Особенности национального правосудия

Существует ли смертная казнь в России? Официальная версия ответа хорошо известна: в период моратория на исполнение смертных приговоров, объявленного под давлением Совета Европы, российские суды не выносят смертные приговоры, или же такие приговоры заменяют пожизненным заключением. Как обстоит дело в реальности, разобраться значительно сложнее. Но факты достаточно красноречивы: за последние четыре года в российских тюрьмах при невыясненных обстоятельствах погибли четверо чеченских полевых командиров. В 2000 году в СИЗО Лефортово, еще до вынесения приговора, от инфаркта умер спикер парламента Ичкерии Руслан Алихаджиев. В 2002 в колонии, расположенной в Свердловской области, от внутреннего кровоизлияния погиб вице-премьер Ичкерии Турпал-Али Атгериев. В том же году в колонии для лиц, отбывающих пожизненное заключение (г. Соликамск), от внутреннего кровоизлияния умер полевой командир Салман Радуев. Наконец, 21.04.2004 в тюремной больнице в Волгограде скончался во время транспортировки в колонию полевой командир Лечи Исламов. По официальной версии, его смерть наступила в результате «обострения хронического заболевания», по неофициальной – Исламова отравили. Заметим, что из перечисленных лиц только Радуев был официально приговорен судом к пожизненному заключению. Срок наказания Атгериева составлял 15 лет, а Исламова – 9 лет. Осознают ли «гуманные» российские суды, что, вынося приговоры чеченским сепаратистам, они фактически приговаривают их к смерти?

На сегодняшний день в России существует несколько учреждений по исполнению наказаний, в которых содержатся лица, осужденные на пожизненное заключение. Соликамская колония – наиболее крупная и известная из них. Теоретически, у лица, наказанного таким образом, есть шанс воспользоваться условно-досрочным освобождением и пусть через 15 или 20 лет, но выйти на свободу (согласно статье 176 Уголовно-исполнительного кодекса). Практически, как признают сами работники этих специализированных учреждений, такого шанса нет не только у чеченцев, но и у русских. Одно из ноу-хау колонии в Соликамске – особая поза передвижения заключенных, ласково названная ее изобретателями «уточкой». При появлении сотрудников находящиеся в камере должны вскакивать с заломленными за спиной кверху руками и отворачиваться лицом к стене. При малейшем промедлении в ход пускается дубинка. Конечно, подобное требование обосновывается соображениями безопасности: от осужденных на длительные сроки лиц вряд ли следует ожидать доброжелательного отношения к представителям администрации. Однако, как признают сами эти представители, после 10-15 лет подобного обращения человек озлобляется настолько, что его нельзя выпускать не то, что на волю, но даже и в колонии с менее строгим режимом (а перевод на менее строгий режим предваряет условно-досрочное освобождение). Вопрос, что делать с осужденными на пожизненное заключение, со всей остротой встанет уже скоро, лет через 5, когда подойдет срок решения вопроса об изменении режима в отношении лиц, первыми испытавшими на себе «гуманную» формулировку судебных решений. Впрочем, ответ в отношении части из этих лиц, связанных с вооруженным сопротивлением российским войскам в Чечне, кажется, уже найден.

Роль современных палачей, скорее всего, отведена «оперативникам», то есть работникам оперативных отделов в колониях. Оперативные отделы призваны выполнять в среде заключенных ту же роль, которую органы госбезопасности выполняли и выполняют в отношении общества в целом. Это – аналог КГБ (или ФСБ, если угодно) в миниатюре. В их власти, например, подсадить в камеру человека, который сделает жизнь приговоренного невозможной. В их власти пытать или организовать невыносимое психологическое давление на человека. В их власти, наконец, просто подсыпать что-нибудь в еду арестанта, если иные методы ввиду его физической и моральной силы не срабатывают. По одной из версий, именно во время «прощальной», перед отправкой в колонию, беседы в оперчасти СИЗО, Исламову и предложили отравленный бутерброд (Коммерсант от 23.04.2004, с. 5). По признанию одного из тюремных оперативников, сделанному в личной беседе с автором, «нам достаточно сказать ‘фас’, и мы будем делать то, что от нас требуют». Требовать может администрация в лице «хозяина» колонии (ее начальника), в таких вопросах действующая по молчаливому (или явному) указанию «сверху».

В том, что молчаливое (или явное) указание действительно существует, лишний раз убеждает судебный процесс над двумя сотрудниками российских спецслужб в Катаре, обвиняемых в убийстве бывшего президента Ичкерии Зелимхана Яндарбиева. Судебного решения в его отношении вообще не было. Видимо, расчет организаторов внесудебной казни заключался в том, что в Катаре моратория на смертные казни, в отличие от России, нет. Однако серьезным просчетом следует признать игнорирование того факта, что в этой восточной стране есть мораторий на внесудебные казни.

Как высоко «сверху» исходит молчаливый приказ или молчаливое одобрение? «Мы будем преследовать террористов повсюду. Если в туалете поймаем, то и в сортире их замочим» (из выступления В. Путина на пресс-конференции в Алма-Ате 24.09.1999). Если закон запрещает «мочить» чеченских сепаратистов официальным образом (а на то он, и закон, чтобы наказывать, а не мочить), то его следует обойти. Политическая воля не должна иметь никаких ограничений, тем более в столь важном и «знаковом» для российской государственности вопросе. Как пообещал президент, так и происходит, ведь недаром он пользуется доверием населения: его слова не расходятся с делом, пусть даже и не вполне чистым. Принесение закона в жертву понятиям, по которым де-факто действуют представители государства, – разве это высокая цена за укрепление государственности?

Если задуматься, то не просто высокая, а запредельно высокая. Общественное сознание, учитывая ненависть к чеченцам и всем «кавказцам» вообще на повседневном уровне, видимо, готово согласиться с их внесудебным линчеванием «по понятиям». Однако, даже оставляя в стороне ценностные суждения о степени цивилизованности подобного общественного сознания, нужно четко понимать, что на месте человека, в отношении которого закон подменяется понятиями, может оказаться любой россиянин. Либо закон устанавливает общие для всех, начиная от президента и кончая простым гражданином, рамки, либо господствуют основанные на понятиях «разборки» в большом и малом. «Разборка» в отношении ЮКОСа (не имеющего никакого отношения, заметим, к чеченскому сопротивлению) сегодня на слуху у всех. А сколько подобных «разборок» с участием представителей государства остаются неизвестными широкой публике ввиду их обыденности и незначительности? Впрочем, незначительными их могут считать кто угодно, кроме тех, кто сам стал жертвой кражи законных прав «организованной группой», то есть государством в его сегодняшней форме.

Антон Олейник
24.04.2004

ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ:

• Индекс.Орг: Приставкин А., Необъятное Лобное место. Смертная казнь в России

• Новые Известия: Буковский А., Россия распадется по схеме Путина

• Демократия.Ру: С. Ланаускас, Асимметричная демократия

• Демократия.Ру: Чеботарев Ю., Демократия по-русски