Анатомия правосудия. Несколько законов и понятий репрессивного судопроизводства

Как я заметил сразу после приговора Алексею Навальному, писать о самом деле мне не по профилю — я юрист, а не театральный критик. Но это прекрасный повод поговорить о судебной системе в целом, которая в Кирове вынесла себе приговор. Этот приговор касается не только Навального. Он задает «золотой стандарт» российского судопроизводства. Это высшая и последняя стадия загнивания российской судебной системы.

От правосудия к правовому администрированию

Делом Навального завершается процесс превращения российского правосудия в правовое администрирование.

Современная Россия предстает страной, где право играет в практической жизни населения самую мизерную роль. Гораздо большее значение, чем право, в стране имели до сих пор неформальные нормы и правила поведения («понятия»). Сегодня под сомнение ставится уже и действенность самих понятий. Возникает ощущение, что единственным эффективным «регулятором» отношений в России осталось голое насилие (беспредел).

В то же время, как это ни парадоксально, в России растет «спрос на право». Этот спрос вытекает прежде всего из потребностей растущего, несмотря на все ограничения, частного рынка. Развитие рыночных отношений имеет неизбежным своим следствием необходимость постоянно «разруливать» тысячи ежедневно возникающих мелких и крупных конфликтов. А это, в свою очередь, подталкивает участников рынка к поиску оптимальных форм разрешения спорных ситуаций. Из года в год все больше людей обращается в России в суд. При этом опережающими темпами растут именно обращения в суды по спорам граждан и частных организаций друг с другом. Легко заметить, что россияне охотнее судятся друг с другом, чем с властью.

В подавляющем большинстве случаев дела в суде разрешаются более или менее в соответствии с законом. И хотя качество судопроизводства оставляет желать лучшего и не отвечает общественным ожиданиям, но в общем и целом является достаточно сносным, что и находит отражение в данных судебной статистики и результатах опросов общественного мнения. Однако везде, где государство прямо или косвенно является участником конфликта, закон перестает действовать. Власть наподобие «черной дыры» искривляет вокруг себя «правовое пространство», а в непосредственной близости от нее «правовая материя» так и вовсе исчезает.

Восприятие перестает быть двойственным, как только мы перемещаемся в залы, где слушаются уголовные дела. Несмотря на все красивые слова о независимости, объективности и состязательности уголовного судопроизводства, уголовные суды остаются юридическим фастфудом, продающим обвинительные гамбургеры. При этом вряд ли кто-то сегодня рискнет отнести это исключительно на счет квалифицированной работы государственного обвинения.

Стремительная деградация судебной системы происходит одновременно в двух сегментах: «внешнем» и «внутреннем». Во «внешнем» — падает влияние судебной власти как таковой. Во «внутреннем» — происходит перерождение судебного процесса, его «опрощение», выхолащиваются институты и правила, которые, собственно, и составляют содержание правосудия. Как следствие — в России неуклонно происходит сокращение «пространства правосудия», перерождение правосудия в правовое администрирование.

Правовое администрирование отличается от правосудия тем, что оно не обладает какой-либо особой автономией по отношению ко всем другим видам бюрократической деятельности. Судопроизводство в этом случае не является самостоятельной ветвью власти, находящейся в особых отношениях с другими ее ветвями в соответствии с конституционным принципом разделения властей, а превращается в некую специфическую отрасль деятельности внутри исполнительной власти, отличающуюся от других отраслей лишь в той степени, в которой в обществе, основанном на разделении труда, один вид любой профессиональной деятельности отличается от другого.

В системе правового администрирования правоохранительная иерархия выглядит совершенно иначе, чем в системе правосудия. Прежде всего это связано с тем, что при правовом администрировании суд не играет какой-то особой системообразующей роли, не является вершиной правоприменительной пирамиды. Наоборот, суды лишены какой-либо самостоятельной, тем более творческой, роли. Это своего рода отделы технического контроля (ОТК) на большом производстве, где готовая продукция проходит окончательную проверку перед тем, как «поступить в продажу». Это имеет два очень важных последствия.

Во-первых, судьи перестают быть особыми чиновниками с особым статусом, а становятся обыкновенными чиновниками, отчитывающимися перед вышестоящими чиновниками по результатам своей работы, получающими указания и выполняющими планы. Их поощрение и наказание напрямую связано с результатами их труда. Сами суды организованы как обыкновенные ведомства — «министерства правосудия», мало чем, кроме названий, отличающиеся от Министерства обороны или Министерства образования.

Во-вторых, в рамках системы правового администрирования «и последние становятся первыми». Пирамида правоприменения в прямом смысле слова переворачивается с ног на голову. Сегодня действия оперативных служб — первичного звена правосудия — предопределяют приговор суда. Это все равно как если бы мнение дежурной медсестры в районной больнице во всех случаях оказывалось бы решающим для консилиума, составленного из столичных профессоров. Все другие институты — следствие, прокуратура, суд — носят вспомогательный, комплиментарный по отношению к оперативной службе характер и лишь закрепляют (фиксируют) результаты оперативной работы «на бумаге». Как предварительное, так и судебное следствие, не говоря уже о прокурорском надзоре, является сугубо формальной процедурой, всероссийской юридической фикцией.

Ренессанс репрессивного судопроизводства

Дело Навального войдет в историю как важнейший рубеж в становлении системы репрессивного судопроизводства, став финальной точкой в движении, которое продолжалось более десяти лет и, по сути, захватило всю эпоху, которую принято называть «путинской».

Этот процесс деградации судебной системы прошел три судьбоносных этапа, каждый из которых знаменовался своим символическим резонансным уголовным спектаклем. Вначале было «дело Ходорковского» — предостережение, которое далеко не все (включая автора статьи) поняли сразу. Это была расправа над теми, кто был «страшно далек от народа» и кого надо было запугать в первую очередь. Затем было «дело Магнитского», дело разночинцев, по сути своей — приговор всему русскому среднему классу, сигнал о том, что ему не на что в этой стране надеяться. И, наконец, настал черед «дела Навального», которое стучит уже в каждую дверь. Эволюция на этом завершилась, все возможные этапы развития пройдены. Русское право в очередной раз само пошло по этапу.

На завершающей стадии деструктивные изменения в судебной системе проходили под знаком преодоления «либеральной загогулины» — попытки «либерализации» уголовного судопроизводства, предпринятой в 2011 году, инициированной Дмитрием Медведевым как реакция на скандал, связанный с гибелью в российском СИЗО в конце 2009 года юриста Сергея Магнитского.

К сожалению, уже к 2012 году «эффект Магнитского» был полностью нивелирован, и стало понятно, что либеральные поправки в законодательство не повлияли существенным образом на правоприменительную практику, которая в целом сохранила и даже приумножила свой репрессивный характер.

Это подтверждают данные сводного статистического отчета, подготовленного судебным департаментом Верховного суда РФ в апреле 2013 года. В частности, из отчета следует, что за 2012 год в районные суды было направлено 147 784 ходатайства о заключении под стражу, из которых было удовлетворено 132 923. Только в 5863 случаях принятие решения занимало более одних суток. Лишь в 347 случаях лицо было отпущено под залог и в 1508 применен домашний арест. За этот же период в суд было направлено 198 775 ходатайств о продлении срока заключения под стражу, из которых удовлетворено было 195 234. Всего за 2012 год, по данным судебного департамента Верховного суда РФ, было осуждено 764 263 человека, и только 5164 человека были оправданы судом. Таким образом, количество оправдательных приговоров в судах составило менее 0,68 процента. При этом пугающими темпами росло применение особого порядка судебного разбирательства (то есть без рассмотрения дела по существу при согласии обвиняемого). По упрощенной схеме было осуждено, если верить данным судебного департамента Верховного суда РФ, 517 769 человек, то есть около 67,74 процента. Эти цифры не нуждаются в комментариях и демонстрируют, что либеральный тренд в российской судебной практике имеет сегодня лишь архивное значение.

Ключевым свойством репрессивного судопроизводства является редукция юридического содержания в угоду политическому. Эволюция правоприменительной практики в течение последних двух лет происходила исключительно в направлении установления всестороннего и всеобъемлющего политического контроля над юридическими институтами и процессами.

Непрерывное и интенсивное давление на судебную систему привело к фактическому «расслоению» судопроизводства на «общее» и «специальное», что в какой-то степени соответствует традиционной исторической практике эпохи реакции (конца XIX — начала XX веков, 30-х годов XX века). Все дела, как уголовные, так и гражданские, в которых присутствует «государственный интерес», рассматриваются в особом порядке под жестким административным контролем, зачастую особо подобранными судьями, которые специализируются на рассмотрении такого рода дел. Возможность принятия политически несогласованного постановления суда в рамках такого «спецправосудия» практически исключается.

Конечно, судопроизводство осуществляется и по огромному количеству уголовных и гражданских дел, в которых «государственный интерес» прямо не выражен. В рамках таких производств постановления суда принимаются в соответствии с действующим законом с поправкой на коррупционную составляющую (значимость которой не следует приуменьшать, но не стоит и преувеличивать), а также на общую деградацию профессиональной юридической культуры судей (которая неизбежна с развитием правового администрирования). Впрочем, «спецправосудие» растет как раковая опухоль, власть влезает буквально во все судебные дыры, и если так пойдет дальше, то скоро каждое дело в России станет «судьбоносным».

Автоматизированная система управления правосудием (АСУП)

«Дело Навального» — признак зрелости репрессивной судебной системы. Ее эволюция завершена, и она теперь прочно стоит на собственных ногах. Суд, по сути, больше не надо настраивать в ручном режиме под каждое дело. Создана автоматизированная система политического управления правосудием. В рамках этой системы репрессии стали технологичными. Эти технологии позволяют власти решать свои политические проблемы в суде с минимальными затратами.

• Поглощение гражданского судопроизводства уголовным

Знамением времени стало существенное снижение роли гражданского судопроизводства. На практике решение суда по гражданскому делу, особенно по хозяйственному спору, больше не является окончательной точкой в споре сторон. Не достигнув удовлетворения в гражданском суде, они все чаще прибегают к испытанному методу — пытаются превратить гражданско-правовой конфликт в уголовно-правовой, вовлечь государство со всем его «аппаратом насилия» в свой частный спор, заставить правоохранительные органы работать «на себя». То, что невозможно получить в рамках гражданского судопроизводства, оказывается вполне возможным заполучить путем уголовного преследования оппонента, причем практически даром. Глобальная тенденция состоит в перерастании, перерождении гражданских дел в уголовные. Это рождает в массовом и даже профессиональном сознании неадекватно завышенное представление о роли уголовного права и уголовного судопроизводства. Некоторые юристы уже заявляют, что система российского права — это пирамида, вверху которой расположилась не Конституция, а Уголовный кодекс.

• Обвинительный конвейер

Как и восемьдесят лет назад, в недрах правоохранительной системы стали формироваться технологии массового осуждения, своего рода юридические лекала, позволяющие поставить производство сфабрикованных уголовных дел «на поток». Эти технологии довольно просты и вряд ли могут быть названы вполне оригинальными. Частично я писал об этом, когда процесс над Навальным только набирал обороты. Основу этих технологий составляет триада: презумпция виновности, оговор и подлог. Они могут применяться по отдельности, но, как показывает опыт, чаще используются вместе, как своего рода «джентльменский полицейский набор». Виновность теперь не является тем, что подлежит доказыванию. Она не доказывается, а провозглашается. Привычная формула обвинения в России теперь выглядит приблизительно так: «Обвиняемый в неустановленном месте, в неустановленное время, с неустановленными лицами с намерением совершить преступление заключил сделку хотя формально и являющуюся законной, но по сути имеющую целью совершить преступление (похитить всю нефть, весь лес, все акции «Газпрома» и так далее).

• Триумф селективной юстиции

В России возобладал принцип, в соответствии с которым каждый человек заслуживает своего собственного суда, кто — сурового, а кто, наоборот, гуманного. Один суд — для Магнитского в камере, затопленной фекалиями, другой — для гражданской супруги бывшего руководителя налоговой службы, чиновников которой Магнитский обвинял в хищении миллиардов рублей из бюджета, Евгении Васильевой, коротающей время в ожидании приговора в столичных бутиках. Эти двойные стандарты пропагандируются открыто и без всякого стеснения. Ходорковский десять лет сидит за то, что делали почти все люди его уровня, что негласно не только признавалось неформальной нормой, но было на тот момент законным. При этом ни один из тех, кто проявил лояльность власти, не был привлечен к уголовной ответственности за аналогичные действия. Все это привело к тому, что конституционная норма о равенстве всех перед законом оказалась пустым звуком и создается впечатление, что на нее в России наложен мораторий.

• Особое производство без особого повода

В России все более популярным становится «эксклюзивное правоприменение». Из общих правил и процедур все чаще делаются изъятия для особых случаев, которые отнюдь не являются особыми. Вроде бы полезное «изобретение» — особые производства для лиц, согласившихся с обвинением и пожелавших, чтобы следствие в отношении них осуществлялось в упрощенном порядке без рассмотрения дела по существу, то есть без заслушивания свидетелей, без рассмотрения доказательств и так далее, — превратилось в космических масштабов дыру в правосудии, через которую утекают закон и справедливость.

Количество подобного рода процессов, которые проходят без свидетелей в прямом и переносном смысле слова, растет в геометрической прогрессии. Фигуранты уголовных дел чувствуют себя участниками Универсиады и спешат признать себя виновными наперегонки, попутно давая обвинительные показания в отношении других лиц, превращающихся в заложников этих упрощенных процессов. Это уже чистой воды «судопроизводство по Вышинскому». Реального судебного следствия нет, оно сводится к торгу между обвиняемым и оперативными службами, имеющими неограниченную ничем возможность оказывать давление на обвиняемого во время его предварительного заключения под стражу. Стоит отменить досудебный арест — и все уголовное правосудие в России развалится. Эта система может справиться только с человеком, подвешенным на пыточной дыбе.

Высшая мера

Судья Блинов приговорил российскую судебную систему к высшей мере наказания — пожизненной потере доверия со стороны общества. Ни о какой эволюции этой системы больше не может быть и речи, она достигла своего апогея, и в будущем никакие качественные изменения ей уже не грозят. Разница между сегодняшним правосудием и завтрашним будет такой же, как между механической и электрической мясорубкой, как между ножницами и шредером.

Это финиш. Дальше можно еще нарезать какие-то круги по стадиону, но в зачет они уже не пойдут. Готовящееся третье «дело Ходорковского» не сможет вдохнуть новой энергии в этот судебный Хэллоуин. Оно, как и посмертный приговор Магнитскому, будет лишь инфернальным фоном шабаша российской юстиции. В этом смысле в приговоре Магнитскому есть своя изощренная логика — мертвые судят мертвых.

Разговоры о судебной реформе теряют всяческий смысл. Судебная система России не подлежит ремонту. Она должна быть отправлена на свалку истории вместе со всеми своими жалкими обитателями. Никакие частные изменения невозможны. Любой не удаленный целиком сегмент со временем инфицирует новые здоровые ткани.

В этой ситуации, если подтвердятся домыслы о том, что Дмитрию Медведеву уготовано кресло верховного жреца в наспех создаваемом объединенном высшем суде, оценить это иначе, как его последнее публичное политическое унижение, будет невозможно. Его назначат работать сторожем на кладбище его мечты.

Владимир Пастухов
24.07.2013

Статья опубликована в Новой Газете
Постоянный URL статьи http://www.novayagazeta.ru/politics/59186.html

ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ:

• Демократия.Ру: Сергей Ковалев: «Судебная система с вожделением вернулась в привычное стойло»

• Демократия.Ру: Плешанова О., Суд высшего достоинства. Российская судебная система впервые признала, что на нее давили из Кремля

• Демократия.Ру: Александр Аузан: "Вход в политическую реформу начинается с судебной системы"

• Демократия.Ру: Оправдание суда

• Демократия.Ру: Наганов В., Самый справедливый суд в мире...

• Демократия.Ру: Генпрокурор Чайка: В делах судов гражданскому обществу не место

• Демократия.Ру: Подрабинек А., Признаки правосудия

• Демократия.Ру: Богатейшие судьи Конституционного суда РФ

• Демократия.Ру: Как проходят суды по фальсификации выборов