило, «соображают на троих»: к общественникам приходят по одному представителю прокуратуры, Минюста и налоговой инспекции (иногда прихватывая съемочную группу НТВ). В регионах же состав ревизоров куда разнообразнее. Так, в краснодарский ЮРРЦ вместе с традиционной «тройкой» пришел пожарный. В новочеркасский союз женщин — представители Роспотребнадзора и ОБЭП. А в комитет «Гражданское содействие», занимающийся проблемами миграции, заявился сотрудник ФМС, который, как рассказывает глава организации Светлана Ганнушкина, с порога заявил: «Сейчас у всех нерусских проверю документы». И даже нашел афганца, араба и украинца. Правда, документы у них, к его разочарованию, оказались в порядке.

«В целом идея была такая: вежливо улыбаемся, вежливо собираем. А они (проверяемые) все поймут, — комментирует поведение прокуроров Арсений Рогинский. — А элементом запугивания является уже сам факт проверки — во-первых, внезапной, во-вторых, комплексной, и в-третьих, проводимой почему-то прокуратурой».

Что ищут

Базовый набор требуемых документов везде одинаков и практически совпадает с тем, что сдают общественники в Минюст при плановых проверках: все документы, касающиеся деятельности НКО за 2010–2012 годы, сведения об учредителях и источниках финансирования (с обязательным указанием «государственной принадлежности» спонсоров). Тот факт, что большинство этих сведений находится в открытом доступе или в распоряжении других госорганов, прокуроров, естественно, не волнует.

Иногда, впрочем, этот перечень существенно расширяется. К примеру, в целом ряде региональных НКО (в частности, в Забайкальском правозащитном центре) прокуроры затребовали «краткий анализ публичной активности за указанный период» и отчет об участии в политической деятельности. А кое-где под предлогом проверки лицензий на программное обеспечение даже изъяли компьютеры — причем к столь скандальной мере ревизоры рискнули прибегнуть не только в Ростове или Новороссийске, но и в петербургском офисе Фонда им. Конрада Аденауэра, полностью парализовав его работу (правда, через два дня компьютеры немцам вернули).

Наконец, с особым вниманием проверяющие отнеслись к самарскому отделению ассоциации «Голос», занимающейся наблюдениями на выборах (которую, кстати, Минюст тоже проверял всего месяц назад). По словам главы отделения Людмилы Кузьминой, тридцати наблюдателям были разосланы повестки на допрос с целью выяснить, уплатили ли они налог с гонораров, выплаченных за работу на выборах (по 1,2 тыс. рублей). А в розданных сотрудникам «Голоса» анкетах предлагалось назвать всех знакомых им людей, работающих в других отделениях ассоциации с указанием адресов и телефонов, а также ответить на вопрос, усматриваются ли в работе «Голоса» «попытки присвоения функций законно избранных органов государственной власти, государственных учреждений и органов самоуправления, вмешательство в их деятельность».

Некоторые требования прокуроров общественников, мягко говоря, удивили. Скажем, в фонде «Общественный вердикт» проверяющие решили ознакомиться с издательской продукцией, от директора представительства Amnesty International Сергея Никитина потребовали копию паспорта, в одной из ростовских НКО попросили флюорографические снимки сотрудников (и на недоуменный вопрос «Зачем?» невозмутимо ответили: «Ну вы же с людьми работаете»), а в Новочеркасске захотели осмотреть находящиеся в помещении книги.

Неудивительно, что нарушения по итогам таких проверок тоже обнаруживаются весьма своеобразные. Например, «Женщинам Дона», по словам их руководителя Валентины Череватенко, поставили в вину «что-то вроде просроченного времени проведения инструктажа по пожарной безопасности». А питерской «Беллоне» строго указали на то, что она не проводит в офисе дератизацию. «С учетом того, что мы не первый этаж, где мы крыс-то возьмем?» — недоумевает в своем твиттере исполнительный директор центра Николай Рыбаков.

Зачем ищут

«Создается впечатление, что задача проверок — найти у НКО хоть какие-нибудь нарушения: просроченный огнетушитель, отчет о командировке, подшитый не в ту папку», — подчеркивают члены Совета по правам человека при президенте в своем обращении к генпрокурору Юрию Чайке.

Впрочем, в отношении самых ненавистных для власти организаций, вроде того же «Голоса», этим дело наверняка не ограничится. «Прокуратура сейчас по всей стране анализирует деятельность неправительственных организаций, — поясняет Павел Чиков. — После этого прокурорские разъяснят Минюсту, какие из НКО занимаются политикой. Вот таким образом, думаю, к осени мы увидим откупоренный список иностранных агентов». Поскольку добровольно записываться в шпионы многие не пожелают, дальше все будет «по закону»: штрафы, приостановление деятельности, закрытие НКО и тюрьма для руководства.

Такой печальный итог нынешних проверок по-своему логичен. «Я думаю, наша власть органически не понимает и, боюсь, не способна понять, что это за зверь такой — неправительственные организации, — говорит Арсений Рогинский. — Мы с ними (властью) разных видов: вот если мы кошки, то они собаки, или наоборот. И говорим-то мы на разных языках, и стимулы-то у нас разные, им многое в нас непонятно. А сверху еще накладывается паранойя, связанная с оранжевыми революциями и нашей прошлой протестной зимой».

Власть, считает Рогинский, преувеличивает роль в этих событиях общественных организаций — «там была роль каждого человека в отдельности». Но ведь «с каждым в отдельности» невозможно сводить счеты. Куда проще — сразу со всеми.

Дмитрий Камышев
25.03.2013

Статья опубликована в журнале The New Times
Постоянный URL статьи http://newtimes.ru/articles/detail/64686

ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ:

• Демократия.Ру: Подрабинек А., Лучше не будет

• Демократия.Ру: Фирсов А., Власть, НКО и благотворительность

• Демократия.Ру: Отменить самодеятельность

• Демократия.Ру: Борис Надеждин: Отменить, запретить, затруднить...

• Демократия.Ру: Носик А., Законопроект ни о чем

• Демократия.Ру: Гольц А., Мы для них - не люди

• Демократия.Ру: Латынина Ю., Почему Путин не Александр. И почему нас ждут не реформы, а катастрофа

• Демократия.Ру: Фирсов А., Путин и демократия. Комментарии к статье В.В. Путина

• NNM.Ru: Как власти спровоцировали беспорядки на Болотной